Холодная война против России - Николай Леонов

Развал государственной машины становился всеобщим. 10 января 1990 года Шеварднадзе созвал совещание, где присутствовали члены советских делегаций, которые вели переговоры в Женеве (по сокращению стратегических вооружений) и в Вене (по сокращению обычных вооружений). Он заявил, что нужны подвижки и развязки любой ценой. «Успех переговоров — гарантия перестройки». Он ясно дал понять, что надо уступать и уступать, а потом добавил: «Вы понимаете, что я говорю это с одобрения с самого верха».

16–17 января, ровно через неделю, Л. Н. Зайков созвал на Старой площади состав рабочей группы по разоружению, то есть нас, которым было поручено разрабатывать и готовить проекты директив и указаний для делегаций, ведущих переговоры. Он заявил собравшимся: «Вот что, товарищи, надо посерьезнее думать об обороноспособности страны, об угрозе противника, не просто „сливать воду“. Вы понимаете, надеюсь, что я вам говорю это не от себя только, но и от самого верха».

На совещании у Зайкова я тоже был, а на совещании у Шеварднадзе были мои подчиненные, которые рассказали мне о содержании инструкций. Мы долго чесали в затылках, соображая, что же на самом деле думали «верха» и чего они хотели. Удивительным иноходцем был Горбачев!

Работа разведки все больше и больше теряла свою прежнюю значимость для государства. После ухода Крючкова на пост председателя КГБ начальником разведки в конце 1988 года был назначен генерал-майор Л. В. Шебаршин. Я хорошо знал нового руководителя, хотя наша оперативная деятельность протекала в разных регионах: его — в Южной Азии, а моя — на Американском континенте. В ПГУ у него сложилась прочная репутация сильного профессионала и свободного от каких-либо шор политического аналитика. Он прошел все этапы формирования и созревания руководителя разведки: от оперативного уполномоченного до начальника управления. Путь его не был усыпан лишь розами, бывали в его жизни трудные времена, особенно последовавшие после предательства Кузичкина в Иране, где в то время Шебаршин был резидентом. На какой-то период мне довелось даже быть его начальником: он работал заместителем начальника информационно-аналитического управления разведки. Шебаршин легко и быстро осваивал новые большие участки, явно принадлежал к породе нонконформистов. Такой выбор начальника разведки был оптимальным.

При Шебаршине нам пришлось в значительной мере «раскрыться» перед общественностью. Нападки на Комитет государственной безопасности в демократической печати становились настолько злобными и провокационными, что руководство разведки с благословения Крючкова начало часто выступать перед трудовыми коллективами, разъяснять смысл и содержание своей работы, доказывать, что разведка — не паразит на шее народа, а его глаза и уши, к тому же разведка является прибыльным даже в денежном отношении предприятием: мы добывали такие научно-технические секреты, которые стоили десятки и сотни миллионов долларов.

Так, мне пришлось вместе с Шебаршиным побывать на встрече с коллективом известного авиастроительного завода «Знамя труда» в Москве, я был с такой же миссией на заводе имени Лихачева, в Московском государственном университете, в Министерстве железнодорожного транспорта и т. д. Интерес аудитории к нашим выступлениям был огромный. Атмосфера в трудовых коллективах оставалась неизменно дружелюбной. Я не помню ни одного вопроса из сотен задававшихся, продиктованного желанием уколоть, уязвить, на чем тогда специализировалась часть журналистов. Я даже собирался поехать по совету Крючкова на Урал в крупные промышленные центры, но события помешали этим планам. Эти встречи убедили меня в одном: основная масса трудового народа с одинаковым презрением относилась ко всем политиканам, свившимся в один кроваво-грязный клубок и рвавшим друг другу глотки в борьбе за власть. Люди были озабочены совсем другими проблемами: каков завтрашний день страны, выживет ли народ, какова судьба промышленного потенциала Родины.

Л. В. Шебаршину удалось сохранить разведку как целостную организацию, как боеспособную силу, правда, далеко не в полной мере востребованную политическим руководством. Насколько я знаю, и сейчас она живет и работает, выстояв в очень трудное время смены ориентиров и уточнения задач. Ныне в ставшем для нас родным домом «Ясенево» по-прежнему несут свою вахту в подавляющем большинстве честные патриоты России, готовые заменить своих боевых товарищей, находящихся в передовой цепи, или решать непростые задачи здесь, на месте, своими особыми средствами. Мужества им и успехов!

