Враг невидим - Юлия Федотова

«Неужели, я становлюсь снобом? — сказал себе Веттели не без удивления. — Странно. Никогда прежде за собой не замечал! Далась же мне, право, его обувь!.. Впрочем, когда тебе суют её чуть ли не под самый нос, не так-то легко оставаться либеральным…» А потом вдруг подумал, совсем уж невпопад: «Пожалуй, есть смысл купить себе фрак и завести кошку». Просто Поттинджер его уже утомил. Очень хотелось встать и уйти. Но вместо этого пришлось три раза подряд пересказывать историю обнаружения сначала второго трупа, потом первого трупа, а напоследок ещё раз вернуться к телу Мидоуза. Такая уж была у инспектора тактика ведения допроса, подозреваемого ли, свидетеля — не важно. Главное, чтобы допрашиваемый, измучившись, начал путаться в собственных показаниях, тогда его легче уличить во лжи, ежели таковая имеет место.

Но Веттели путаться в показаниях не стал, даже когда инспектор принялся коварно сбивать его наводящими вопросами типа: «Так значит, вы шли из столовой в душевую…»

— Из своей комнаты я шёл, — с усталой снисходительностью поправлял Веттели. — Из своей комнаты в обеденный зал, мимо душевой. Шёл-шёл, вижу — труп. Дай, думаю, загляну, полюбопытствую, а то когда ещё доведётся… — от скуки он начинал валять дурака. Инспектор злился.

Так они мучили друг друга битых два часа, ведь Поттинджер ещё и записывал каждое слово в специальную тетрадочку, и делал он это, ох, небыстро.

«Добрые боги! — думал Веттели, нетвёрдой походкой покидая кабинет. — Если этот тип так обращается со свидетелями, каково же приходится бедным подозреваемым? Нужно очень, очень хорошо подумать, прежде чем замышлять преступление в графстве Эльчестер!»

Тут навстречу ему попался сопровождаемый констеблем Гаффин — пришёл его черёд страдать. Поэт ступал осторожно, придерживал сердце рукой.

— Ну, этого отсюда вынесут, — пробормотал Веттели себе под нос.

Констебль услышал и ухмыльнулся.

— Эт’ точно, сэр!

Зато в комнате его ждал приятный сюрприз — там сидела Эмили и нервничала.

— Берти, милый! — она бросилась ему навстречу так, будто они не виделись долгие годы и вернулся он не из центрального крыла, а с восточного фронта. — Ты живой?

— А что, разве есть основания сомневаться? — удивился тот.

Эмили утвердительно кивнула.

— Появлялась Гвиневра, рассказывала всякие страсти. Будто бы этот кошмарный эльчестерский сыщик в клетчатом только что не калёным железом тебя пытает, всю душу вытряс и вообще… Это она сама так сказала: «и вообще». А уточнить не пожелала, только сделала страшные глаза. Конечно, наша Гвиневра — натура впечатлительная и склонная у гиперболе, но если хотя бы какая-то часть из её рассказа правда — это ужасно!.. Я принесла тебе клюквенного морса, налить? — такая уж была натура у мисс Фессенден, что сочувствие её не оставалось голословным, а всегда имело практическое выражение.

— Да, — ответил Веттели хрипло, он почувствовал, что в горле действительно пересохло до боли. — Да, это было ужасно! И пить я тоже хочу. Какое счастье, что ты пришла! Без тебя я бы просто пропал! — это было сказано с большим внутренним убеждением.

Морс был прохладным и освежающе-кисловатым. Веттели пил, Эмили глядела на него с умилением. А потом пожаловалась:

— Саргасс меня расстроил. Сказал, что у тебя бледный вид, поэтому он подозревает у тебя малокровие.

— Ну вот! Все меня сегодня в чём-то подозревают! Ты ему не верь, нет у меня никакого малокровия, это мой природный цвет… Он поэтому велел мне пить железо?

— Поэтому, — ответила Эмили, и спросила подозрительно. — А ты уже пил?

— Пил, — заверил Веттели, не моргнув глазом. Он ведь правду сказал — ещё в Такхемете, в полевом госпитале, его заставляли принимать какую-то бурую гадость, оставляющей во рту привкус ржавчины.

Но мисс Фессенден хоть и не умела читать мысли, однако, прозорливостью, похоже, не уступала Гвиневре.

— Когда? — был следующий вопрос.

Пришлось признаваться, что летом.

— Так я и думала! — торжествующе объявила Эмили. — Давай-ка, будь умницей, выпей при мне.

— Не могу, — Веттели сокрушенно вздохнул. — Не поместится. Я же на твоих глазах выпил три чашки морса. Неужели ты хочешь, чтобы я лопнул?

Но в том, что касалось медицины, Эмили была неумолима.

— Не бойся, не лопнешь. Ты даже не представляешь, сколь велики резервы человеческого организма! — утешила она и пообещала коварно: — Если выпьешь — я тебя поцелую. По-настоящему! — в щёчку она его уже целовала.

— Правда? — после такого обещания Веттели готов был опустошить хоть всю Гринторпскую аптеку разом.

— Клянусь рогами божественного Цернунна! Пей!

…Это было прекрасно! А могло быть ещё прекрасней, если бы не знакомый голос из пустоты:

— О-о-о! Неужели, они, наконец, решились поцеловаться?! А я-то думала, до этого дойдёт не раньше первых чисел декабря! Надо же, как просчиталась! С ума можно сойти!.. Ай! Спугнула! Целуйтесь-целуйтесь, уже ухожу… хотя, нет, поздно. Сейчас постучит посланец от вашего директора и позовёт всех на совещание в учительскую комнату. Придётся отложить ваши нежности до лучших времён.

— Считается, будто гринторпские феи водятся в парке, — сердито заметила Эмили, глядя в пространство. — Очень спорное утверждение!

— Именно там они и водятся, — авторитетно заверила Гвиневра, спикировав на подоконник. — Никак не возьмут в толк, дурёхи, что зимой в школе гораздо комфортнее. Тепло, уютно, множество культурных развлечений…

Тут Эмили явно хотела вставить что-то ядовитое, но не успела. В дверь постучал «посланец».

— Коллеги! — в голосе профессора Инджерсолла звенело горькое отчаяние. — Нет нужды объяснять, по какому поводу мы с вами сегодня собрались. То, что произошло утром… — он запнулся — Ах, нет сил говорить! Давайте сразу к делу.

«Вот правильно», — подумал Веттели, он не любил долгих и красивых речей и был рад, что в Гринторпе ими не увлекаются.

— Итак, снова случилось непоправимое. И если первое происшествие было расценено как несчастный случай, притом, скорее всего, ошибочно, то второе однозначно определено как убийство, жестокое и хладнокровное.

Гробовое молчание повисло в зале, похоже, для большинства присутствующих слова профессора стали новостью. Неужели они до сих пор питали какие-то иллюзии?

А Инджерсолл продолжал сурово.

— Простите, что вынужден вам это сказать, но таковы сегодняшние реалии. Убийца среди нас, коллеги. Это либо один из сотрудников школы, либо кто-то из близкого к ней окружения. Под подозрением каждый взрослый человек, каждый из вас, и я в том числе. Надёжного алиби, по заключению полиции, нет ни у кого.