Как воспитать монстра. