В гольцах светает - Владимир Корнаков

— Не по себе-от замешкались, господин писарь. Шкурки для их милости собирали. Все загашники повытряхнули, чтобы справить штраф его милости, — ответил Черных-старший.

Шмель, уловив в его голосе плохо скрытую усмешку, холодно распорядился:

— Выкладывайте, господа торговые люди. Полюбопытствуем, что вы сготовили для ихнего благородия, стало быть, как сполнили указ.

— Все-от справлено честно, — спокойно ответил чернобородый.

Шмель едва взглянул на шкурки, пересчитал хвосты, уложил соболей в мешок. Придраться было не к чему, шкурки были отличного качества: иссиня-черный мех отражал блестки солнца, радовал глаз. Особое его внимание заслужила чернобурка. Он благоговейно встряхнул шкурку, подул на нее, поласкался щекой о мягкий с серебристым отливом мех. Умильно вздохнув, с видимым сожалением положил шкурку в брезентовый мешок...

Проследив за упаковкой, Шмель в прекрасном настроении ожидал исправника. Все было готово к выезду, однако Салогуб медлил. Шмель нетерпеливо посматривал на жилье Гасана, но пойти туда не решался. Наконец из юрты вышла Агния Кирилловна. Шмель услышал знакомый певучий голос.

— Вера-а-а!

Он взглянул на озеро — на берегу стояла Вера, маленькая, одинокая. «Разнесчастливая судьба выпала Вере Козьминичне, стало быть, самая что ни на есть разнесчастливая», — вздохнул Шмель.

В то время когда Вера подбегала к юрте, из нее вышел исправник, за ним Гасан, Гантимуров и старшины родов. Исправник задержался с женщинами, оказав трогательное внимание женскому полу.

— Видит бог, мне жаль расставаться с вами, Агния Кирилловна, и с вашей прекрасной дочкой, — донесся до Шмеля его густой голос.

— Счастливого пути, Вениамин Тимофеич, — скромно ответила Агния Кирилловна.

Салогуб поцеловал руки женщин, взял во фронт, лихо щелкнул каблуками, повернулся и грузно зашагал прочь, догоняя князя. На ходу к нему пристроился Гасан, но исправник даже не удостоил его взглядом. Он мимоходом поздоровался с купцами, которые ответили ему глубоким поклоном, и обратился к Шмелю.

— Бумаги приготовлены? — спросил он, многозначительно шевельнув бровью.

— Так точно, ваше благородие. Стало быть, все исполнено в акурате согласно энтим бумагам, под нашим личным наблюдением.

— В добрый час, значит, господа, — оживился Салогуб. Он принял благословение отца Нифонта, церемонно раскланялся с князем.

— Я счастлив, ваше сиятельство, надеяться, что наша встреча послужит дальнейшему благу и процветанию отечества.

— Можете заверить в этом их превосходительство, — слегка склонил голову князь.

Исправник снова поклонился. Купцов и народ одарил ласковым взглядом и торжественно крикнул:

— Служите достойно! Для пользы государства Российского. Император оценит ваши заслуги.

Казаки вытянулись, застыли.

— Да, это так. Царь будет любить Гасана еще больше! — подытожил шуленга.

— Именно так, старшина, не забывай о своем долге перед государем! И о нашей беседе помни! — строго предупредил исправник. Ездовой подвел ему белого оленя, и Салогуб с помощью Шмеля водрузил свое тело в довольно тесное деревянное седло, обтянутое шкурами. Казаки разделились по двое, заняли места впереди и сзади исправника.

— С богом! — воскликнул Салогуб. Караван ходкой рысцой двинулся в путь, взяв курс на побережье. Шмель некоторое время придерживался стремени исправника, потом остановился, приветливо помахал алой папкой вслед.

Над Острогом нависла тишина. Лишь слышалось постукивание копыт удаляющегося отряда. И в этой тишине, подобно грому среди ясного неба, раздался голос Гасана, в котором слышалось торжество и скрытая угроза:

— Больше здесь нет губинатра! Гантимур и Гасан здесь хозяин!

Он с победным видом огляделся вокруг, с чувством хлопнул отца Нифонта по плечу.

— Иродов сын, — взбеленился священник. — Господь самовлюблением тебя наделивши, но скромностью обидевши!..

Бормоча себе под нос, отец Нифонт резво засеменил к своей церквушке. Князь, кажется, хотел его задержать, даже чуть приподнял руку, но, видимо, раздумал. К нему бесшумно подошел Шмель.

— Ваше сиятельство наказывали касательно переправления почты на прииск, — изогнулся он. — У нас имеется самая что ни на есть необходимость побывать там самолично.

— Передайте господину управляющему, что и я навещу его в скором времени...

