Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена

У Ирки запекло где-то под ложечкой от его слов. А ведь он, правда, готов потерять то единственное, ради чего жил эти девять лет, действительно многое переосмыслил и всё это уже не план — это его жизнь, такая как есть, и его обдуманное решение.

— Я… Я… — не находила слов Ольга.

— У тебя есть столько времени, сколько потребуется, чтобы собрать свои вещи. Делить имущество мы не будем, его у меня просто нет — всё принадлежит сыну. Это бумаги.

Ирка встала в проёме двери, оставив контейнер за шторой. Воскресенский достал из своей потёртой папочки бумаги. Что у него с собой будут документы о расторжении брака, даже она не ожидала.

— Нет, я же сказала, — порвала их Ольга Александровна и швырнула ему в лицо.

Воскресенский покачал головой и достал ещё один экземпляр.

К сожалению, то, что Ирка планировала как фарс, далось ему куда труднее, чем она ожидала.

Он и правда словно умер. Простился с иллюзиями, отпустил последнюю надежду и только что принял реальность, в которой больше нет и не будет женщины, которую он любил.

— Борис, — шагнула Ирка в комнату. Плевать ей было на эту тварь, она хотела обнять человека, которому было сейчас так трудно. Ведь больше его обнять некому. Он потерял всех.

Ирка раскинула руки. Положила его голову на своё плечо. Погладила по спине.

Она ждала в спину оскорблений, визга, грубости. Но её триумф был молчаливым.

Ольга Александровна не произнесла ни слова. Только ручка заскрипела по бумаге, когда она поставила свою подпись.

— Я могу продать тебе её яйцеклетки, — вдруг сказала тётя Оля. Сухо, по-деловому. — Это обойдётся тебе дорого, но ты не бедный человек, Борис, потянешь.

— Сколько? — спросил Воскресенский холодно, освобождаясь из объятий.

— Ну, скажем, миллион долларов меня устроит.

Тут не выдержала Ирка. Её разобрал истерический смех.

— Вот ты тварь, — засмеялась она, а потом посмотрела на эту мерзкую бабу ненавидяще. — Десять лет брака, четыре беременности, но всё, о чём ты думаешь — как бы подороже продать единственное, что у тебя осталось. Десять лет жизни, в достатке, уважении и заботе, но всё, что ты можешь сказать мужчине, с которым их прожила — миллион долларов? Кроме этого, добавить нечего? — кривилась Ирка брезгливо.

— Ну почему же, есть, — усмехнулась тварь. — Я спала с его сыном. Спала тогда и спала сейчас. Он не особо разборчив, но молод, горяч и хорош в постели. — Она повернулась к Воскресенскому. — Ты думаешь, я не догадалась, что как только рожу, ты отберёшь у меня ребёнка и выгонишь? Только не говори, что у тебя и в мыслях не было так сделать.

— Было. Именно так я и собирался сделать. Это нетрудно. Тест ДНК и любой суд признает ребёнка моим, ведь он и был бы моим.

— Чёрт бы вас побрал! — взмахнула руками Ирка. — Наверно, вы стоили друг друга. Но я в этом больше не участвую, — пошла она к выходу, но на пороге повернулась. — Враньё! Она никогда с ним не спала.

— Я знаю, — ответил Воскресенский. — Поехали, нам тут больше нечего делать.

— А мой миллион долларов? — повернулась им вслед Ольга Александровна.

— Этот? — нагнулась Ирка за штору и показала ей контейнер. — Он у меня. Они оба у меня. А ты думала хитрее всех? — усмехнулась она.

У твари был вид, словно она подавилась косточкой. Не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть, медленно краснела, не сводя глаз с контейнера.

— Ты… — наконец прошипела она.

— Тварь и есть тварь, — посмотрела на неё Ирка.

Усмехнулась. И вышла.

— Это то, о чём я думаю? — закурил на улице Борис Викторович.

— Да, мой генерал, — отдала она ему честь. — Задание выполнено. Они у нас.

— Я же говорил, что женщину может понять только женщина, — затянулся он. Руки великого адвоката слегка подрагивали.

— Пожалуй, здесь не мешает навести порядок, — двумя пальцами, как дохлую кошку подняла Ирка жуткий коврик у двери и бросила в помойку.

