Легенды Мира Реки - Филип Фармер

— Вы уверены в Хакиме? Вы ему доверяете?

Мария засмеялась:

— Я всегда могу его перехитрить, в любой день. Ведь я здесь, правда? Пусть он меня убьет. Я вернусь с моими знаниями куда-то еще и начну жить по собственному режиму. Так что я не беспокоюсь. Ну, довольно. Хватит об этом говорить. Боже, какое у тебя большое расстояние от ног до головы! И такие мягкие волосы — как у ребенка!

На следующий день Плам закончил главу вторую и предпринял прогулку. На его тропинку вышел иракский принц.

— А-а, комнатная собачка аристократа!

— Простите?

— Мне сказали — вы пишете о герцогах и графах. Высший слой. Обыкновенные люди для вас недостаточно хороши.

— Мои герцоги и графы вполне обыкновенны, — ответил Вудхауз. — На самом деле, я заодно с массами. Во всяком случае, с теми массами, которые покупают «Сатердей ивнинг пост».

— Презренные массы. Хаким их презирает. Вы не предполагаете, что он мне сказал? Он делает дурные вещи только потому, что от него их требуют. Я слыхал за свои несколько жизней, что политические деятели хнычут о таких вещах. Имели ли иные из них смелость, чтобы ожидать от своих подданных самого лучшего? Или они потворствуют худшему?

— Полагаю, и то, и другое, — пробормотал Плам.

— Да. А вы знаете, что за человек Хаким, и, тем не менее, пишете для него? Плам покраснел:

— Я пишу то, что пишу. Любой, кто что-то в это вкладывает, — идиот. Вы бы поняли, если бы когда-нибудь читали мою ерунду.

— А вы обращались к людям по нацистскому радио во время Второй Мировой войны, чтобы они вкладывали в это значение, правильно?

Краска на лице Плама усилилась:

— Это была ошибка. Я находился в изоляции и был наивен.

Не хотел, чтобы люди обо мне беспокоились. Я не знал, что мое чириканье и блеяние принесут страдания лондонцам, которых бомбят.

— Перестань ты его донимать, — сказал сзади Джим Апаш.

Принц ухмыльнулся:

— Я слышу голос Хакимова индийского скаута. Того кто бегает на свободе и выслеживает уклоняющихся от работы по сломанным прутикам. А твой арабский усовершенствовался.

— Не давай ему тебя задевать, — сказал Джим, обращаясь к Пламу, игнорируя разгневанного иракца.

— Спасибо. Постараюсь.

— Потому что, когда мы здесь начинаем драки, иногда стражники казнят всех замешанных. Я видел такое.

Плам состроил гримасу, но, дурные новости или нет, а готовность Джима помочь была вознаграждена.

— Ты куришь? Не разделишь ли со мной трубочку?

Улыбкой Джим выразил согласие. Оказавшись в хижине, вдали от ушей принца, Плам спросил:

— Э, так об этом сломанном прутике…

— Это про то, что Мария ночью здесь была? Ничего об этом не знаю. Есть там такой камень, который поворачивается, но я и о нем ничего не знаю. Третий слева, по ту сторону от лужи.

Плам пыхнул трубкой и посмотрел поверх нее.

— Я твой должник. Что до этой женщины — понимаешь, я изучаю архетипы. Тиран, вампир и дурак. Издатель, редактор и писатель. Разницы нет — Нью-Йорк или Лондон. Бандиты Двойного Дня не мечут копья с таким воодушевлением, но надо делать поправку на местные обычаи. — План вздохнул. — Может быть, я здесь не останусь. Наш иракский друг, кажется, настроился на то, чтобы совершить еще одно «дешевое путешествие». Я мог бы ускорить путь для нас обоих.

Джим улыбнулся, его смуглое лицо расплылось в дыму.

— Копьеметатели Хакима практиковались. Они достигли хороших результатов. Если правду говорят о людях, убитых в одно и то же время, вы с ним можете кончить тем, что воскреснете бок о бок.

— Не хочу этого, — Плам рассмеялся. Он сделал еще одну затяжку и передал трубку. Через пять минут окрашенных никотином размышлений Апаш кивнул и вышел. Плам повернулся к бумаге и начал главу третью.

Четвертая глава обретала форму. Жулик Ван Дорп вышел из спальни с дохлым котом под прокуренной курткой и налетел на свою служанку. Как раз в этот момент в хижину Плама вторгся целый отряд рабочего персонала, вынесли его кровать и начали устраивать другую, побольше, «потому что ведь вы такой высокий».

Эта кровать была длиннее и шире. Ночью Мария опять посетила его и ушла через два часа, унося главы с первой по третью.

— Вот увидишь, — шепнула она. — Железное дерево подходит. Мы режем его для нашего печатного станка. Это будет выглядеть потрясающе.

Плам проинструктировал ее в издательском деле:

— Сначала ты вдоволь порезвишься на полях рукописи.

Потом я буду переписывать. Потом ваша сторона сделает набор и выпускает первую корректуру. Я смотрю, негодую и исправляю все вкравшиеся ошибки. И только после этого выпускается тираж.

— В мое время я была писателем, — заверила его Мария. — Не волнуйся. Я знаю это дело.

Она ушла. Плам услышал знакомое хихиканье иракского принца под самой его дверью.

— Эй, стра-а-а-жа! Смотрите, что у нас здесь творится — ха-ха!

Тишина. Плам высунул голову и увидел, что кто-то убегает по траве. Он почесал в затылке. Разве Мария Монтессори в прежние времена не была пацифисткой? Вот она, здесь, Удирает в крайней спешке…

— Ха-ха!

Какая-то другая фигура нанесла удар, второй — из-за кустов — и снова скрылась. Иракский принц немного похныкал, а Плам отступил, чтобы дать ночи скрыть свои секреты. В садах Хакима это всегда оказывалось самой мудрой тактикой.

Плама беспокоило открытие, что убийства больше не вторгались в его работу. В его сон — да, но, несмотря на бессонницу, он ввел преподобного Панкрофта в главу шестую и неважно, что он должен был умчаться из бедного дома во Франции. Уличный мальчишка Тоби Уинкельман напал на кухарку, которая уволилась в день важного обеда…

У Марии Монтессори оказалась легкая рука. На третье свое посещение она шепнула насчет «Сиджилл, журнала, номер один, с местными известиями, обозрением, краткой проповедью о славе Хакима — и о книге Вудхауза, которая будет печататься с продолжением.

— Мы пошлем его вверх и вниз по Реке на малагасийском, на растафарийском, на фригийском, шангском, английском, эсперанто и французском. Хакиму нужна пища для его орд. Он будет распространять подписку среди соседей, плата продуктами, или мы на них нападем.

— Издатель-тиран! — вздохнул Плам. — Неужели ты не написала статей за мир? Разве ты не поддерживала пацифистские конференции перед Второй Мировой войной?

— Да. И, если я смогу сделать эту работу, у нас будет мир, — ответила Мария Монтессори.

Через несколько дней стражник вручил еще порцию табака и корректуру страниц Плама, «которые вот-вот будут напечатаны». Вероятно, потому что Фатима, корректор, плохо знала английский, она совсем не правила важную прозу Вудхауза.