Выше ноги от земли - Михаил Турбин

так запомнилось, – ответил Илья.

Ваня выбросил пакет сухарей в реку. Пакет поплыл по течению прочь от стаи уток. Саша увидела, как ее сын стоит на затопленных ступеньках по колено в воде, и спустилась к нему. Она тоже промочила ноги, обняла Ваню и посмотрела на мужа. Одну секунду.

– Вода холодная, – сказал Илья. – Пошли домой.

Ночью полил дождь. Илья и Саша лежали в кровати без сна. Форточка была открыта, и они слушали монотонный железный шум воды. Ваня спал между, закинув ноги на обоих родителей. Его губы надулись, по закрытым векам пробегали разряды снов. Илья смотрел на него и думал, что лицо его очень чистое и красивое и ничего более прекрасного он не видел в жизни. Он смотрел на Сашу и думал то же. И в этот миг, под шум дождя, он был готов умереть. Илья поймал прекрасное мгновение, чтобы уйти без сожаления и страха. А потом он подумал, что это было бы еще и правильным – уйти первым. Нет, не сейчас. Сейчас будет слишком рано. Но после, когда Ван станет мужчиной, когда излечится Саша. Когда-нибудь, когда все будет, как должно, найти бы ему ту же самую красоту, что он видит сейчас, и радостно умереть!

Утром Саша исчезла. В щелку приоткрытых век Илья видел, как она собирает вещи. Не выспавшаяся, раздраженная, она не боялась их разбудить. Скорее всего, Саша даже хотела поднять домашних: она хлопала дверцей шкафа, ящиками комода, но Ван спал, а Илья делал вид, что спит. И ей пришлось уйти.

– А мама де?

– Уехала.

– Де мама?

– Скоро вернется.

Илья знал, что после очередного вопроса Вани, куда подевалась его мама, он кинется ее искать. Он будет жалеть, что отпустил ее, что не взял никаких координат. Он вспомнит, как любит ее.

За окном лил дождь. Ваня катался на самокате из комнаты в кухню, из кухни – в коридор. Он еще был доволен тем, что мама пошла в церковь, в магазин, к доктору.

В обед Илья позвонил Зазе.

– У тебя нет телефона Алины?

– Кого?

– Ты услышал.

– Какой именно? Пф-ха! Ладно-ладно… Зачем тебе понадобилась эта ведьма?

– Есть дело…

– У меня нет ее контактов. Я все стер!

– Не ври! Это тот самый номер, на который ты по пьяни шлешь дикпики.

– Черт с тобой. Сейчас отправлю… Только не пускай ведьму в дом!

Илья повесил трубку. Посмотрел на часы. В кухню влетел Ваня:

– Какао мона? Хочу какао.

Илья поставил на плиту чайник. Самокат унесся из кухни. Пролетел по комнате. Де мама? Сделал разворот. Исчез, вернулся, исчез, вернулся, в чайнике гремело. Де мама?

– Алло. Алина?

– Алина.

– Это Илья. Руднев.

– Узнала.

– Узнала?

– Чего ты хотел?

– Ты ведь дружна с Сашей? Моей женой. Саша Руднева. Видишь ли… – начал он.

– Что с тобой? «Дружна»… Говоришь как старый маразматик! Тебе ее позвать?

– Саша у тебя?

– Шурик! – крикнула Алина. По долгому звуку Илья понял, что Саша не рядом, а где-нибудь в одной из комнат большой и дорогой квартиры. – Шурик!?

– Нет, не зови.

– Чиво?

– Не надо звать… Если она у тебя, просто скажи, что у нас все хорошо.

– А чего звонил?

– Я не знал, где она. Понимаешь, у нее сейчас такое состояние, что я боюсь, как бы она не сделала ничего плохого…

– Алло! – Он услышал сонный голос жены.

– Саша?

– Да.

Чайник засвистел. Илья снял его с огня.

– Какао!

– Сейчас будет тебе какао!

– Что-то случилось? – спросила далекая Саша.

– Случилось, – ответил Илья. – Я понял, что ты нужна мне. И ему. Без тебя нет будущего.

– Иля…

– Помнишь, как мы в Париже играли в баскетбол? Помнишь Юго?

– Юго… Юго…

– Когда ты научилась бросать в корзину, он сказал, что мы самые красивые и веселые старики, которых он встречал.

– Я хочу спать.

– Мы ждем тебя. Мы поедем в деревню, сходим на рыбалку. У меня завтра выходной. Мы сходим на рыбалку, а ты отдыхай, но обязательно возвращайся.

– Иль!

– Мы еще не старики, слышишь! Все впереди. Ну пока. Алло! Пока… Ждем тебя завтра.

Илья повесил трубку с чувством, что, вместо того чтобы ободрить, только навредил ей. Как полицейский, разоблачивший коллег под прикрытием.

– Твое какао на столе! – крикнул он мелькнувшему в проходе сыну. – Только осторожней, оно не остыло.

Ван въехал на кухню и, забираясь на стул, потащил скатерть. Кружка скользнула к краю и опрокинулась.

Илья помертвел. Он бросился к сыну и стал вытирать его плечи.

– Обжегся? Где? Обжегся?!

– Пап, оно хо-одное!

Он вспомнил, что секунду назад разбавил какао молоком из холодильника. Истерик! Не пора ли тоже принять успокоительное?

– Я же просил тебя! – закричал Илья. – Просил быть осторожней!

Ваня сжался:

– Пости, пап, пости!

– Ты мог обвариться! Все! Иди с глаз моих!

К вечеру они были в деревне. Распускающийся сад гудел от дождя. Дом отсырел. Илья затопил печь. Ваня завороженно смотрел в огонь. Он не показывал вида, что ему грустно, не спрашивал о маме, но Илья чувствовал его тоску и не мог простить себе, что сорвался. Ваня молча исполнял роль идеального ребенка – тихого, смирного, послушного существа.

– Ты скучаешь по маме?

Ваня покачал головой. В печи треснуло полено.

– Завтра ты ее увидишь! А знаешь, чем пока с тобой займемся?

Лево-право. Нет, не знает, не хочет знать.

– Мы пойдем на рыбалку! Поймаем вот такую рыбину! А потом покажем ее маме.

– Чей это дом? – спросил вдруг Ваня.

– Твой.

– Мой? Весь дом? А кто тут зывет?

– Теперь никто. Тут жили твои бабушка и дедушка. И я. И дядя Заза когда-то тут жил. Видишь ту фотографию?

Ваня оторвал близорукий и горячий взгляд от огня и посмотрел на холодную стену. На ней в жестяной рамке висело черно-белое фото: стриженые под ноль пацаны держат бадминтонные ракетки, как гитары, позади них – крыльцо дома, на котором стоит женская фигура.

– Это вот я маленький. Это Заза. А это…

– Когда мы пойдем на ыбалку? – в голосе Вани еще томилась обида.

– Утром, – ответил Илья, отстраняя руку от фотографии мамы. – Рано-рано!

Ночь опять была долгой. Снилось, что он в отцовском сарае ищет молоток и зубило. Это было чертовки важно. Молоток он нашел, а зубило, или что-то похожее, крепкое и острое, отыскать не мог. Инструмент был перепутан, испорчен. Потом Илья заметил, что из молотка вылетел клин и головка его болтается. Он пытался его починить, но все, что требовалось для ремонта, терялось и валилось из рук. В такой возне прошел весь сон, и под утро