— Пожалуй, ты бы стала хорошей хозяйкой этому дому.

— Не вы должны делать мне такое предложение, — усмехнулась она.

Он бросил под ноги окурок, раздавил.

— Не я. Но ты определённо лучшее, что случилось в моей жизни за эти десять лет. Я надеюсь, мои внуки будут похожи на мать.

Ирка засмеялась.

— Поехали, Викторович! Если что, я могу поселить вас на время у себя.

— Спасибо, милая, но думаю, я справлюсь. Я уже снял квартиру и вообще, — он развёл руками. — Я думал, жизнь закончилась, а она только начинается.

Он открыл для Ирки дверь. Потом сам запрыгнул в машину.

Жизнь и правда только начиналась, ведь впереди было лето.

Лето, которое, наконец, будет у них с Вадимом на двоих.

56

56

Ирка не думала, как ещё использовать ситуацию в свою пользу. Хотя могла бы, например, уволить Натэллу Юрьевну, даже надо было так сделать — предатель однажды, предатель навсегда — как советовал ей Север. И она могла бы, гордо заявив, что та выбрала не ту сторону и сделала ставку не на того человека, но не стала. Нельзя злоупотреблять расположением шефа, тем более у неё были просьбы куда насущнее.

— Можешь просить что хочешь, — сказал Воскресенский, не поднимая глаз от бумаг, когда Ирка выразительно покашляла.

— Вы сильно рискуете, Борис Викторович, делая такие заявления, — улыбнулась она.

— Ну я рисковый, да, что поделаешь, — посмотрел он на неё поверх очков. — Так о чём разговор?

— Дайте отпуск.

Шеф взмахнул руками.

— Как два перста оросить. Буду скучать, — ответил он и снова опустил глаза в бумаги.

— Нет, всё же он мечта, а не руководитель, — делилась Ирка с Севером, собирая чемодан.

Но Север не разделял ни её восторги, ни её радость.

— Зря ты отдала ему пробирку. Надо было подождать, когда он закончит хотя бы с одним из твоих дел, — сказал он ей прошлый раз. И они в итоге поругались.

— Фу! Какой ты мелочный, — как и прошлый раз, скривилась Ирка, но более миролюбиво. — Не закончит и не закончит, я ничего не теряю. А всякого, кто знает, как мне лучше, я записываю в блокнотик «расстрелять в первую очередь». Петь, он не из тех людей, что бросает слова на ветер.

— Может быть. Но ты вообще понимаешь, чем рискуешь? Что ты нажила себе врага. И очень опасного. Или думаешь эта тварь так просто успокоится?

— А что может сделать эта тварь? Придумать очередную небылицу? Насобирать какой-нибудь грязи? Это всё равно что кидаться говном в человека за стеклом: и ему пофиг, а она в говне. Она не самая умная баба на свете, Петь. Она злая, наглая и считает себя хитрее всех, — кидала Ирка вещи на кровать, чтобы потом уложить в чемодан. — Но нет ничего печальнее, когда тупое прикидывается хитрым.

— Ты её знатно разозлила.

— Если она решит мстить, то полная дура. Она ничего от этой мести не выиграет. А денег, думаю, и так наложила в кубышку, пока жила с Воскресенским. Она же понимала, что рано или поздно он её вышвырнет. Она даже знала, что он заберёт у неё ребёнка, когда она родит. Поэтому уверена, подготовилась. И тревожный чемоданчик у неё стоял под кроватью всегда. Пока не вышла в тираж, ей бы сейчас найти себе другого богатенького мужика, который клюнет на её прелести, а не меня преследовать. С меня ничего не возьмёшь, а она баба практичная.

— Ладно, хер с ней. Поживём — увидим, — вздохнул Север. — Всё же летишь в Москву?

— Угу, — села Ирка на кровать.

— Вадичка рад?

— Я не пойму, какого хрена ты злишься? — повернулась к включённому на громкую связь телефону Ирка. — Да, я знаю, что он тебе не нравится, но ты как еврейская мама — тебе никто не нравится.

— А должен? — усмехнулся Север.

— Ну почему бы и нет, хотя бы для разнообразия. Уже порядком подзадолбало: как только у меня появляется мужик, так мы начинаем ссориться.

— Извини, ничего не могу с собой поделать. А твой Воскресенский мне не нравится особенно.