Холодная война против России - Николай Леонов

Меня просто потрясло общение с нами американцев по поводу проверки некоторых наших предприятий микробиологического профиля, на которые указал очередной предатель, работавший в этой отрасли и бежавший во всеобщей суматохе за границу. Заместитель государственного секретаря Бартоломью пригласил нашего посла в Вашингтоне и сказал примерно следующее: «Вот что, скажите там своим, что мы хотим с 28 ноября этого года послать к вам 12 инспекторов. Среди них будут и англичане (изнасилование предполагалось коллективное! — Н.Л.). Вы им покажете на первый раз четыре объекта (далее следовало их перечисление. — Н.Л.) . Прошу любить и жаловать наших людей. Они пробудут на каждом объекте по два-три дня. Дайте им списки всех научных и профессиональных работников, а самих работников предупредите, чтобы они были на своих рабочих местах. Мы будем беседовать с любым из них по нашему выбору. Кстати, приготовьте все финансовые бумаги, отчетность — они нам пригодятся. Откройте доступ ко всему предприятию. Мы будем брать пробы и фотографировать».

Посол, воспитанный на принципах соблюдения взаимности, пытался было заговорить о приезде наших специалистов, но Бартоломью досадливо махнул рукой и брезгливо добавил: «О чем вы? Никакой взаимности… Мы не хотим отвлекаться от важного дела. Да, еще имейте в виду, что сказанное мной одобрено на нашем высшем уровне, только там решили не пачкать об это дело свои руки…» Я изложил телеграмму посла СССР в Вашингтоне по памяти, но почти дословно.

Не надо говорить, что всякий, с кем разговаривают таким языком, уже не имеет права на уважение. Сколько бы наши горемычные лидеры ни повторяли, что мы — великая держава, с ней как с таковой уже никто не считался. В старину мудрецы говорили, что во рту не станет слаще, если будешь повторять: «Халва, халва…»

Три дня, 19–21 ноября 1990 года, без умолку тарахтели телевизоры и радиоприемники, расписывая важность парижской встречи 35 президентов, премьер-министров и министров иностранных дел европейских государств, а также США и Канады. Подписывалось соглашение о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе. Журналисты сыпали на слушателей мешки пустых слов, раздувая зоб и не говоря о существе дела. А суть встречи такова: нам пришлось подписать акт о капитуляции в «холодной войне». Но какой! Мы теряли всех своих союзников и урезали до продиктованного уровня наши вооружения. Что нам оставляют? 5150 самолетов против 6800 у НАТО (при качественном превосходстве натовских самолетов почти по всем параметрам); 1500 вертолетов против 2000 у НАТО; 13,1 тыс. танков против 20 тыс. у НАТО; 20 тыс. бронемашин против 30 тыс. у НАТО; 13 тыс. стволов артиллерии против 20 тыс. у НАТО.

Чтобы скрыть эту правду, говорят о равенстве вооружений двух блоков — НАТО и Варшавского пакта, но ведь и таракану понятно, что Варшавского пакта больше нет. Польша поговаривает о приглашении войск НАТО на свою территорию, а Венгрия, не таясь, просит о том, чтобы ее приняли в НАТО. В «общеевропейском доме», о котором столько говорено нашими политическими гипнотизерами общественного мнения, нам уготовано в лучшем случае место в чулане.

Там же, в Париже, западные политические руководители деловито решали практический вопрос, согласовывали на двусторонних встречах планы предстоявшего разгрома Ирака. На наше сомнамбулическое поведение западники смотрели с нескрываемой иронией, полагая, что подписанный в Париже документ будет последним, под которым стоит подпись руководителя исчезающего государства — СССР. В те дни я записал: «Президент наш сильно сдал. Это заметно даже внешне. Он состарился, похудел, лицо стало маскообразным, потеряло черты и выражение нормального человека. Давит его шапка Мономаха, а снять он ее сам не может, нет у него на это никаких сил, ни физических, ни духовных. И ведь придавит она его вскорости к земле окончательно! Какой был бы чудесный сюжет для кинорежиссера вроде Куросавы!»

…Мы в разведке занимаемся совсем уж не своим делом, нам приходится по заданию сверху готовить материалы справочного характера под каждый очередной сеанс политической импровизации. Нас просят, например, дать материал о работе вице-президента США. Это значит, что мы тоже намереваемся ввести институт вице-президентства. Мы привыкли выполнять поручения, хотя, наверное, Институт США и Канады мог бы сделать это квалифицированнее. Видимо, перед ними пока не хотят раскрывать карты.

