Том 1. Золотой клюв. На горе Маковце. Повесть о пропавшей улице - Анна Александровна Караваева

Все оживились, вспыхнули, заговорили бойчее.

— Много тут внизу за лесами всякого люда ездит.

— Купчишки на рудники всяку рухлядь возют…

— Стражи у них нету… Я видал…

— А то в магазей на форпосты можно пробраться… Поглядеть, да и слетать. Шурнуть тамо ночью.

— А чо? Верно! В праздничное время казачье пьяным-пьяно.

Так и порешили. Но кто согласится голову подставить под саблю да под пистолет казацкий?

Встал опять Марей. Указал на себя просто:

— Имей на меня надежду. Я в добытчики. На коне сижу ладно.

Одернул рубаху Степан:

— Считай и меня. В случае насядут, от четырех отобьюся.

Василий Шубников потряс рыжими космами:

— И я в буйну кучу!

Быстроглазый, юркий Аким Серяков ударил себя в грудь и тоже вызвался. Пошли также несколько бывших рудничных ребят.

Не один глянул на Сеньчу, но Сеньча глазами водил в сторону и как-то затих весь. Подумали — не из-за Анки ли? Очень уж жалобно и умоляюще глядела она на Сеньчу.

Стали судить сообща, как начать «добытчикам». Судили спокойно, по-хозяйскому:

— Спервоначалу коней надо боле.

Прячутся, вьются, кошачьим следом идут над обрывом горные алтайские тропы… Идешь, идешь, глядь — серая мшистая стена камня. Пропала тропа, и будто кончен мир… Да, для того, кто не знает, тропа пропала. Но всмотрись, знакомец, в густоту мхов, в трещины камней и увидишь малый, точно заячий, след. Иди, куда он ведет тебя, лукаво-робкий и гибкий, цепляйся за камни, зорко смотри под ноги, дыши ровнее… И вот свернула тропа на поляну, и видно далеко цепи гор в пушистой бахроме зеленых лесов.

Так спасла добытчиков с первого же разу горная тропа, когда уводили они коней с форпоста «Златоносный».

Кони паслись на лужке возле речки. Ходили, свободно помахивая длинными гривами. На пригорке грелись солдат и казак с пикой. Пика лежала острым концом вперед.

Добытчики же с зари хоронились в узкой расщелине и видели, какая лень разбирала на погожем солнце грузного казака и маленького тощего солдата.

Когда заголубел туман над речкой, Марей пополз по траве к пригорку… Над безгласными от ужаса солдатом и казаком он взмахнул метко схваченной казацкой пикой, приказывая им молчать. Остальные же сели на коней и помчались к горам.

Марей сел на коня, а сам, рассекая воздух пикой, сказал властно:

— Но… но… Тихо! Покуда не скроемся, не сметь орать… Н-не сметь!..

Опомнились форпостовы стражи не сразу, и, когда тревогу подняли, следа добытчиков на запутанных тропах невозможно было отыскать.

Да и кони-то были алтайские: летели, как птицы, и плавными перескоками брали зиявины горных расщелин. Скоро добытчики перестали слышать щелканье выстрелов внизу.

Добыли как-то черной ночью из форпостовской ружейной магазеи несколько ружей, пороху, пистолетов. Замки на дверях были ржавые, а сторож уснул так крепко, что и не слыхал, как его связали. Тут пошло легче. Скоро железа добыли вдоволь: окружили обоз купеческий, что вез для складов рудничных железный и скобяной товар.

И всех страшнее из добытчиков казались двое: корявый старик с грозными глазами, словно у древних пророков на иконах, и рослый, широкогрудый молодец, сероглазый, с русым клоком курчавых волос над медно-загорелым лбом. Они распоряжались спокойно, а Марей добывал железо истово и важно, как богу молился:

— Нам во как надо. Подбери руки! Не прекословь нам!

К заморозкам встали на горной поляне новые теплые избы.

Сеньча оглядывал домовито все добытое и советовал:

— Кумекаю, робя, будя!.. Хватит. Чай, мы не разбойные какие. Да и неравно попадешь, как кур во щи.

Сеньча оказался самым хозяйственным из всех. Точно менялся он на глазах. Прежде слова спокойно не скажет, все злобится, все дергается, а тут утих и остепенился, словно сразу накинул на себя много лет мудрости и опыта. Весь ушел Сеньча в хозяйский свой обиход, прежде всех избу обладил, даже о бане позаботился. Жаден был на работу, никогда не сидел без дела: колотил, подколачивал, тесал, строгал. Когда Анка хотела ему помочь, шутливо-грозно отшугивал ее:

— Поди, поди, откель пришла! Моей силы и на тебя припасено.

Анна, щурясь от солнца и приглаживая свои светлые волосы, шла вразвалочку в избу. Ее лицо посвежело, округлело, порумянели бледные губы. Анке приятна забота мужа — ждала Анка ребенка. Думала об нем часами и в первый раз в жизни не стыдилась перед мужем говорить о ребятенке. Сеньча слушал, хмыкал и выстрагивал витые палочки для ребячьей зыбки.

— Ниче, баба, все куды хорошо будет… Вот станет сынушко наш в басенькой зыбке качаться. Чай, мы тоже не хуже людей понимаем, где приглядно, где нет.

Он ревниво оберегал Анку от всякой лишней работы.

— Чай ты у меня одна… другой не достану. А парень у нас вырастет вольной, сам себе набольшай.

Как в домашности, так и во всем остальном оказался Сеньча всех удачливее. Зверь на охоте попадался ему добрее, рыба густо шла в сети.

Василий Шубников как-то пошутил:

— А помнишь, Сеньча, аль нет, как мы братьям Шушиным-те деньки укоротили зимусь? Не снятся, ась?

Сеньча багрово вспыхнул и зло сверкнул глазами на товарища:

— Будь ты проклят! Чо, вытянул? Волк не с радости охотнику на горло лезет… Я был волк тогда, а теперя я домашной, пальцем никого не трону… Домашной я теперя…

Василий любил поозоровать словами:

— Добрей овцы стал, паря… Хо-хо!..

Но Сеньча, уже охладев, бросил:

— А… ну тебя…

Зимой ходили на охоту. Нашили все себе теплой одежды, пимов из пушнины, понаделали лыж. Заходили уж далеко в горные леса, вспугивая привольное звериное житье. Приносили птицы всякой, били зайцев и белок.

Снег уже стал хрусток, помягчали ветры.

Однажды, в весенний день, из-за выступа, с отвесной тропы, увидели охотники внизу юрких черных людишек на конях. Махонькие, словно ребячьи посмехушки из тряпок или глины, они росли с каждой минутой.

Конские хвосты на высоких пиках вскружило вверх, все резче долетали голоса и ржание лошадей.

— Разъезд с форпосту! — И сухонький Аким от испугу даже присел на корточки, чуть не уронив ружья.

— Язва-а!.. — оскалил зубы Василий Шубников. — Гляди, ума не растряси!

Конные остановились под самой горой, рассыпались в стороны, как неторопно разбросанные зерна.

Степан бросил хмуро, сводя брови:

— Рыщут опять, выглядывают… Воронье!..

— Смотрют, вышаривают глазищами… Айда саданем их по башкам!

Василий вспыхнул и схватил было увесистый камень, размахнулся…

Марей вырвал камень из рук и с угрюмой усмешкой шепнул:

— Несмышленыш, пра-а!

Внизу вдруг защелкали выстрелы. Заколыхались пики, забились хвосты на ветру, разъезд поскакал обратно.

Степан, пронзая взглядом вечереющие дали, скрипнул зубами и передернул