Шпион Тамерлана - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проскользнув в корчму, приведший Авдотия плосконосый парень, кивнув хозяину – тощему лысому татарину с реденькой черной бородкой, – ловко пробрался в угол, к Мефодию. Дождавшись, когда рыскающий по корчме взгляд старца остановится на нем, поклонился низехонько:
– Привел, батюшка, как ты и наказывал.
– А, Авдотий, старый друже! – не обратив, казалось, никакого внимания на плосконосого, улыбнулся скомороху Мефодий. – Садись, друже, поснидай с нами, что Бог послал. А ну, шпыни, кыш! – Старец махнул рукою, и все прихлебатели его – и лысые, и лохматые, и с бородою лопатой, и вовсе безбородые – опрометью бросились к столу у самого входа. А тут, в уголке, стало вдруг в одночасье тихо, пусто и благостно. Лишь стол ломился от яств – все постное: печеная рыбка, уха, блины, капусточка, кашица жиденькая, без масла. – Поснидай, поснидай, Авдотий-друже, – ласково приговаривал старец. Скосив глаза на плосконосого, тоже позвал: – И ты садись с нами, Феденька. Не взыщи, Авдотий, что небогато нынче, сам знаешь, пост. Вот на Пасху ужо не так разговеемся! Феденька, сбегал бы, позвал Кузюма, пущай медку принесет. Хоть и пост, а все ж негоже нам сухую пищу, Господом данную, вкушати.
Плосконосый Феденька – молодой угрюмовский тать Федька Коржак – без лишних слов ломанулся исполнять приказание. Ибо знал – несмотря на свой уничижительный тон, воровской старец никогда никого не просил, только приказывал. И горе было тому, кто приказа не выполнит или выполнит, да не так, как хотелось бы старцу. Зная о том, Федька Коржак поспешил к печке, именно там маячила в дыму согбенная фигура татарина.
Проводив молодого татя взглядом, Мефодий обернулся к гостю:
– Дело у меня к тебе есть, Авдотий, может, и маленькое, да обещал тут одному узнать кой-что… Знаешь ведь Ефимку Гудка?
Авдотий чуть не поперхнулся ухою – именно о нем ведь выспрашивал новый дружище гусельник Иван.
– Знаю Ефима Гудка, – кивнул скоморох. – Ватажник справный.
– Вот и я, грешен, любил его гудком слух понежить, – покивал старец. – Потому и в просьбишке отказать не смог. В Новугород по зиме еще подался Ефиме с ватагою.
– В Новгород? – Авдотий поднял голову. – Так вот куда подался, да еще с ватагою. То-то я на Москве многих не вижу.
– В Новугороде все, – подтвердил Мефодий. – А вот и Феденька. Ты поставь, поставь на стол кувшинец-то, а сам покуда там посиди, в отдалении. Угощайся-ка медком, друже Авдотий. Много ль скоморошеньем заработал?
– Да так… – Авдотий досадливо махнул рукой.
Воровской старец засмеялся:
– А я ведь тебя звал к себе-то. И сейчас зову.
– Может, и пойду, – сумрачно кивнул Авдотий. – Если уж совсем туго придется. Ты говорил, просьбишка у тебя есть.
– Не у меня, не у меня, друже, – снова засмеялся Мефодий. – У Ефима Гудка. Дружку своему старому хотел он поклон передать да десяток денег новугородских, вот я и выискиваю между делом дружка-то. Денежки-то ведь обещал передать кому надо, уж больно по сердцу мне Ефимово игранье, сам ведь про то знаешь.
– Слыхал. А про Гудка так скажу – есть у меня ватажник, Иване, так тот точно с Ефимом когда-то близехонько знался.
– Что за Иван? – поднял глаза старец. – Гусельник?
– Ну да, – кивнул скоморох. – Ты ж его знаешь.
– Да видал как-то. – Мефодий усмехнулся. – Только не знаю, тот ли? Ты вот что, Авдотий, повыспрашивай-ка у дружка твоего кое-что… Вот и вызнаем, тот ли это Иване.
– Что ж, – скоморох пожал плечами. – Поспрошать можно. Благодарствую за угощение.
– Вот и славно, – осклабился старец. – Ты сегодня бы и повыспросил, а завтра к вечерне подошел бы.
– Как скажешь.
Простившись с Мефодием, скоморох вышел. Дождавшись, когда за ним захлопнется дверь, старец кивнул Коржаку, и тот, не допив брагу, метнулся на улицу, подхватив брошенную на лавку шапку. Отсутствовал он недолго, почти сразу же и явился, подбежал к Мефодию, доложил шепотком:
– Все, батюшка, спокойно, только…
Воровской старец вскинул вмиг ставшие злыми глаза:
– Что – «только»?
– Да парень один тут, у корчмы вертелся. Скомороший, тот, у которого я тогда серебришко увел.
– Тебя поучить – что с ним сделать?
– Да я и хотел, – обрадовался Коржак. – Только он с Авдотием этим ушел.
Старец задумался:
– Вот как, значит. Ладно, пусть пока погуляет. Может, и впрямь зашел за Авдотием? А вообще-то б лучше его поймать да порасспросить гораздо. Так, на всякий случай. Осторожность, она никогда не помешает, на Бога надейся, да сам не плошай, верно, Коржак?