Не успели управиться с этим заданием, как просят прислать справку о Совете национальной безопасности США (нам, видно, захотелось того же). Делаем соответствующий документ. А потом сыплются поручения об аппарате Белого дома, о правительстве США и т. д. В конце концов от нас требуют подготовить проект документации о нашем будущем Совете безопасности, о составе и структуре союзного правительства. Причем на эту работу дают всего 36 часов, к тому же они захватывают воскресенье. Это уже предел дезорганизации и растерянности!

А разведка озабочена тем, откуда достать продовольствие для своих сотрудников. В те дни шеф собрал руководителей подразделений и сказал, что пора подумать о собственном подсобном хозяйстве — свиньях, кроликах, несушках, посмотреть, какие земли можно пустить под сельскохозяйственное производство, искать прямых поставщиков по договорным ценам, устанавливать контакты по всей стране. Наши хозяйственники говорят, что восемь совхозов готовы помочь нам продовольствием, но при условии, что мы дадим рабочую силу, продадим или передадим списанные автомашины, и только сверх того готовы взять по договорным ценам плату в деньгах. Мы уже и раньше старались ослабить свою зависимость от государственных поставок, но не успели набрать обороты, а теперь надо браться за все.

Вносится предложение, чтобы все офицеры, работающие за рубежом, отчисляли 1 % от зарплаты в валюте на приобретение медикаментов для наших поликлиник и больниц, там ведь лечатся и родственники командированных, и пенсионеры. Одним словом, во всем чувствуется ускоренное приближение катастрофы.

Во время своей последней разведывательной поездки по ряду стран в декабре 1990 года мне хотелось поддержать дух разведчиков, оторванных от Родины, оглушенных потоками противоречивой информации из СССР, выработать меры по спасению наших оперативных возможностей. Сам я понимал, что еду прощаться с боевыми товарищами, в том числе и из иностранцев.

В посольствах царило смятение. Недавних освобожденных секретарей парткомов срочно «перекрашивали» в советников по административно-кадровой работе. Несмотря на это, они дрожали, как бы сверху или снизу не был поставлен законный вопрос о необходимости упразднения их должности вообще. Послы, даже (а чаще всего — особенно!) те, кто раньше проработал в аппарате ЦК по четверть века, стали рядиться активнее других в демократические шкуры. Они приказывали выносить бюсты Ленина из представительских помещений, вызывая тем самым скандалы в коллективах. Более всего поразило нежелание людей возвращаться на Родину, стремление любой ценой продлить свое пребывание в командировке.

А это самым разрушительным образом действовало на мораль и нравственность. Люди готовы были унижаться, подхалимничать, лишь бы задержаться подольше вдали от расхристанной Родины.

Для меня самым тяжелым было наблюдать падение престижа государства и народа. Еще три года назад нас уважали. Русский, советский человек неизменно вызывал интерес, замешанный на загадочной непознаваемости, циклопических размерах страны, бездонности ее культуры, на страхе, наконец. В один исторический миг мы как бы растеряли свои достоинства и остались с одними недостатками. Мы стали вызывать сожаление, в лучшем случае нам выражали сочувствие, а то и просто жалость. Мы стали неинтересны как представители всякой попрошайничающей страны «третьего мира».

Пишу эти слова с чувством глубокой горечи, эти выводы я сделал после того, как увидел все своими глазами, после десятков бесед с советскими гражданами и десятков бесед с иностранцами, старыми друзьями и новыми знакомыми. В этих словах нет ни капельки от самобичевания мазохиста. Какое сатанинское наказание для человеческой личности — жить в так называемое историческое время, а мы живем именно в такое! Все время вспоминались слова, вычитанные уже не помню где: «Счастливы народы, у которых нет истории». И в самом деле, до тех пор, пока самыми любимыми вехами истории будут войны, революции, контрреволюции, перевороты, заговоры, казни, люди будут несчастны, их судьбы искалечены.

В ночь с 12 на 13 января 1991 года десантники Советской Армии штурмом взяли телебашню в Вильнюсе, что привело к мощному выбросу протуберанца протеста в Литве, поставившему крест на всех надеждах сохранения этой республики в составе СССР. Все три столицы прибалтийских республик в одночасье оказались забитыми баррикадами, тяжелой строительной техникой, завалами, чтобы не дать пройти танкам, БМП. Русские и тут умудрились перессориться. Пока представители центрального правительства искали виновника происшедших событий в своей среде и, естественно, не находили, Ельцин помчался в Таллин и там призвал армию уходить из Прибалтики, подписал соглашения о взаимной поддержке, об уважении суверенитета, о недопустимости использования вооруженной силы и т. д. Он только забыл тогда об интересах русского населения, оставшегося за рубежами расчлененной Родины, за что ему досталось и от армии, и от соотечественников.