В тени кремлевских стен. Племянница генсека - Любовь Брежнева

Образованные и либеральные читали Мандельштама, Булгакова, Солженицына, слушали советских бардов и смотрели американские фильмы. Хорошо разбирались в международной политике и не пропускали театральные премьеры.

Среди своих – это довольно приятные люди, остроумные, весёлые, простые. Некоторые могли завернуть анекдот (часто про Леонида Ильича), спеть под гитару или сбацать на рояле. Они хорошо катались на коньках, рано садились за руль, танцевали современные танцы, говорили свободно по-английски, словом, с родительской помощью и при больших связях одолели все науки, приличествующие людям светским и хорошо воспитанным. Эта новая элита была порождением советской системы. Меркантильные, жадные, завистливые, избалованные, поклоняющиеся всему западному, именно они и развалили свою страну.

Гармония социалистического общества, основанная на равенстве и братстве – это миф. Была модель «социализма для себя», сегодня демократия для себя. И всё, что будет строиться в будущем, под каким бы соусом это ни подавалось, будет «для себя».

Образовав государство в государстве, административно-командное руководство считало вправе иметь свою систему сервиса, которая была закрыта для публики «так себе».

Пропускная система была на каждом шагу. Отец, которому часто приходилось посещать спецполиклиники, спецстоловые и спецпансионаты, смеясь рассказывал, что однажды, войдя в собственную квартиру, предъявил жене пропуск. Она была польщена и пропустила.

Когда мы ходили на Старую площадь к Леониду Ильичу, наши паспорта тщательно проверялись. Однажды молодой офицер, видимо недавно заступивший на службу, долго и внимательно сверял меня с фотографией. Отец, не выдержав, влез:

– Это моя дочь.

Охранник, вернувший было документ, попросил его вновь.

– А почему фамилия другая? – спросил он.

– Потому что фамилия мужа, – ответила я.

– Проходите, – сказал офицер, улыбаясь, и подмигнул.

Отец тут же прокомментировал:

– Новичок-дурачок.

В распределении привилегий выдерживалась субординация. Каждый получал по рангу. Полагался продуктовый паёк и генеральному секретарю. Леонид Ильич, страдая излишком веса, был этим озабочен. Взвешивался по несколько раз в день и от каждого лишнего грамма расстраивался.

– Любка, – как-то спросил он, – ну как тебе удается не полнеть? Ты у нас, как балерина, а ешь, как все.

– Милый дядя, ем я, может, как все, но не такую жирную пищу, как ты. Мне пайки не положены – ответила я.

– Тебя ни о чём спросить нельзя, сразу язвить начинаешь – обиделся он.

– Да Бог с тобой, кушай себе на здоровье! – ответила я.

* * *

Больной темой в Советском Союзе была медицина. Врачи были замечательные, сама медицина – бесплатной для всех, но не хватало хорошего оборудования, лекарства были в дефиците. Все эти проблемы ни в коем случае не касались номенклатуры. На улице Грановского находилась кремлёвская клиника. В ней периодически подлечивался мой отец, и мне там приходилось бывать. Навещая его первый раз, я по наивности притащила полную сумку продуктов. Отец, молча взяв с тумбочки меню, протянул мне. Пробежав его глазами, я поняла, что с таким же успехом могла заявиться со своей сумкой в ресторан «Арбатский».

Палата с телевизором и телефоном была на одного больного.

– Прекрасное место, где можно отсидеться в ожидании конца света, – пошутила я.

– Кстати, – сказал отец, смеясь, – цветной телевизор полагается не всем. Представляешь, сидит чинуша и распределяет блага: единоутробному брату генерального секретаря – цветной, а двоюродному – невелика птица! – чёрно-белый.

Советская номенклатурная медицина зорко следила за здоровьем слуг народа. Поэтому обязателен был профилактический осмотр.

Отец проходил его у личного врача Леонида Ильича или у Чазова.

– Вот ты всё ругаешь меня, что я не слежу за своим здоровьем, – говорил он мне. – Сегодня был у Евгения Ивановича, и он сказал, что печень и сердце у меня в полном порядке.

– Твой Чазов – слуга своего господина, – сказала я. – Он от семьи Брежневых кормится. Не дурак, чтобы тебя расстраивать. Пойди проверься в своей районной поликлинике.

Но простым врачам номенклатурщики не доверяли, несмотря на то, что в 4-е управление попадали не лучшие из них. Едва выжила после операции в кремлёвской клинике Вера Ильинична, родная сестра генерального секретаря. Она, правда, упрекала в этом Викторию Петровну, которая, позвонив накануне, сказала:

– Вера, ты хирургу денег не давай. Недавно квартиру по распоряжению Галки получил. Пусть что-то по-доброму сделает.

Вера Ильинична, приготовив было пакет с солидной суммой, золовку послушала и денег врачу не дала. В результате пришлось отлеживаться в реанимации.

В больнице на одном этаже с отцом лежал легендарный полководец Климент Ефремович Ворошилов, которого мой дядя называл «армейской собачкой».

Маленький, седой, как лунь, похожий на сказочного гномика старичок. На щеках, несмотря на возраст, нежный румянец. Он сам мне говорил, что всю жизнь обливался холодной водой, и в этом секрет его здоровья и долголетия. Ворошилов неплохо разбирался в классической литературе и не был так прост, как могло показаться поначалу. За плечами этого человека была долгая жизнь, где позор и слава шли рядом, а добро уживалось со злом. Он отправлял людей на расстрел и любил животных, добывал во время Гражданской войны хлеб для питерских детей, усыновил чужого ребёнка и закрывал на ключ холодильник от внуков. Прожил с одной женой всю жизнь и любил щи и водочку.

По молодости Ворошилов казался мне старым полувысохшим грибом. Отгремела слава, прошла жизнь – остались болезни, старческая скупость, подозрительность, капризы и ненужность.

Тихонько вползая к отцу в палату, Климент говорил:

– Яша, ты обещал. Пойдём погуляем.

Отец, сославшись на мой визит, отказывался. Клим садился у окна лицом к улице и начинал тихонько барабанить пальцами по стеклу. Прибегали встревоженные медсестры и уводили его из палаты.

– Тьфу, – говорил отец, – вот, Любка, шашкой помахал, кое-кого с дороги убрал и внукам, и правнукам до десятого колена жизнь обеспечил. Не человек, а символ. Так символом и помрёт. Сестрички задницу ему моют, потому что «великий полководец».

– Ты даже шашкой не махал, – заметила я, – а вот лежишь здесь, лечишься на народные денежки.

– Это ты брось, Мурзилка. Во-первых, меня с этим чудовищем не сравнивай. Во-вторых, я не лечусь, меня упрятали от просителей. Я сатане не зря продался: все блага, что мне полагаются, получу, а на том свете за всё отвечу.

– Смотри, как бы на этом не пришлось ответ держать, – заметила я.

– Это за что же? Из меня сделали «брата Брежнева», насильно уложили в эту богадельню. Пусть обслуживают.

В другой раз, будучи сильно не в духе, он, узнав, что я ходила к его лечащим врачам, сказал:

– Не ходи ты к ним, они тебе наговорят… Печень, печень… Держат меня здесь, чтобы хорошо себя вёл. Старших слушался.

И, горько усмехнувшись, показал пальцем на потолок.

– Тоже мне, диссидент нашёлся, – засмеялась я…

* *