Лаборантка - Марина Лётная

косых взглядов. У девушки на лбу выступила испарина — капелька пота потекла по виску. Наблюдать её изнеженные пытки, ощущать ладонь на ноющем от удовольствия члене было изнурительно приятно. Но ещё лестнее оказалось слышать распаляющиеся стоны. Я наслаждался состоянием лаборантки больше, чем бы то ни было в своей глупо истраченной жизни. Старался касаться её, как если самого хрупкого и дорогого сосуда, не мог до конца верить незнакомому, острому чувству. Я полюбил… Не думал, что когда-нибудь такое со мной случится.

От этой устрашающей мысли пульс раздался где-то в горле, и я жадно припал с поцелуем к лицу девушки. Соприкосновения влажных трепещущих губ словно облегчили алчное желание, но лишь на жалкие мгновения, пока горячие упрямые языки не нашли друг друга. Не терпелось ощутить её изнутри — но я не мог решиться на ещё полшага приблизить нас к завершению. Пускай бы этот момент нарастающего наслаждения, терроризирующего тело, длился всю мою оставшуюся жизнь. Чтобы Дана и я навсегда остались в этом идеальном моменте, а всё то зло, что я натворил, и заслуженные наказания бесконечно ждали меня за дверью квартиры.

Лаборантка лихорадочно забралась сверху, пытаясь смахнуть с лица непослушные пряди. Сценарий наших постоянных встреч неумолимо развивался в сторону разрядки. Она хотела избавиться от белья, успела согреться после ночной прогулки до моего дома. Но я словно выпросил ещё один поцелуй, посасывая её нижнюю губу. Мне хотелось целовать её, ласкать, вдыхать, только бы задержаться ещё на секунду — наступит очередной рабочий день, и мы так и останемся друг другу никем.

— Я тебя люблю, — наконец, я мог позволить себе избавиться от самой важной правды. Выпалить её едва разборчиво и остаться неуслышанным. Но даже зная, что Дана не понимает, сознаваться было панически страшно, хуже, чем в преступлении…

Лаборантке, ничуть не изменившийся в лице, не терпелось. Я не сдержал сожалеющей улыбки, пристально глядя в её почерневшие глаза, и поторопился снять с нас бельё. А в следующее мгновение с облегчением ощутил, как горячие узкие стенки охватывают ноющую головку, как влага стекает по раскаленному паху. С хлюпающими звуками и дрожащей в груди истомой мы стали двигаться друг другу навстречу. Меня охватил мандраж от признания, которое я тщательно оберегал от постороннего и собственного осуждения: любить оказалось приятно, но так трудно.

Я двигался, не сбавляя наращенный ритм, раздвигая припухлые губы, добиваясь её каждого восторженного стона. Дана быстро обессилила и обмякла, рухнув на мои плечи, но продолжала послушно подаваться бёдрами. Её порывистое дыхание жгло кожу, твёрдые соски и мягкая объемная грудь волнующе терлись о мою грудную клетку, пока я рьяными толчками входил по основание. Руки крепко держали женские округлые ягодицы, чуть раздвигая их навстречу проталкивающемуся члену. В паху сгущалось саднящее удовлетворение, только на душе было больно. Я не желал отказываться от Даны…

Ещё один дрожащий поцелуй, и ещё. Бесчестное число соприкосновений наших губ, напористые толчки один за другим, наполняющие тело блаженной эйфорией. Ни один наркотик не смог бы привести меня в эту точку, кроме мысли о том, что я ее полюбил.

Когда мы оба продрогли от приближающегося финала, я не знал, как суметь остановиться. Со сладостной горечью на губах следил за наполненными упоением светлыми глазами, сверкающими в темноте, а потом вдруг экран моего телефона на прикроватной тумбочке остро загорелся, осветив ее личико.

Дана сладко кончила, простонав мне в ухо: длинные ресницы, плечи, грудь задрожали, а искусанный, зацелованный рот болезненно искривился. От того, насколько она была красива, я отрезвляюще прикусил губу, продолжая туго двигаться внутри содрогающейся девушки. Её непослушные бёдра крепко сомкнулись, и я едва успел оттолкнуть лаборантку, когда словно надувшийся член запульсировал, и на кровать брызнула горячая жидкость.

Но после окатившего тело облегчения, моментально наступила зияющая пустота. Я не дал нам отдышаться. Кинулся обнимать обессиленную девушку, приподнимая её и прижимая крепче — зная, что наша последняя ночь подошла к концу. Правда была в том, что это могла быть очередная ночь, если бы только я не оставил Дану наедине с Алёной в тот чёртов день. Ничего не исправить теперь, но я ощутил, как губы ненавистно скривились. Либо тюрьма, либо жизнь с Алёной Борисовной в неволе — даже думать об этом смешно. И ни в одном сценарии Даны не было…

Телефон снова загорелся, напоминая мне о своём существовании. Не хотелось верить, что это она… Я небрежно дотянулся до мобильника, не разрывая объятий с тяжело дышащей Даной, и глубоко вздохнул, страшась заглянуть в содержимое сообщения.

Я знаю, что ты не спишь. Напиши, что решил.

Глава 23

Вьющиеся русые волосы зло распущены, выпытывающий взгляд, старательно непринуждённый, но нетерпеливый, умоляюще въедался мне в зрачки. Я не давал ответ, пока позволяла ситуация. Дана Евгеньевна два дня провела на учёбе, и мы не виделись. Почти не виделись — пришлось караулить лаборантку ночью у её дома. Мы немного сидели в машине, под фонарным освещением и в полном молчании, а потом мне удавалось успокоить возбужденную девушку, и она засыпала на моих руках. Держать обещание перед самим собой, смотря в её блестящие глаза, стало труднейшей задачей в моей жизни. Между нашими губами каждый раз оказывался только лишь хлипкий довод: "ты решил больше не обманывать". Но вы же оба этого хотите… Она всё равно ни о чём не знает — ни о преступлении, ни о внезапно проснувшемся благородстве. Ещё разок…

В груди разжигалась требовательная, ноющая боль, когда приходилось отказываться от её губ. Но не приезжать, лежать в своей кровати, зная, что Дана бродит по ночному городу без сознания — вот, с чем я действительно не смог бы смириться.

— А где Дана Евгеньевна? — обернувшись на голос, от которого теперь рефлекторно саднило в горле желчью, я сглотнул и удивлённо осмотрелся. Максим Игоревич вышел из лаборатории, а я возился с новой поставкой вредного, тягучего глицерина, сверяя его свойства с показателями паспорта, теперь наедине с Алёной Борисовной.

— На учёбе. Она выйдет на следующей неделе, — я взял мерный стакан и отлил на глаз миллилитров двести растворителя, водрузил его на магнитную мешалку. В день выставки мы здорово просели по рабочему графику, теперь мне нужно было исправиться. Производство отдушек всё ещё существовало, но без должного присмотра это вряд ли продлится долго… — А что, хотела её дождаться, чтобы вызвать оперативников?

Тонкие брови приподнялись в возмущении. Слишком грубо для шантажистки, в руках которой наши судьбы?

— Я думала, для этого она