Ловцы снов - Елизавета Александровна Рыкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше.
Давно. Очень давно.
Обернувшись на шорох, я застыл. На ветках куста спал ветер. Рыжий лохматый ветер. Я не мог сказать, почему был так уверен, что видел именно ветер. Но это было первое, что пришло мне в голову. Куст плавно покачивал его, ветер посвистывал во сне. Чуть поодаль, на прогалине, носился другой ветер, синий. Он гонялся за облаком, ловил и отпускал, растрёпывал в белый пух и сбивал в плотный пушистый комок. Облако сердито похрюкивало. Оно явно считало ветер неуместно ребячливым существом.
Очнуться и оторваться от наблюдения получилось не сразу. Место не казалось мне враждебным, но я всё же не хотел бы тут потеряться. Опасения, однако, оказались напрасными. Мои спутники тоже остановились. Эгле завороженно смотрела, как с другой стороны дороги несуществующее озеро сияет, отражая несуществующее небо, а в нём – несуществующую, неправдоподобно огромную луну. Луна тихо и медленно кружилась, словно светясь под гладью воды, постепенно сменяла фазы, словно уходя на дно и всплывая.
– Мелодия Духа не предполагает смерти, – услышал я негромкий голос Марсена. – Только другие планы бытия. Наш, к примеру, всего лишь эхо…
Было слишком трудно видеть всё, что происходило вокруг, и воспринимать слова Марсена. Дальше я слушал его с закрытыми глазами.
– Считается, что каждый человек знает дорогу к Изначальной Гармонии и несёт свою точку отсчёта в себе самом. Она называется затактом. Диалог человека и Изначальной Гармонии начинается с него. Человеку даётся возможность быть счастливым, и он её использует. С этого момента у него всегда есть дом, в который он вернётся, когда его мелодия завершится.
– Момент, в котором он был по-настоящему счастлив? – Едва слышно переспросила Эгле.
Я открыл глаза.
Утвердительно кивнув, Марсен продолжил:
– Магия начинается именно отсюда. Затакт – путь для человека в Изначальную Гармонию. И окно для Изначальной Гармонии, через которое она звучит здесь, в этом мире. Каждый может быть условием счастья для любого другого человека. И если ты был этим условием, хоть на миг, если для кого-то отменил страх, если кому-то дал хорошую идею, если кому-то помог взлететь – тебе открыты другие затакты.
– Но зачем они? – Я недоумённо поднял бровь. – То есть… я имею в виду, счастливыми люди становятся по разным причинам.
– В Изначальной Гармонии всё звучит верно, потому что уже звучит верно, здесь, сейчас, всегда, – пожал плечами Марсен. Улыбнулся, чуть виновато: – Если честно, я не готов дальше лезть с рациональными объяснениями. Могу предположить, что в затакте снимается множество проблем – например, проблема времени, страха, усталости, боли. Может быть, поэтому считается, что там мы способны разделить счастье любого человека, которого сделали счастливым.
Не знаю, что за выражение лица у меня было, но Марсен вздохнул:
– Гиблое дело – обсуждать такие вещи, на то они и невыразимые и неизреченные. Доказательств нет. И даже если бы кто-то и попал в свой затакт, не смог бы рассказать так, чтобы все поверили. Из человеческих языков ни один толком не приспособлен для выражения самого главного. И вроде бы понятно, что и как сказать. А едва начнёшь говорить – слова умирают, съёживаются, как осенние листья, и собеседник скучает, смотрит на тебя скептически. В лучшем случае.
– Я не скептически, – возразил я. – Мне просто пока не очень понятно. Я вот это переварю и потом спрошу что-нибудь.
– А я сейчас спрошу, можно? – Эгле наконец обрела дар речи. – Всё это, – она обвела рощицу рукой, – всё это – невещественные сущности?
Марсен кивнул:
– Да. Никогда не игранная музыка и никогда не петые песни. То, что было создано в этом мире, но не звучало в нём. Удивительно, но триста лет без Мелодии Духа можно назвать эпохой более мистической, чем всё время до неё.
– Почему? – Эгле втянула голову в плечи – прямо над ней с жужжанием пронеслась полупрозрачная стрекоза размером с синицу.
– Потому что невещественные сущности жили среди людей. Те всё равно их не видели. Десятилетиями твердили и твердили, что затакты – полная чушь, что неозвученное равно незвучащему, а несказанное – несказанному. Вот и добились наконец желаемого, выдав его за действительное самим себе. Ослепли.
Мы стояли под куполом тополиных ветвей. Со всех сторон нас окружали шёпот и шелест, и тихие мелодии на грани восприятия. Сквозь нас пролетали осенние листья, вспыхивая и сгорая в воздухе, падающие звёзды, кометы и крошечные сверкающие галактики, снег, от которого не было холодно, и дождь, от которого не было мокро.
Я посмотрел вниз и заметил, что на земле кое-где блестят лужицы воды, то ли дождевой, то ли талой. У меня закружилась голова. Мне вдруг показалось, что это я – невещественная сущность, попавшая в реальный мир, где меня не замечают даже снежинки.
– Были, конечно, те, кто видел, – продолжал Марсен. – Те, кто был в своём затакте и вернулся доиграть свою мелодию. Или наполовину овеществлённые мелодии, чья связь с Изначальной Гармонией не прерывалась никогда.
Произнося всё это, он рылся в карманах, и вот наконец вытащил из-за пазухи небольшой хрустальный шарик. Сначала я подумал, что он зачем-то достал сонотиций. Но тут же понял, что ошибаюсь. Этот кристаллик был куда меньше.
– Потом пришлось признать, что Мелодия Духа права, хотя бы отчасти. – Марсен прикрыл глаза и склонил голову набок, словно прислушиваясь. – Не сразу, но зрение к людям вернулось. Вместе со знанием о затактах и настоящей магии. Нас очень затормозили эти триста лет. И кто знает, сколько нам ещё до следующего резонанса? Кто знает, чего мы не видим сейчас? Или не слышим? Или не ощущаем?
Ага.
Получается, без теории Мелодии Духа бесполезна вся музыкальная теория вообще. Без этих странных идей, зачастую остающихся без рационального обоснования, но каким-то непостижимым образом работающих. Иногда. А иногда – нет.
Вот оно. Магия.
– Ты ведь… – Я кашлянул, потому что у меня неожиданно пересохло в горле. – Ты ведь технику тоже имеешь в виду?
О, таинственная улыбка Марсена, как же долго я её не видел. При всём уважении к Марсену – ещё столько же не видел бы.
– Точно.
Он тихо пропел несколько нот, и прозрачный шарик на его ладони вдруг пророс острыми
