Легенды Мира Реки - Филип Фармер

Удалившись от своих стражников в хижину Плама, Хаким приложил палец к губам:

— Это тайна, которую ты не сможешь выдать: мои помощники убьют тебя, если заподозрят правду. Говорят, что за девятьсот лет до твоего времени я оставил Каир и бежал моих почестей и титулов. Я писал письма из того места, где прятался следующие три десятилетия. Эти письма наставляли людей в религии. Ложь, ложь! Но, естественно, мне было бы интересно прочитать их самому. Узнать, что я сказал! В День Воскрешения мы все проснулись в Мире Реки, нагие и лишенные книг, и нет у меня никакого способа процитировать себя самого.

Хаким подошел к окну, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Через минуту он вернулся.

— Отсюда мой интерес к чернилам и бумаге. Все, что я должен сделать — все, что могу сделать, — это опубликовать столько текстов, сколько смогут здесь вспомнить те, кто старше меня. Мы все с энтузиазмом относимся к этому проекту, по разным причинам, моя — это выжить.

— Выжить? Но…

— Я знаю, я воскресну, если все, что они сделают — это убьют меня. Но подумай, что они могут сделать хуже. Подумай также: ведь я не умер ни разу с того утра в Каире, когда «погрузился в оккультизм». Я не привык к этой идее, как ты. Но я не просто трус, который разыгрывает забияку из самозащиты: преданность этих людей дает мне поразительные возможности. То, что я тебе сказал, — правда. Если я не сумасшедший, говоря это, я — один из сосудов милосердия самого Аллаха. Для этого я рожден, и я ощутил в себе эту мощь.

Плам прочистил горло. Почему я? — подумал он про себя.

Если этот парень исповедуется каждому посетителю, которого встречает в течение сорока восьми часов… Есть один шанс, что он действительно сумасшедший.

К счастью, Хаким сохранил нить разговора без активной помощи Вудхауза.

— В твоей земной жизни Аль Хаким би'Амр Алла ничего Для тебя не значил. Ты никогда обо мне и не слышал до вчерашнего дня.

— Ммм… Э-э-э… Я догадываюсь…

— Мало кто обо мне слышал за пределами секты африканских друзов. Но, пока по приказу моей сестры меня не умертвили, я был Лениным своей эпохи. Я правил из Каира, а Каир был такой великий город, какой когда-либо была Византия. Более великий, чем Дамаск, более великий, чем Рим!

Будучи сосудом Бога, я ненавидел религию. Я не входил ни в какую партию — я их все ненавидел. Я разрушил Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Я уничтожил святые места пилигримов, включая и священный Хадж в Мекке и Медине. Но я управлял через моих шиитов, моих поклонников, а они были пресыщены.

Христиане и евреи страдали куда больше, чем мусульмане.

Какая была польза призывать людей, приверженных Библии, к отступничеству, если они все были противниками Ислама? Мое решение состояло в том, чтобы создать новую религию — без священников и жрецов и упрощенную, так что фанатизм мог бы работать на меня, и Аллах послал мне прозелитов, чтобы выполнить эту работу. Если бы у нас было больше, чем четыре года… если бы восемь — или двадцать… — Хаким вздрогнул. — До того, как появился я, мусульмане, христиане и евреи мирно жили в моей области. Я дал прецедент угнетения, но не дожил до того, чтобы увидеть, что он выполнил свою роль как следует — это всегда было несправедливое угнетение, оно так и не стало справедливым. Годы спустя правители продолжали мучить христиан с упорным рвением.

Через поколение франки ответили Первым Крестовым Походом.

На этой драматической точке Хаким сделал паузу. Плам уловил его цель. Очевидно, этот человек нуждался в том, чтобы его обвинили — или поверили ему. Вчера он почти просил о том, чтобы его считали воплощением зла.

— Значит, это ты устроил все это.

— Весь этот вред. Бесполезное кровопролитие во имя религии, потому что я хотел сломать эти установления, а не использовать их. Разве я не должен был прославиться через столетия за мои ошибки? Возможно, Ленин был более великим, чем я. Он преуспел там, где у меня не получилось.

Плам покачал головой:

— Вот в этом и вердикт. Не в том, как сложилась моя прежняя жизнь. Во всяком случае, ленинская религия коммунизма — не вижу, чтобы она была лучше, чем другие. Люди некоторым образом за нее умирали.

Хаким улыбнулся:

— Мне нравится, как ты оцениваешь труд. Но мы с Мапией предвидели твои оговорки. Тайны внутри тайн! Это — та тайна, которую я не могу выдать. Исключительная женщина!

Он снова подошел к окну и заговорил более рассчитанным на публику голосом:

— Для тебя мои женщины не существуют. Ты никогда не будешь полезным для них по той же мерке, как мои любимцы.

Ничего скандального в тебе нет. Никакой энергии, какую я мог бы взять и использовать. Я просто дам тебе бумагу и чернила и доверюсь насчет результата.

На этой ноте он удалился, только в этом однокомнатном сооружении не хватало пространства для выхода. Для выразительного отступления требуется три шага, ну, два, если там имеется дверь, которой следует драматически хлопнуть. Но Хаким на третьем шаге был уже вне помещения, говоря о чьей-то предстоящей казни.

Повестка дня у тирана была весьма заполнена делами. Плам восстановил в памяти последние десять минут и решил, что этот человек снова его достал. Одолел его. Больше всего из своих произведений он гордился вовсе не английской лирикой и не искусством рассказчика. Нет, он высоко ценил сюжеты этого Руде Голдберга, полные точных до мелочей и невероятных совпадений.

Ему стоило громадных трудов собрать их вместе — это была более тяжелая работа. Гораздо легче было избавиться от многословия.

Хаким? Хаким был живым заговором. Едва ли можно удержаться от того, чтобы сочинить историю о дервише вроде него, который вертится рядом. Это Вудхаузу не нравилось.

Реальность есть реальность, а сочинительство — сочинительство, и никогда эти две категории не должны встречаться. Ему-то всегда нравились персонажи его рассказов, но нравятся ли этим персонажам их автор? Результат пришел вместе с местью, ибо Хаким имел над ним авторскую власть.

Плам взорвался. Что здесь было ценного, так это слуги, самозванцы. Вещи, знакомые каждому читателю. А как насчет любовной линии? Или наводящей ужас тетушки? Что ж по другую сторону стены такого сколько угодно, — там, в женском саду.

Да, он мог бы что-то из этого сделать. Это могло быть своего рода терапией. Если Хаким сдержит свое обещание насчет бумаги, Пламу удастся написать рассказ: вежливая обходительность в Мире Реки, что-нибудь, чтобы восстановить свое ощущение равновесия. Что-нибудь такое, чтобы поставить Хакима на место.

Осторожнее. Лучше всего вести тонкую игру, принимая во внимание весь этот чертов фанатизм. Актерский состав может играть в костюмах и масках. Это обстоятельство создавало хорошую проблему, и весь остаток дня и вечер Вудхауз посвятил разработке замысла.