Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена

— Давно нужно было это сделать, — кивнул Борис Викторович, ведя сам с собой какой-то внутренний диалог. — Давно. Только некому было заставить меня очнуться, сказать, что…

— Жизнь проходит? — подсказала Ирка, когда он так и недоговорил.

— Жизнь? — он горько усмехнулся. — Думаю, я давно умер. Умер вместе с женой. Осталась только моя оболочка, пустая и безжизненная.

Или нет, подумала Ирка. И ему придётся умереть снова, когда у неё ничего не получится. Она не найдёт чёртову пробирку и это его убьёт.

Ведь на самом деле она не верила, что у неё получится.

Но они подъехали к дому и сомневаться было поздно.

«Ну что, устроим тёте Оле сюрприз?» — усмехнулась Ирка и вылезла из машины.

Тётей Олей Ирка с Вадимом назвали жену его отца, конечно, в насмешку. Лет ей было от силы тридцать пять. На них она и выглядела. И выглядела простовато.

За те несколько раз, что они встречались, Ирка сделала вывод, что вкуса у тёти Оли нет. Вернее, вкус у неё грубый, вульгарный. И все деньги Воскресенского-старшего не смогли бы это исправить.

Образование — сомнительное. Кругозор — ограниченный. Круг интересов — примитивный.

Это дополнил в общую картину Вадим.

От Вадима Ирка знала, что весь день тётя Оля слонялась по дому растрёпой и только к вечеру приводила себя в божеский вид и активно изображала примерную жену, следящую за собой и своим здоровьем. Знала про её бесцельные покупки, про вредную еду, про ванну, что та любила принимать по два часа и про секретное место, условно названное «голубятней».

Голубей там отродясь не было — в заброшенной каморке под крышей мама Вадима хранила его детские вещи, игрушки. Потом туда сложили и мамины вещи, из тех, что не выкинули. Зачем в них рылась Ольга Александровна, Вадим так и не понял, но не раз слышал, как она там ходит — «голубятня» находилась прямо над его комнатой.

Однажды, в тринадцатилетнюю пору, Ирке повезло ехать с Вадимом на одном автобусе со школы, и она использовала редкую возможность, чтобы пойти следом — так и узнала, где он живёт, но дальше ворот и кирпичного забора, из-за которого виднелись островерхие башенки, словно у замка, не заходила.

До сегодняшнего дня.

Увидеть что-то подобное она и ожидала — очень красивый и очень запущенный дом.

Всё в нём напоминало о тонком вкусе прежней хозяйки и резала глаз безалаберность новой: изящные перголы покосились и никто их не чинил, камни дорожек, уложенные причудливыми узорами, заросли многолетним слоем мха, на фасаде дома с прохудившимся водостоком плесень доедала плесень, в палисадниках колосились высохшие сорняки.

Даже Ирке было больно видеть, как умирал великолепный дом без заботы и ухода.

Каково было Воскресенскому-младшему, знавшего его совсем другим, она и думать не хотела, а вот что чувствовал Воскресенский-старший, поняла, словно увидела изнанку его души — он тихо умирал вместе с домом.

Внутри дома, видимо, благодаря усилиям домработницы, царила совсем другая атмосфера — чистота, порядок, свежесть, цветы. Правда и тут чувствовалась «рука» новой хозяйки — чуждые дому вещи и безвкусица: то аляповатая ваза с лепниной в сдержанном скандинавском интерьере веранды, то жуткие шторы с фотопечатью цветущего луга рядом с настоящим благородным камнем камина, то коврик с алыми сердечками среди ковыля, белой гальки и ротанга.

Руки чесались сорвать эти шторы, вышвырнуть коврик, не глядя отправить в мусор уродливую вазу, насколько всё это резало глаз, но Ирка была здесь не за тем, чтобы критиковать чужой вкус или наводить порядок. Она была здесь затем, чтобы избавиться от этой гадины раз и навсегда.

— Ольга, ты здесь? — крикнул Борис Викторович, не найдя жену в гостиной, где среди подушек и рассыпанных чипсов, она устроила себе лежбище перед открытым ноутбуком.

Ирка отправилась сразу в «голубятню». У неё были большие планы на это запущенное помещение под самой крышей.