– Святая правда, батюшка!
– Ну чего стоишь? Ступай.
– Возок, батюшка.
– Возок? Что ж ты раньше молчал, оглобля? Зеленый возок-то?
– Зеленый. Да он, я возницу хорошо запомнил.
– Ну так беги, скажешь – завтра к вечеру пусть подъезжает. С серебром, как и договаривались. Чай, не обеднеет боярыня-то.
Поклонившись, Коржак снова выскочил из корчмы.
Дня через два погода повернула на лето. На улицах и усадьбах вовсю таял снег, а в голубом небе ярко, почти совсем по-летнему, светило солнце. Раничева вновь позвала боярыня. Не среда была и не суббота, однако прибежавшая на рынок Анфиска явно не зря маячила за деревьями, и это при том, что дружка ее, Иванки, поблизости вовсе не наблюдалось – отрок с утра еще отправился с Ипатычем за город – за лыком и прутьями.
Доиграв, Иван закинул гусли за спину и обошел старую березу:
– Что, чай, зовет боярыня-то?
– Зовет, господине, – поклонилась девчонка. – Тоскует, в грусти-печали все.
– Это ж по какому случаю грусть-печаль? – хохотнул Раничев. – Вроде наоборот, радоваться должна – Пасха скоро.
Анфиска ничего не ответила, только улыбнулась:
– Госпожа сейчас прийти просила. Говорит, важную новость для тебя, господине, вызнала, из тех, что ты просил.
– Новость? – Иван обрадовался, вспомнив, что, и правда, не так давно расспрашивал боярыню про Литву – дескать, собралися туда с ватагою по лету. Может, и в самом деле Руфина наконец-то сообщит хоть что-то действительно стоящее, касающееся, скажем, бывшего ордынского царя Тохтамыша, а с ним – и Абу Ахмета.
Прищурившись, Иван взглянул в небо:
– Ну идем, коль зовет.
Пройдя знакомой калиткой, поднялись на галерею. Внизу, во дворе, было как-то необычно шумно, людно, впрочем, некогда было особо присматриваться. Вот и сени.
– Ты уж дальше сам, господине. Заходи сразу, не стучись, – остановилась на пороге Анфиска. – Мне хозяйка еще в амбар пойти велела.
Юркая фигурка девчонки ходко побежала по галерее к лестнице.
– Один, так один, – махнул рукой Иван. – Не заблужусь, чай.
Пройдя полутемными сенями, он открыл знакомую дверь. Вошел, как и сказано было, – без стука. Как всегда – полумрак, чуть дрожащее пламя свечи, лавка с грудой набросанных тряпок – шуба, сарафан, летники. Боярыни что-то нет, видно, чуть задержалась. Интересно, что ж такое она хотела ему сообщить? Раничев подошел ближе к лавке и обмер. То, что от дверей выглядело грудой сброшенной наспех одежды, при ближайшем рассмотрении оказалось мертвым телом седого бородатого мужика в желтых узорчатых сапогах и распахнутом синем кафтане с алмазными пуговицами. Из груди мужика, там, где сердце, торчал устрашающих размеров кинжал с украшенной рубинами рукояткой. Мужик был – мертвее мертвого. А кровь еще не совсем запеклась, свежая… И по полу кровавые пятна. Ну блин, дела! Резко распахнулась дверь. Вздрогнув, Раничев оглянулся…
– Ты все-таки убил его, Иван, – посмотрев на труп, с усмешкой сказала боярыня. В глазах мелькнуло на миг какое-то злобное торжество. Мелькну-ло и…
Глава 10
Апрель 1397 г. Москва. Язык
На то смотрючи миряне
Живут мало не як погане:
Игры, скаки, танцы и плясы,
Таковыи же настали времена и часы.
Ныне большую честь имеют,
Которые и лгать умеют…
«Стишки согласныи что есть человек»…тут же пропало. Раничев затравленно оглянулся, услыхав за спиной чей-то шепот. В дверях стояли слуги – возница Федор, Анфиска, еще какие-то люди.
– Убрать, – показав на труп мужа, быстро приказала Руфина, и слуги, тяжело протопав по полу, вынесли из горницы грузное тело боярина.
– Я думаю, он первый напал на тебя. – Повернувшись к Ивану, боярыня чуть улыбнулась. Не слишком ли весело для женщины, только что потерявшей мужа?
Раничев попытался было возразить, объяснить ситуацию, но Руфина не слушала его, вернее сказать – не хотела слушать. Уяснив это, Иван замолк, лихорадочно соображая, как ему вести себя дальше.
– Тебе нужно скрыться, – приблизившись, боярыня схватила его за плечи. – И чем быстрее, тем лучше.
– Да, я, пожалуй, пойду, – вымолвил наконец Раничев. – А то что-то уж больно невесело тут у вас. Трупы с ножиками валяются.
Руфина хищно усмехнулась, до боли напомнив сейчас Ивану Владу.
– Нет, – она покачала головой. – Ты не совсем понял меня. Тебе нельзя, никак нельзя оставаться в московских землях. Убитый Хрисанфий был доверенным лицом князя Василия Дмитриевича, уважал его и Киприан. Сыск будет полнейший… Нет, в Москве тебя быстро найдут.