Рассказы о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

– В этом я не сомневаюсь, миссис Купер, и очень вам признателен. Но я предпочитаю окунуться сразу и с головой. К одиночеству я привык. Вечера есть чем занять – бумаги, книги и все прочее, – так что скука мне в ближайшее время не грозит. Я подумал, что если мистер Купер сможет сегодня оторваться от дел и показать мне дом и парк…

– А как же, разумеется, мистер Хамфриз. Я в вашем распоряжении в любое время дня и ночи.

– Ты хотел сказать, папа, только до обеда, – вмешалась мисс Купер. – Не забудь, что мы идем к Браснеттам. И кстати, ключи от сада все у тебя?

– Вы большой знаток садоводства, мисс Купер? Может быть, вы скажете мне заранее, что я застану в усадьбе по этой части?

– О, какой там большой знаток, мистер Хамфриз! Просто я очень люблю цветы. А здешний сад… что ж, я часто повторяю: немножко стараний, и он будет выглядеть просто чудесно. Сейчас он очень старомодный, там полно кустарников. Имеется, кроме того, старинный храм и лабиринт.

– В самом деле? Вы его исследовали, наверно?

– Не-е-ет. – Мисс Купер поджала губы и затрясла головой. – Мне хотелось, очень хотелось, но старый мистер Уилсон всегда держал его на замке. Он даже леди Уордроп туда не пускал. Она живет здесь поблизости, в Бентли, – вот она действительно большой знаток садоводства. Я потому и спросила отца, все ли у него ключи.

– Вот оно что. Не сомневайтесь, я туда загляну, а когда изучу все ходы и выходы, то и вам покажу.

– О, благодарю вас, мистер Хамфриз! Ну, держитесь теперь, мисс Фостер. Это дочка нашего приходского священника, сейчас их нет – уехали отдыхать. Милейшие люди. У нас с ней спор: кто первой заберется в лабиринт; без конца друг друга поддразниваем.

– Садовые ключи, видимо, хранятся в доме, – возвестил мистер Купер, изучая большую связку. – В библиотеке мне попадалось множество ключей. А теперь, если вы готовы, распрощаемся с дамами и вперед, на разведку.

Покинув дом мистера Купера, Хамфриз ощутил себя диковинкой, выставленной напоказ: не то чтобы вокруг собралась толпа, но досужих поселян, которые украдкой на него косились и в знак приветствия касались своих шляп, он встречал вдоль деревенской улицы на каждом шагу. Чуть позже, у ворот парка, они с мистером Купером обменялись несколькими словами с женой привратника, а затем и с самим привратником, приводившим в порядок дорожку. Но буду краток. До дома оставалось еще около полумили, и Хамфриз воспользовался случаем, чтобы задать своему спутнику несколько вопросов о покойном дяде. Заставить мистера Купера разговориться оказалось нетрудно.

– Да, подумать только (как говорила недавно моя супруга), вы ведь ни разу даже не виделись с покойным джентльменом. И все же вы, думаю, не обидитесь, если я позволю себе сказать, что семейного сходства между вами почти не заметно. Я не имею в виду ничего плохого – боже упаси. Послушайте, что он был за человек. – Мистер Купер внезапно встал как вкопанный и в упор воззрился на Хамфриза. – Каков он был по сути, так сказать. Это был самый настоящий, законченный ипохондрик. В этом слове он весь. Да, сэр, ипохондрик до мозга костей. Что бы ни творилось вокруг, его это не интересовало. Я, помнится, взял на себя смелость послать вам вырезку из местной газеты – несколько слов, которые я посвятил кончине вашего почтенного родственника. Если не ошибаюсь, в тех же выражениях он описан и там. Но, мистер Хамфриз, – продолжал Купер, для пущей выразительности тыча собеседника в грудь, – не сочтите, что я позволил себе умалить достоинства – поистине выдающиеся – вашего уважаемого дяди и моего незабвенного нанимателя. Честен, искренен, неизменно великодушен – таков он был, мистер Хамфриз. Доброе сердце и щедрая рука. Но была одна слабость: это его злосчастное здоровье, а точнее будет сказать, нездоровье.

– Ах так? Бедняга. Выходит, его донимала какая-то хвороба? Но ведь главная причина его смерти, как я понял, старость?

– Вот именно, мистер Хамфриз, вот именно. Последние искры потухающего огня, – Купер сопроводил свои слова уместным, по его мнению, жестом, – слабые колебания остановившегося маятника. Но на ваш первый вопрос я должен ответить отрицательно. Угасание жизненных сил? Да. Болезни? Нет, если не считать несносного кашля. Но вот мы и дома. Что скажете, мистер Хамфриз: не правда ли, красивое зрелище?

В целом дом заслуживал такого эпитета, правда, некоторые сомнения вызывали его странные пропорции. Это было необычно вытянутое в высоту строение из красного кирпича, с гладким аттиком, который почти целиком скрывал крышу. Создавалось впечатление, что перед вами перебравшийся на лоно природы городской дом; бросались в глаза цоколь и довольно высокая лестница перед парадной дверью. Наличие флигелей оправдало бы внушительную высоту главного корпуса, но они отсутствовали. Конюшни и прочие службы были скрыты деревьями. Хамфриз предположительно датировал постройку 1770 годом.

Дворецкий и кухарка (она же экономка), средних лет пара, дождавшись нового хозяина, распахнули перед ним двери. Хамфризу уже было известно, что фамилия их Калтон. Нескольких минут разговора хватило, чтобы у Хамфриза сложилось самое благоприятное впечатление о внешности и манерах Калтонов. Было решено, что назавтра дворецкий покажет ему столовое серебро, а также винный погреб, а с экономкой предстояло обсудить вопросы, касавшиеся белья, постельных принадлежностей и прочего подобного – что требуется и что имеется в наличии. Отпустив пока Калтонов, Хамфриз и Купер приступили к осмотру дома. Его топография к дальнейшему ходу нашей истории никакого отношения не имеет. В первом этаже имелись прекрасные просторные комнаты; особенно понравилась библиотека, размерами не уступавшая столовой. Три ее высоких окна выходили на восток. Спальня, приготовленная для нового владельца, помещалась во втором этаже, непосредственно над библиотекой. Стены украшало множество старых картин, среди них встречались и по-настоящему ценные. Ни единого нового предмета обстановки Хамфризу на глаза не попалось, равно как и ни одной книги, изданной позднее XVIII века. Ознакомившись с теми немногими изменениями, какие внес в интерьер дома его последний владелец, а также с сиявшим свежими красками дядюшкиным портретом (он висел в гостиной), Хамфриз вынужден был согласиться с Купером, что едва ли в личности предшественника обнаружит что-либо для себя притягательное. Ему грустно было сознавать, что он не испытывает должной печали, – он dolebat se dolere non posse[24] – при мысли о кончине того, кто, сознательно или невольно, сделал столь многое для счастья своего неведомого племянника, а Хамфриз чувствовал, что Уилсторп как раз то место, где ему суждено счастье, а