Враг невидим - Юлия Федотова

Несколько секунд Эмили Джейн Фессенден эту информацию переваривала, потом изрекла с чувством:

— Да! Вот это комплимент! Не каждой леди доведётся подобное услышать!

Чем ближе к ночи, тем тревожнее становилось на душе. Не радовали синие гринторпские сумерки, расцвеченные вдали уютными огоньками деревенских окон, не радовал вечер, в кои-то веки свободный от тетрадей, конспектов, планов и прочей учительской премудрости, и даже ужин показался почти безвкусным, проглотился как-то незаметно, хотя все очень хвалили ростбиф.

Но Веттели было не до ростбифа и прочих житейских удовольствий, потому что из головы не шёл капрал Барлоу, так некстати вспомнившийся днём. Точнее, рядовой Барлоу: как лежит он навзничь в коридоре казармы, а из окровавленной глазницы торчит рукоять ножа… Спроста ли такое совпадение? И совпадение ли это вообще? Что сталось с негодяем после смерти, учитывая, какую жизнь он вёл? Обратился полковник Кобёрн в управление магической безопасности или пренебрёг советом мальчишки-капитана? Не шляется ли мятежный дух разжалованного капрала средь живых? Не задумал ли отомстить своему убийце?

От таких мыслей становилось жутковато: с живыми Веттели умел воевать лучше, чем с мёртвыми. Конечно, есть управа и на них — не в том суть. Не давала покоя тягостная мысль: если дух Барлоу притащился в Гринторп по его следу, если именно он привёл за собой в школу проклятого мертвеца — значит, в том, что двое погибли, а третий стал невольным убийцей, есть доля и его вины? Что там бормотал бедный Гаффин? «Беды в Гринторпе начались с вашим появлением, до этого у нас не случалось никаких преступлений». Верно. Не случалось.

Сколько-то месяцев назад, ещё в Баргейте ему случайно попалась в руки газета. Их, вернувшихся с фронтов солдат, кто-то из журналистов назвал «поколением, опустошённым войной». Тогда эта фраза показалась ему очень меткой: действительно, на душе было пусто, как в старой дырявой бочке — ни боли, ни радости, ни стремлений, ни надежд… Но теперь он начал подозревать худшее: не опустошённое — отравленное! Война настолько въелась в их души и тела, что они стали частью её самой. Война приходит туда, куда приходят они. Как зачумлённый разносит по свету заразу, так они разносят беду. И значит, им не место среди людей, значит, нужно бежать без оглядки от тех, кто дорог их сердцу. Надеждам на новую, мирную жизнь сбыться не суждено. Так может, им лучше совсем не жить?

Вот и попробуй, засни с такими мыслями!

Веттели промучился до пяти утра, потом всё-таки заснул, да так крепко, что не расслышал звонка и проспал. В результате, завтрак пропустил, на первый урок чуть не опоздал, стопу проверенных тетрадей забыл в комнате, а послать за ними воспитанника не рискнул — мало ли что с ним приключится по дороге?

Начал день неудачно — и дальше всё пошло вкривь и вкось.

На страницу классного журнала посадил жирную кляксу, похожую на амёбу-переростка.

На перемене заметил, что у авокадо опали три нижних листка — доказывай теперь Харрису, что сами опали, что никто не ободрал.

К уроку по анатомии вынес из лаборантской скелет, и обнаружилось, что в глазницу вставлен кусок губки, из неё торчит карандаш — кто-то уже успел развлечься. Старый, добрый чёрный юмор. Всем, кроме мистера Веттели, было очень весело. Разозлился и пообещал мрачно: ничего, когда в следующий раз кого-то из вас найдут в подобном виде, я тоже посмеюсь. Всем стало страшно, и мистеру Веттели тоже — надо же было такое сказать! Тьфу-тьфу, чтобы не накликать!

После анатомии шло военное дело у выпускного класса. Занялись топографией, вышли на местность с мензулой. Стоило отвернуться — ухитрились испортить лимб у кипрегеля, стал заедать. И ведь взрослые парни, вот что обидно! Он в их возрасте взводом командовал, а этим не доверишь простой прибор. Что за криворукое поколение растёт?

Так он им и сказал:

— Вам ничего нельзя в руки дать, как маленьким! Между прочим, на фронте за такие дела недолго попасть под трибунал. Это называется «порча полкового имущества». Хорошо, если докажете, что испортилось по независящим обстоятельствам. А иначе…

— Расстреляют? — охнул кто-то.

— Ну, за мензулу, конечно, не расстреляют, — он не стал грешить против истины. — Но неприятностей не оберёшься, особенно если негде достать новый прибор.

— А что же тогда делать?

— Чинить, если подлежит восстановлению.

— А не подлежит? Совсем вдребезги разнесли?

— Тогда выход один. Берёте трофейное ружьё, отходите подальше, палите по испорченному узлу, а потом докладываете старшему: так мол и так, сами видите, вражеская пуля.

— И он не догадается?

— Догадается, скорее всего. Только что он докажет?

Словом, молодец, капитан Веттели, просветил молодёжь. Так и надо воспитывать подрастающее поколение! Ещё бы научил их самострелом заниматься!

…Это тянулось до самого вечера: Веттели делал глупости, каялся и делал новые.

— Просто у тебя сегодня чёрная полоса, со всеми бывает, — увещевала его вечером Эмили, после того, как он разбил окно в собственной комнате (лежал, читал книгу, надоела, захотел положить на стол, поленился встать, швырнул — перелёт!) — Её надо просто переждать, и всё наладится. Давай ты спокойно сядешь на кровати и больше ничего не будешь делать. А я напою тебя чаем.

Этим самым чаем он и облился.

Так закончился день. Когда же назавтра его вызвал вернувшийся в школу инспектор Поттинджер, Веттели закономерно решил, что его чёрная полоса ещё не минула.

— А-а! Это вы!

Возглас, изданный сыщиком при виде явившегося на допрос Веттели, был таким торжествующим, будто в руки ему шёл самый страшный убийца из всех, что когда-либо носила земля.

— Ну, мистер Веттели, больше вы меня не обманете!

— Разве я вас когда-нибудь обманывал? — с искренним недоумением моргнул тот.

— А кто мне тут два часа кряду из себя умника изображал? Естествознание он преподаёт! Скажите, какой учёный, и шапочка у него с кисточкой! Но меня не проведёшь, я старый лис! Я всё разузнал, мне теперь про вас всё известно, мистер Веттели… или лучше капитан Ветал?

Веттели брезгливо поморщился, ответил холодно:

— Как вам будет угодно, инспектор. Хотя, по моему глубокому убеждению, использование прозвищ в официальной беседе — это чрезвычайно дурной тон. Впрочем, я никогда не делал тайны ни из него, ни из своего прошлого, и даже не представляю, чего такого экстраординарного вы могли обо мне разузнать. Просто теряюсь в догадках…

— Да будет вам! — грубо оборвал его Поттинджер. — Говорю же — я знаю ВСЁ. Знаю, что вы воевали в колониях… — «можно, подумать, я один там воевал!» — едва не брякнул Веттели, но вовремя спохватился. Меньше всего ему хотелось подвести старого боевого товарища. — …прошли Махаджанапади и Такхемет, что были лучшим разведчиком Двадцать седьмого Королевского полка. Знаю, что значит ваше жуткое прозвище, каких именно тварей так называют на Востоке. Знаю, на что вы способны. Мне рассказали, как в Махаджанапади вы, с небольшим отрядом таких же головорезов, за одну ночь вырезали крепость, которую две недели не могли взять честной осадой… Скажете, этого не было?