Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена

49

49

— Да, это кулон. А точнее, подвеска. И я, конечно, понимаю, что ты их не носишь, но тогда положи на полку или повесь на зеркало и вспоминай меня иногда, глядя на неё.

— Почему я не ношу? Я буду носить. И вспоминать мне тебя не надо, я тебя не забываю, — улыбнулся Вадим, вынул из бархатного углубления подвеску. — Шлем?

— Не знаю, что это за шлем, — подошла Ирка. — Я пыталась разобраться во всех этих спартанских, гладиаторских и прочих центурионских сложностях, но поняла одно: шлем — это символ. Символ победы над врагами и жизненными невзгодами. Символ защиты и силы. Силы духа. Силы мысли. Это прям про тебя. Я желаю тебе побеждать и никогда не сдаваться.

Она взяла из его рук цепочку и надела на шею.

Это было так трогательно и так приятно, что у Вадима защипало глаза.

— Я буду стараться, — прижал он подарок к груди рукой. — Спасибо, ведьма моей души.

Ирка чмокнула его в щёку.

— У меня тоже есть для тебя подарок, — задержал её Вадим, уже выскальзывающую из его объятий. — Я, конечно, не столь оригинален, — выхватил он из сумки бледно-бирюзовую коробочку.

— М-м-м… браслет?

— Какое-то стерлинговое серебро.

— С сердечком? — тут же нацепила Ирка его на руку. — «Моя»? — прочитала надпись на сердечке. Тряхнула рукой. — Потрясающе!

— Можно пару шариков убрать, чтобы сел плотнее.

— Всё и так прекрасно, — подняла она руку. Браслет блеснул и скатился с запястья, звякнув круглыми серебряными бусинами. — «ВВ» — это твоя подпись?

— Угу, — смущённо потёр висок Вадим. Он выгравировал её точь-в-точь как расписывался.

— Моя. Подпись. Печать, — хмыкнула Ирка. Повисла на шее. — Спасибо. Мне очень нравится. Приезжай ещё.

— Люблю тебя. — Вадим вздохнул.

— И я тебя. Обидно да, когда с тобой встречаются, потому что любят, а не потому, что ты красивый и богатый, — улыбнулась она.

— Так что насчёт поездки в Москву? — шепнул Вадим.

— Я подумаю. Ты, кажется, куда-то собирался?

— Я ненадолго, — искренне пообещал он. И только в такси вспомнил, что она так и не ответила, что же собирался попросить у неё взамен отец.

Версию «подружиться с мачехой» он, конечно, отмёл, как неубедительную.

— Воскрес? — открыл дверь Макеев.

И тут же получил кулаком в лицо.

— Угу, воистину воскрес, — встряхнул Вадим руку.

— Ты что, дебил? — заверещал Лёха. — Ты мне нос сломал!

— Отлично. Значит, не будешь его совать куда не следует, — Воскресенский закрыл за собой дверь и лишний раз порадовался, что повесил в офисе боксёрскую грушу. Рука, конечно, гудела, но прямой удар он поставил: всем корпусом от бедра бил остро, быстро, коротко.

— Какая муха тебя укусила? — осторожно мял переносицу Макеев.

Нос ему Вадим, конечно, не сломал — ударил слабовато, но синяк будет, и хорошо бы отёк и фингалы под оба глаза.

— Тебе объяснить? — шагнул к нему Воскресенский. Тот отшатнулся. — Лёд приложи, — равнодушно ответил Воскресенский.

Он прохаживался по квартире, пока Лёха хлопал дверцей холодильника, шуршал льдом, заворачивал его в полотенце.

— А сейчас дошло? Или повторить? — спросил Вадим, когда с полотенцем на морде Макеев вернулся.

— Вадь, я ничего такого не хотел. Просто заехал за кофтой.

— Вижу, придётся повторить, — хрустнул кулаком Воскресенский.

— Ладно, ладно, прости, — выставил тот перед собой руку. — Не знаю, что на меня нашло. Думал, ты не вернёшься. И вообще, она для тебя так, пыль в глаза пустить — красивая баба-то.

— Она не так, Лёша, — угрожающе навис над ним Вадим. — Я за неё тебе не только нос сломаю, башку на хер оторву. Ты меня понял?

— Я понял! Понял, — болезненно скривился тот. — Не думал, что ты…

— Что я? — Воскресенский смерил Макеева взглядом.

