Круги на воде - Кирилл Кудряшов

Может быть и тот мир, который я привык считать родным, точно также выбрался из холодной черноты? Может быть и его кто-то придумал, создавая плацдарм для отпуска? А может быть в 1939-м некий Адольф Шикльгрубер, более известный под другой фамилией, создал мой мир просто для того, чтобы потренироваться в искусстве ведения войн? И поэтому он создал страну, в которой все поклонялись ему, и весь остальной мир, дрожавший при упоминании его имени? Может быть для него это тоже было отпуском?

Что толку гадать… Я никогда не узнаю правды. Может быть мой мир был единственным настоящим, самым первым и единственным, откуда открывались дороги в зеркала. А может быть я был единственным, кто умел проходить сквозь посеребренное стекло? Но, кто знает, может быть мой родной мир тоже был декорацией для чьего-то отпуска…

— Поехали отсюда… — умоляюще попросила Саша, — Пожалуйста, поехали! Я не хочу больше знать, откуда появился мой мир… Хочу обратно в наш с тобой дом, хочу сидеть возле печки обнявшись, и говорить о фильмах. Которые мы с тобой видели, о книгах, которые читали. Обо всем, о чем угодно, только не об этой темноте… Здесь страшно, Артем!

— Здесь нет ничего страшного, — ответил я, и рывком открыл дверцу, — Здесь вообще нет ничего. Все они, все, что есть здесь — всего этого еще нет! Мы с тобой находимся в царстве смерти, и все в нем мертво.

Саша попыталась меня удержать, но я вырвался из ее рук и вышел из машины. Асфальтовая пыль дрогнула под моими ногами, но не расползлась, не позволила мне провалиться. Холод крепко держал мое сердце, и я почему-то точно знал, что холода длинные и тонкие пальцы. Как у уродов…

— Здесь нечего бояться! — повторил я, скорее, самому себе… — Все здесь еще мертво…

Колеса машины дрогнули и джип медленно пополз назад, к светящейся грани миров. И сама грань надвигалась на меня, выпуская на волю новые сантиметры пространства, новые сантиметры жизни…

Живой мир отторгал смерть, отодвигая прочь грань смерти, отвоевывая у нее новые кусочки жизни. Мертвый мир отторгал жизнь, то есть нас — гостей из иного мира, медленно выдворяя прочь. Это давление чувствовал и я — какая-то сила настойчиво подталкивала меня к пределу… Впрочем, и я не горел желанием здесь оставаться. Я видел все, что хотел увидеть, и понял все, что мог понять.

Но раньше, чем я сел обратно в машину, две длинные руки крепко схватили меня за плечи, а перед моим носом предстало обезображенное лицо урода.

— Я знаю тебя… — прохрипело существо, и я увидел, как в его рту копошатся маленькие белые черви, присосавшись к кровоточащим деснам.

Я в испуге отпрянул назад, но урод крепко держал меня за плечи, вцепившись в куртку своими тонкими пальцами будто стальными крючьями. Больше всего в этот момент я испугался, что остальные уроды — сотни окружавших меня омерзительных существ, тоже бросятся на меня, но они продолжали идти. Идти, будто конвейерная лента! Они лишь поворачивали головы в мою сторону и бессвязно бормотали что-то…

Я вскинул руки, стараясь освободиться, и руки удерживавшего меня существа выпустили мою куртку, отброшенные прочь. Я изготовился ударить, точно также, как я ударил того ребенка-урода на шоссе, страшным ударом в солнечное сплетение — если не убить, то хоть отшвырнуть эту мерзость прочь от себя… Но не ударил!

— Я знаю тебя… — сказал урод, и я понял, что тоже знаю его…

Нет, ее!

На меня смотрела изуродованная до неузнаваемости Тамара. Я даже сам не могу понять, как в этом жутком существе, в этом обтянутой гниющей кожей черепе, я сумел узнать свою жену! Ее стройная фигура теперь, в этом обличии, напоминала фигуру умирающего от истощения дистрофика. Ее голубые глаза прекратились в красные глазищи. Тамарина улыбка стала оскалом мертвеца с языком, вывалившемся изо рта, а ее волосы — подобием мокрой половой тряпки.

И все же это была она!

— Кто ты? — спросило подобие Тамары, и я в ужасе отшатнулся, — Я… знаю… тебя! Откуда?!

В этом хриплом голосе не было угрозы. В нем звучало отчаяние! Отчаяние сумасшедшего, всю жизнь считавшего что мир заканчивается за его огородом, и вдруг оказавшемся на ином континенте.

Я не знал, что ответить этому созданию, порожденному Зазеркальем по остаткам моей памяти, и выброшенному им из чрева смерти. Лучше бы этой жуткой пародии на Тамару остаться там, в темноте.

— Кто я? — спросило меня существо, — Что я?!

В яростном бессилии оно грохнуло маленькими кулаками по капоту джипа, оставив на нем заметную вмятину.

Позади меня с едва слышным чмоканьем багажник джипа коснулся грани миров, выбираясь из холодной темноты не рожденного мира.

— Что… я… такое?!!! — вопрошало существо, глядя на меня безумными красными глазами, — Что… такое… ты?!

— Я — твой творец, — сказал я, и ударил… Ударил так, как в этом мире позволено было бить лишь мне одному, рожденному в мире с вдвое больше гравитацией чем здесь. Ударил псевдо-Тамару в живот, чувствуя, как рвутся под моим натиском гниющие ткани, как хрустят ее тонкие кости.

Я запрыгнул в машину и, не обращая ни малейшего внимания на испуганные всхлипы Саши, вывел джип за предел и вновь остановился. Можно ли убить еще не ожившее существо в царстве смерти? Вряд ли… Поэтому, взяв автомат, я вновь вышел из машины и стал ждать, пытаясь унять дрожь в руках и коленях.

Уроды двумя бесконечными шеренгами выходили из-за предела. Жуткие, отвратительные, и такие жалкие. Колонисты! Толпы поселенцев нового мира… В ярком свете полуденного солнца все это казалось нереальным, ненастоящим, иллюзорным, но в то же время я ничуть не сомневался в своей нормальности. Уроды существовали на самом деле, черная стена предела — тоже, и где-то за ней, цепляясь скрюченными пальцами за асфальт, к преграде ползло существо, являющееся уродливой пародией на мою жену. И я ждал его появления…

Подобие Томы появилось из-за грани миров спустя несколько минут. Согнувшись пополам это создание придерживало обеими руками выпадающие из рваной раны на животе колбаски кишок… Да, в уродах не было ничего опасного — их тела, наверное, с трудом могли выдержать падение с полуметровой высоты, раз мой удар мог так разворотить им живот. Но в то же время они обладали невероятной живучестью и, кажется, совершенно не чувствовали боли. Подобие Томы шло на меня, напряженно шаря взглядом по сторонам, и в этом взгляде не было боли… В нем было страдание! Страдание не физическое, не ощущение близкой смерти, а горечь от неразгаданной жизненно важной загадки…

Наконец оно увидело меня и двинулась прямо ко мне, с трудом перебирая подгибающимися ногами.

— Творец… — произнесло существо, — Творец… значит… творить?