Апогей - Явь Мари

— Я в порядке. — Солгала я, желая остановить поток его неумелой жалости.

— Скоро ты познакомишься с Захарией. А после разговора с ним всегда становиться как-то легче.

Видимо, старик выполняет здесь не только обязанности наставника, но и бога.

— Я думала, что познакомлюсь с… со своим биологическим отцом. — Пробормотала я, принимая из рук Кнута тарелку с бутербродом и кофе.

— Э-э-э… Ну… вообще-то, он погиб… десять лет назад. — Он неловко почесал затылок, садясь напротив. — Прости, не было случая сказать…

— Ясно. — Я отреагировала совершенно спокойно на эту новость. В последнее время в моей жизни наблюдается тенденция к потере родных людей. — Каким он был?

— Если бы я помнил. — Усмехнулся Кнут, покачиваясь на своем стуле. — Был… кобелем, насколько мне известно.

Намекал на то, что он бросил его мать, увившись за моей.

— Тут на самом деле довольно мало людей старше сорока. Ты скоро сама в этом убедишься. Жизнь законника весьма коротка.

Не понимаю, почему они себя так называют. Они не похожи на жрецов Фемиды.

— До сих пор человечество живо только благодаря нам. — Ответил на мой вопрос брат. И-и-и… где-то я уже это слышала. — Ты думаешь эти гребаные ублюдки спасли мир? Полная хрень! После Апогея людей стало меньше, чем вампиров, раза в полтора. Кровососы бы сами доделали то, что якобы остановили. Потому-то мы и взялись за дело.

Судя по его сардонической ухмылке, под «делом» имелось в виду примитивное уничтожение.

— Мы просто уравновесили чаши весов. Почистили планету от всякой швали.

В каждом его слове звучала та самая сплотившая всех, живущих здесь, ненависть. Теперь, думая над этим, я понимаю, что своим появлением дала им еще один повод почувствовать себя едиными.

— За ними нужен глаз да глаз, знаешь ли. — Продолжал Кнут, следя за тем, как я нехотя уплетаю сэндвич. — Вопреки соглашению, которое подписали все участники Ганзы, людей становиться меньше, а вампиров больше. Аристократам… особенно этим ублюдкам первой ступени плевать на нас, в их хранилищах нашей крови столько, что хватит до скончания веков. У них работают лучшие генетики, они научились получать ее синтетическим путем. На таком эрзаце они будут жить припеваючи и без человека. А вот о нас такого не скажешь. Теперь по улице спокойно не пройдешь — кажется, каждый коситься на твою шею.

— Что за соглашение?

— Что никто из них не будет нас трогать. Это ясно, им тоже выгодно, чтобы людская популяция возросла, а для этого нам нужно всего немного свободы и капелька покоя. Но на деле пункты этого соглашения исполняются абы как. Никто же не ведет счет людям. Потому, как только мы узнаем, что где-то умер человек, мы убиваем вампира. Все по-честному.

Что-то мне подсказывало, что они убивают их, даже когда информации о смерти человека нет. Так, в качестве профилактики.

— Почему ты не защищался в тот раз? — Неожиданно спрашиваю я, намекая на нашу первую встречу. Когда он позволил тем громилам отделать себя, хотя на деле являлся крутым убийцей вампиров.

— Да я… у нас есть кодекс и там черным по белому написано, что ни один законник не имеет права поднимать руку на своего брата, то есть — любого человека. Но на деле мне тогда было немного не до кодекса, и я как раз собрался, но подоспела твоя братва…

— Почему ты оказался там? Ты следил за мной все это время?

— Нет! Черт, конечно нет! — Начал возмущенно парень. — Та встреча судьбоносна, понимаешь? Я вовсе не следил…

— Ты сказал, что ищешь свою сестру в тот раз, но как ты узнал, что это именно я?

— Да ты мне сама все рассказала! Ну а если серьезно… чистокровные люди сейчас очень ценны, и, когда твоя мать сбежала, Захария весьма расстроился и пустил на ее поиски лучших ищеек. Однако она, выросшая рядом с ним, знала, как именно старик будет действовать. В общем, мы напали на след, когда она уже умерла. И нашли твой дом, когда тебя уже не было в нем. Люди в городке поговаривали, что ты уехала учиться в Италию. Короче, я быстро догадался, где тебя искать. В Италии только два клана, члены которого могут использовать контроль, а твоим родичам явно промыли мозг.

Видя, как на мое лицо ложатся мрачные тени, Кнут спешит меня утешить:

— Думаю, сейчас самое время навестить старика. Он вообще-то довольно замкнутый тип, но тебя видеть будет очень рад. — Он специально очень громко отодвигает свой стул, шум действует на меня отрезвляюще. Я вздрагиваю, поднимаясь следом. Понимаю, что с этих пор посуду мне придется убирать самой. — Знаешь, разговоры с ним мотивируют. Начинаешь понимать, для чего живешь на этом свете и вообще… это ощутимо приводит в чувства. Именно это тебе сейчас и нужно, да?

17 глава

Захария и в правду был кем-то вроде бога у них, потому придерживался определенной модели поведения и соответствующему имиджу. Его светлые глаза лучились мудростью и видели цель, которой он был готов поделиться с каждым. Ему на вид было не больше шестидесяти — вполне достаточно, чтобы называться мудрым. Но, по правде говоря, здесь никто не знал его точного возраста. Его волосы были седыми, как и короткая, но густая борода, в которой практически терялась ободряющая полуулыбка.

Его соответствие божеству спотыкалось лишь на одном пункте — всемогуществе. Захария был парализован ниже пояса, потому передвигался исключительно в инвалидном кресле и оттого крайне редко покидал границы своих апартаментов.

Однако будет большой ошибкой считать, что паралич сделал из него слюнявого слабака. Ни раньше, ни теперь слово «слабак» не могло стоять рядом с его именем. Взгляд Зевса, убедительность Цицерона, решительность Соломона: стоит пожить здесь всего пару дней и начинаешь понимать, почему на старика смотрят так, словно он некогда выкопал Тихий океан.

Наш первый разговор был долгим, полным выдержанных пауз, вопросов и уверений с его стороны. Но главная мысль нашей беседы была такова: я вернулась в лоно семьи. Для него это было радостной вестью. Для меня? Трагедией.

Когда разговор закончился, и я вышла, благословленная рукой хозяина этого места, стало ясно, что все здесь просто подхватили его песню. Люди, которых я встречала, с которыми поневоле знакомилась и общалась, повторяли вслед за ним. О мести. О ненависти. О силе истинных людей.

«Человек — венец творения» — для Захарии это было неоспоримой истиной, девизом законников.

Может, именно это выпячивание собственного «я» не нравилось мне в здешних людях и месте. Или же объединяющая их злоба, частью которой я не хотела становиться, пугала и не давала почувствовать в безопасности. А может, вместе соединились все отрицательные факторы, начиная моим побегом и кончая здешних гнусных сплетен обо мне и Амане, но я ясно поняла, что никогда не смогу назвать это место своим домом.