И на удивление не прогадала.

— А где бы ты хранил пробирку с яйцеклетками, если бы от неё зависело всё: твоя безбедная жизнь, твоя безопасность, твоё будущее? — спросила она у Севера, сидя в ногах собственной кровати и не давая ему спать тем утром.

— На груди, конечно, — улыбнулся он.

— Погоди, — встрепенулась Ирка. — Рорка сказала, крио-контейнер — это бочка. Сто двадцать литров — уже считается большим. А сто двадцать литров это же всего, — показала она руками. — Половина обычной бочки для воды. Его же можно хранить и дома.

— А тебя что, в интернете заблокировали? Зайди сама да посмотри, — ответил Север.

Она так и сделала. И узнала, что крио-контейнеры есть от десяти литров, а есть и меньше, специальные транспортные. Что время удержания по азоту для транспортного контейнера до двадцати одного дня, а для обычного — в среднем сто двадцать дней. И купить сосуд и жидкий азот — не проблема.

Жидкий азот нетоксичный, негорючий, не имеет запаха. Его используют даже в кулинарии, для приготовления десертов, коктейлей, мороженого и не где-то там, а в ресторанах высокой молекулярной кухни.

Ирка лично позвонила двум поставщикам — привезут хоть завтра…

55

55

Ярко-синий баллон с жидким азотом она нашла в «голубятне» первым.

Под кучей тряпья, заставленный коробками, стоял и крио-контейнер.

Как Ирка и предположила, небольшой. Похожий на белую пластиковую канистру с чёрной крышкой и удобной ручкой. Лёгкий до смешного — бери и неси.

Именно так она и сделала. Подхватила оба — и стационарный, и переносной, без сожаления отключив от розетки, зная, что это всего лишь для датчиков, и отнесла в машину. Потом подумала и который поменьше, взяла с собой.

Ха! А она-то думала сдаться. Думала, ничего у неё не получится. Думала, не справится.

— Верить надо в себя, Ира, верить! — обняла она контейнер, похожий на маленький термос, так с ним в обнимку и вернулась в дом.

— Что значит, развод? — первым услышала она голос «тёти Оли» и решила в гостиную пока не заходить, не портить ей «праздник».

— Я не вижу смысла продолжать эти отношения, Оля, — голос Воскресенского звучал устало, но твёрдо.

— Не видишь смысла? — явно не ожидала Ольга Александровна такого поворота событий, она даже не находила слов. — Ты встретил другую женщину?

— Встретил.

Ирка сглотнула. Всё это сейчас говорить уже было не обязательно, таков был первоначальный план — заставить её поверить, заставить паниковать, — но кто же знал, что Ирке так повезёт, поэтому Воскресенский отыгрывал как по нотам. Даже лучше. Или не отыгрывал?

— Я встретил другую женщину, — повторил он. — Она молодая, красивая, умная, смелая. Она словно глоток свежего воздуха. Как же давно я не чувствовал того, что чувствую рядом с ней. Я благодарен за всё, что ты для меня сделала, Ольга. Ты дала мне силы выжить, но она — жить дальше, а не существовать, — остался он верен себе, не опускаясь ни до оскорблений, ни до обвинений.

— Ты уходишь к своей секретарше? — как смогло, дошло до ограниченной твари, что хотел сказать ей муж.

— Нет, это ты уходишь, Оля. Мы разводимся, — ответил он.

— Я не дам тебе развод! — взвизгнула она.

Повисла пауза. Чёрт, лицо Воскресенского сейчас хотелось видеть, наверняка оно было очень выразительным и очень доходчиво объясняло супруге, куда она может пойти со своим «не дам».

— Ты никогда не получишь яйцеклетки своей жены! — пошёл в ход крайний аргумент, ради которого всё и затевалось.

— Мне они больше и не нужны, — равнодушно ответил Борис Викторович. — Я слишком устал гоняться за призраками. Можешь делать с ними что хочешь. Они ведь по закону твои.

— И ты позволишь, чтобы какой-то другой мужик стал отцом ребёнка твоей жены?

— Да, я позволю. Моя жена давно умерла. Но у меня есть сын. Вот его дети и станут мне утешением в старости.