— Ну, что у тебя с ней серьёзно. Что ты на неё западёшь. — Он снова скривился, но в этот раз презрительно. — Она же… — замялся Макеев. И правильно сделал.

Он, конечно, ждал, что Вадим спросит: «Что она?», поэтому недоговорил, но Вадим умышленно молчал, пауза затянулась, и Лёхе пришлось говорить самому.

— Я тут поузнавал про неё немного.

— Это с чего же ты вдруг кинулся что-то про неё узнавать? — усмехнулся Вадим.

— Ну… так, на всякий случай. Ты же мой друг.

— М-м-м… — многозначительно кивнул Вадим.

— Ты в курсе, что её отец сидит?

— Я не в курсе. И мне глубоко всё равно, что бы про неё ни говорили. Искренне жаль тебя, Лёха, если ты этого не понимаешь.

— Это ты не понимаешь, Вадь.

Он открыл было рот, но Воскресенский его перебил:

— Если ты сейчас скажешь про неё какую-нибудь гадость, клянусь, мало тебе не покажется, — потёр он руку. — Хочешь подраться, Макеев?

— Не очень, — перехватил тот полотенце и, поправив лёд, снова приложил к переносице. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал, — прогундосил он. Нос стал отекать.

— Будем считать, что ты предупредил, а я тебя не послушал. Но ещё раз окажешься рядом с ней, даже случайно, пеняй на себя. Увидишь её на улице — лучше беги на другую сторону, Макей. Ты меня понял?

— Да понял, я, понял. С первого раза всё понял. До чего же ты идиот, Воскрес! То стерва, то шлюха, то ещё какая-нибудь тварь. Для тебя нормальных баб в принципе не существует, что ли? Или тебе с нормальными скучно?

— А тебе? Зачем ты их за мной подбираешь?

— Я? — натянуто засмеялся тот. — С чего ты взял?

— Ой, ладно! А то я не знаю, кто кинулся утешать Анфису, когда я её бросил, — «палил» Вадим вслепую, лишь по Иркиным подсказкам. И попал. В яблочко.

50

50

Макеев изменился в лице.

— Я — Анфису? — картинно хохотнул он. — Да куда мне! После Вадима Великолепного.

Вадим улыбнулся. Достал из кармана телефон.

Макеев тревожно следил, как тот ищет номер.

— Думал, стёр, а нет, «облако» всё помнит, — пояснил он и приложил телефон к уху.

На том конце раздалось неуверенное «Алло!».

— Анфис? Привет! Это Воскресенский.

— Вадим?

— Угу. Макеев не у тебя? Что-то не могу до него дозвониться, а он мне нужен позарез.

— Нет, — всё так же неуверенно выдавила она.

— Но ты его сегодня видела? Он заходил?

— Ещё нет. Мы договорились попозже…

На заднем фоне заплакал ребёнок. Она отвлеклась, принялась успокаивать малыша.

— Ладно, Анфис, не буду отвлекать, скажи, что я его искал, как увидишь, — сказал Вадим, когда она снова приложила трубку к уху. — Пока!

Он отключился. Макеев стоял бледный и поникший, словно обосрался.

— Сколько ждать, пока она перезвонит? — улыбнулся Вадим. — Секунд тридцать?

— Она не… — начал было Лёха, но его прервал телефонный звонок.

— Кто бы сомневался, — усмехнулся Вадим. — Ну, не буду вам мешать.

Он прошагал в прихожую, только сейчас сообразив, что по дурацкой западной привычке даже не разулся и закрыл за собой дверь с той стороны.

Вадим не понимал, что его так задело. Вроде плевать давно на Анфису, да и друг из Макеева, как из зайца машинист, но шёл по ночному городу, а в груди свербело.

Неприятно, что он сам не понял про Макея и Анфису. Противно, что всё это время они с Макеем общались, а тот так и не сказал правду. Тошно от грязи. Вдвойне тошно от вранья. Хотелось не врезать, а плюнуть в его лживую рожу, когда пойманный с поличным, что хотел присунуть его девчонке, он пытался её же и очернить. Как же мелко и мерзко всё это.

Как же надоело! Как он устал от подлости, лицемерия, зависти, жадности, лжи.

Как хотел просто делать свою игру и любить свою девчонку. Всё!