Слова Гантимурова заглушил властный голос Гасана:

— Люди должны готовиться к переходу на летние стоянки. Они должны собираться для охоты на реках и озерах. Лавка Гасана открыта!

Люди зашевелились, загомонили...

Глава третья

1

Управляющий Зеленецкий сидел в своем маленьком кабинете, стараясь привести мысли в порядок. Его энергичное лицо выражало усталость и озабоченность. Он только что закончил проверку золотоносных песков, подготовленных для летней промывки, и результаты были не очень утешительны. Около трети всех песков, добытых за зимние месяцы на прииске «Рождественский» — самом крупном и богатом, — давали менее ползолотника на пуд породы. Эти пески были подняты с расчетом на промывательную машину, которую обещала зимой прислать на прииск компания, но зима прошла, и теперь уже не оставалось никакой надежды... Зато рабочие на этот раз проявили необыкновенную настойчивость. Они наотрез отказались начинать промывочные работы, требуя или машину, или надбавки за свой почти каторжный труд... А тут еще эти зловещие слухи... Они бог весть откуда просачивались на прииск, отрезанный от внешнего мира, ползли от шурфа к шурфу, из барака в барак, будоражили рабочих. Где-то в неосязаемом, но близком Питере рабочие фабрик и заводов сбросили своих хозяев-капиталистов. А тут поднялись Чита, Верхнеудинск, Иркутск — все Забайкалье и почти вся Сибирь.

Обстановка на прииске накалялась. Рабочие предъявляли свои требования и открыто поговаривали о посылке ходатаев в Читу, чтобы разузнать, что к чему и как следует жить дальше. Усердствования урядника ни к чему не приводили, стражники избегали стычек с золотнишниками. Нужны были решительные меры... Но какие?

Впервые за шестнадцать лет Зеленецкий чувствовал себя беспомощным перед назревающими событиями. Он нервничал.

В двери кабинета легонько постучали. В полутемную комнату просунулась белокурая головка. Качнувшись в почтительном поклоне, сказала:

— К вам, Арнольд Алексеевич...

Зеленецкий одернул пиджак, быстрым шагом вышел в гостиную. Посредине комнаты стоял Шмель. Он поклонился, шаркнув ножкой по половицам, покрытым темной охрой.

— Желаем господину управляющему самого наилучшего, стало быть, приносим наше самое что ни на есть уважение. Решили обеспокоить вас при дому по безотлагательственным делам.

— Правильно поступили, Евстигней Вахромеевич, — радушно ответил Зеленецкий. — Прошу, садитесь. Сейчас Лиза быстренько соберет закусить.

Шмель отрицательно мотнул головой.

— Премного благодарственные, посидеть за столом после пути одна приятность, но сейчас не могем: безотлагательственные дела на прииске, стало быть, казенные...

С самым занятым видом он развязал полотняный мешок, вытащил пакет, обмахнув рукавом, подал управляющему:

— Почта для вас, Арнольд Алексеевич, предоставленная их благородием исправником Иркутского горного округа...

— Как? Разве господин Салогуб в Остроге? — удивленно воскликнул управляющий.

— Были, стало быть, приезжали по государственным делам. А теперь выехали в Читу...

— Уже выехал? Почему же он обошел прииск?

Шмель нетерпеливо, перебирая ногами, поглядывал на дверь.

— Указаниев не было и время... Их благородие привезли распоряжение в письменности, особо господину уряднику... А теперь разрешите кланяться, стало быть, дела безотлагательственные.

— Как покончите с делами, приходите, Евстигней Вахромеевич, — не стал задерживать писаря управляющий.

Вернувшись в кабинет, Зеленецкий сел за стол, с нетерпением вскрыл пакет. В первую очередь прочитал письмо Зольберта, которое было на редкость кратким и довольно необычным. В нем сообщалось, что управляющему приисками господину Зеленецкому предлагается, не ожидая сплава, принять срочные меры для отправки груза к месту назначения, который должен быть получен компанией в пятнадцатидневный срок. Ответственность за исполнение целиком и полностью возлагается на него, управляющего. Внушительный тон письма подкреплялся такими вескими словами: «По прибытии груза в точном соответствии с днем, указанным в письме, на имя господина управляющего, сверх узаконенной суммы будет начислено два процента от общей стоимости полученного груза и в равном количестве лицу, что доставит груз в полной сохранности...» Условия закреплялись бумагой, засвидетельствованной городским нотариусом и приложенной к письму. В конце письма, ниже печатного текста, следовала также от третьего лица приписка, сделанная рукой Зольберта: «Одновременно господину управляющему предлагается обстоятельно сообщить компании о рудничных делах. Принимать все меры для увеличения добычи и действовать только в соответствии с инструкциями, дополнения к которым будут высланы...»