24 апреля 1990 года в разведке состоялась последняя на моей памяти отчетно-выборная партийная конференция. Главным вопросом были выборы делегатов от разведки на последний съезд КПСС, намеченный на июль, но весь зал с нетерпением ожидал и выступления председателя КГБ Крючкова с докладом об обстановке в стране. Доклад, прямо скажем, не удовлетворил аудиторию. По словам Крючкова, главным вопросом теперь становилась реформа экономики — «самое масштабное событие после Октября». «Нам нужна рыночная экономика, которая поддавалась бы регулированию». Опять шло провозглашение целей, а не конкретизация планов практического осуществления реформы. Говорил он как-то обтекаемо, суть реформы все время ускользала. Совершенно непривычно для Крючкова, многолетнего шефа разведки, было употребление цифр, которые вызвали сомнение в зале. У слушавших осталось чувство тревоги, неуверенности, нарастающего недоверия даже к своим руководителям.

Разведка посылала на съезд трех делегатов. В непривычно демократической обстановке было выдвинуто семь кандидатур, первыми были Крючков и Шебаршин. Мое имя тоже фигурировало среди других пяти кандидатов. Председатель КГБ и начальник разведки прошли подавляющим большинством голосов при тайном голосовании, что, среди прочего, отвечает на вопрос, пользовались ли они авторитетом и доверием корпуса разведчиков. Я не стал снимать свою кандидатуру, хотя сложившаяся практика и такт требовали от нас, подчиненных, снятия кандидатур, когда на эти выборные места баллотировались вышестоящие начальники. Какой-то бес внутри нашептывал: «Если вдруг окажешься избранным на съезд, то выступи резко и радикально против всей партийной верхушки, запутавшейся в интригах и ведущей партию к краху». Я намеревался, собственно, утрамбовать содержание всей этой книги в 7–8-минутное выступление и непременно добиваться права на участие в прениях.

Мне вспомнился разговор, состоявшийся у меня с Крючковым на лесной дорожке, по которой мы нередко ходили в одно время на работу. Почему-то он вдруг спросил меня: «Не собираетесь ли вы заняться политикой?» Я ответил: «Политикой я бы занялся, а вот политиканством — никогда в жизни». — «Как вы понимаете политику?» — последовал вопрос, на что я ответил, что понимаю под политикой такую линию поведения, при которой лидер четко и ясно формулирует свою политическую и социально-экономическую программу действий, делает ее публичной, борется за то, чтобы большинство избирателей-сограждан восприняли и разделили эту программу, а потом стремится воплотить ее в жизнь. Вот мне и показалось, что на выборах делегатов на съезд мелькнул призрачный шанс выступить уже не на профессиональную, а на политическую тему. Но, как шутят мужики в родной деревне, «бодливой корове бог рог не дает». Ни один из пяти других кандидатов не набрал требуемых 50 % голосов и на съезд не попал. Разведка даже потеряла право на третий мандат.

Конечно, я был наивен, полагая, что мне удастся пробиться к трибуне, вряд ли я сумел бы это сделать даже с мандатом в кармане. Пришлось смотреть по телевизору агонию и кончину партии, с именем которой не одно поколение шло на смерть, а это много значит. Съезд собрался в Кремле 1 июля 1990 года. Заслушали всех членов политбюро. Все доложили, что работали прекрасно. Непонятно, почему же тогда все обстояло так скверно. Ошикали только Вадима Медведева, которому было поручено руководить идеологической работой. А вообще, лучше сказать словами французов, больших мастеров изящной словесности. Вот что написала «Монд» о нашем съезде в эти дни (кстати, с этой оценкой я полностью согласен): «Лихорадочная и беспорядочная суета почти пяти тысяч делегатов. Главное, что их характеризует: они больше абсолютно не представляют, где они оказались и чего хотят. Консерваторы? Реформисты?

Следует забыть эти категории и понять, что один и тот же зал поразил всех, устроив овацию главному идеологу перестройки Яковлеву, а затем лидеру консерваторов Лигачеву. Одни и те же лица с одинаковым энтузиазмом аплодировали личностям, напоминающим примерно Вилли Брандта и Жоржа Марше. На этом съезде аплодируют тем, кому есть что сказать и кто умеет делать это с убежденностью. Содержание при этом не имеет значения… Съезд производит впечатление тонущего корабля, пассажиры которого устремляются к спасательным шлюпкам… Ельцин 3 июля намеренно покинул зал, чтобы участвовать в сессии Верховного Совета своей республики…»