Выше ноги от земли - Михаил Турбин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пап! Пола вставать!
– Пора-пора, мой дорогой. Как ты проснулся так рано?
Ваня сидел на его груди. Он схватил Илью за запястье и смотрел, как светятся стрелки часов.
– Пошли на ыбалку!
Илья уставился на окно, в котором, как в иллюминаторе, стояла вода. Он покатал голову по подушке.
– Не-ет! Не выйдет. Смотри, какой дождь!
– Пошли на ыбалку!
– Мы промокнем! Нужно подождать, пока кончится ливень.
– Нет, пошли!!!
– Мы промокнем, понимаешь ты? Поспи немного.
– Пошли-ы-ы… Ты обещал! – закричал Ваня с настоящим отчаянием.
Илья взъерошил его белые, почти седые волосы.
– А ты рыбак! Я не знал. Ну одевайся, рыбак.
Они вышли под проливной дождь. Скрипнули калиткой. Илья посадил Ваню на плечи и попросил укрыться сверху длинным непромокаемым плащом.
– Мы похожи на великана! – крикнул вверх Илья.
– Да!
– Без головы!
– Да!
Под плащом было душно. Ваня ерзал, заваливался назад, пережимал кадык. Под мышками скрипели его резиновые сапожки. По плащу звонко били крупные капли. Илья ускорил шаг, чтоб опередить усталость. За деревней они увидели большое поле, залитое водой. Ветер подгибал под себя травы. Травы выли и ложились на воду. Дальше идти нужно было по насыпи, огибающей луг и выходящей к реке. Илья снял с шеи Ваню, и тот зачавкал впереди по размытой тропе.
Ноги его вязли в грязи, и он быстро устал и запросился обратно. «Нет-нет, сынок. Здесь я не смогу тебя нести!» Ваня врос в землю, опустил головку. «Промок?»
Илья отдал сыну бамбуковые удочки, обхватил его одной рукой, поднял и пронес над глубокой лужей. «Дальше сам. Сам! Ну что стоишь?»
Ваня смахнул с посиневшего носа капли. Бросил удочки в сторону.
– Хочешь домой? – угадал его желание Илья.
Он был молодец. Сам накопал червей, сам выбирал снасти. Теперь они лежали в грязи у его ног.
– Тогда пошли назад, мой хороший.
– М-м-м-у-у-у, – завыл Ваня, и по щекам потекли слезы.
– Не переживай. Впереди будет лето. Долгое и счастливое!
– И мы пойдем на ыбалку?
– Конечно, пойдем. И в поход, если хочешь.
– Кок… когда?
– Летом. У нас будет время. И ночи будут теплые. Мы сможем ночевать в палатке. – Глаза Вани прояснились и с нетерпением смотрели вперед, в то самое счастливое лето, о котором говорил Илья.
– А! Летом! Это сколо!
Он теперь ни о чем не мог думать, кроме как о ночевке в палатке.
– Совсем скоро. Будет сухо и тепло.
Ваня протянул к нему руки. Илья поднял удочки и посадил сына на плечи. Безголовый великан возвращался домой по пустой деревенской улице.
Саша ждала их дома. Она лежала на диване. – Мы прие-е-ехали… А вот и мама, – Илья вытягивал свои слова, будто трость слепого.
Ответа не было. Саша головы не повернула в их сторону. Ван, не снимая кроссовок, бросился к маме. Он запрыгнул на нее и нечаянно ударил коленом в живот.
От боли Саша поднялась, оттолкнула сына.
– Ван! Ну что ты делаешь?! – прокричала она. – Не видишь, мне больно!
Ваня не верил, что маме больно, и опять лез на нее. Тогда Саша выставила перед собой руку.
– Сынок, сначала надо раздеться, – сказал Илья. – Сними обувь и куртку.
Ваня поджал губы и подошел к папе. Илья помог ему разуться и повесить на вешалку одежду, после чего Ваня во второй раз заглянул в комнату.
– Иди, иди ко мне! – сказала Саша. – Ну, подойди, пожалуйста!
Ваня подбежал к ней. Она прижала к себе и так и лежала с сыном в объятиях.
– На самом деле, я думал, ты не приедешь, – сказал Илья.
– Ты охеренно догадливый.
– Но ты вернулась!
– Вернулась.
Они посидели в тишине.
– Спасибо, – сказал он.
– Скажи спасибо Алине. Это она меня выгнала.
– Вы поругались?
Саша задумалась, хочет ли она отвечать.
– У меня нет подруг… Никогда не было, и не нужно было начинать.
– Я твоя подруга.
– Не смешно. Я вообще-то говорю серьезно. У меня никогда не было друзей! Тебя это смешит?
Илья встал. Он не хотел спорить.
– Она считает, что я слабачка и нытик!
– Алина так сказала?
– Она сказала, что не готова справляться с моим негативом. Что якобы я как-то деструктивно влияю на ее жизнь.
– В любом случае хорошо, что ты вернулась!
Саша утерла мокрые виски.
– Я не возвращалась. Меня отвергли и выставили на улицу. Куда мне было идти?
– Ты вернулась не потому, что тебе негде жить, а потому, что здесь у тебя есть то, ради чего стоит это делать. Вот почему ты дома.
20
Маша долго не могла позвонить. Она слышала звуки за дверью, недобрые и резкие звуки, а ей представлялось, что эта встреча начнется с другого. Ей хотелось, чтобы вернулось то легкое ощущение интриги и увлеченности, которое принес вечер на набережной. Впервые она почувствовала облегчение: ей удалось расковырять его панцирь. Руднев нравился Маше с первого дня работы в ОРИТе, иногда до зуда, до злости. Нравился его талант, стойкость. Он был не такой, как другие врачи. Даже те, кто был старше Ильи, смотрелись на его фоне мальчишками. Поначалу его нарочная холодность не была преградой – наоборот, она возбуждала аппетит. А эта зеленая грусть в глазах?! Его взгляд, пускай случайный, уже был лаской. Но прошло полгода, и ничего не менялось. Ее намеки, ее попытки сблизиться казались невидимыми для его грустных глаз, и оставалось только гадать, слепы они или пока не хотят видеть. Второе казалось делом поправимым. А после вечера, проведенного вместе, Маша поняла это ясно: пациент жив, сердце вернулось к работе. И вот она уже знакомит его с мамой, приглашает на свадьбу полбольницы, рожает ему детей – двоих, троих, неважно, сыновей и дочек, – мечты ее цветут, как розовый куст, – дети играют с ее старым шпицем. Доживет ли, интересно, шпиц?
В один день все розы завяли. Руднев словно сошел с ума. Напугал всех. Серьезно напугал! Дрался с собакой, говорил с кем-то, орал, как буйнопомешанный. После того дня Илья больше не звонил ей. Маша не могла смириться с тем, что клевок в макушку во время прощания будет их первым и последним поцелуем. Она жалела Руднева, искренне жалела, и терпела вину за то, что обо всем доложила Адамычу, – все эти чувства сложно сплетались в ней, и Маша решила, что только личная встреча могла бы их распутать. К тому же, и это было главное, – она сама, своими руками, черт возьми, посадила этот розовый куст!
Маша постучала в дверь.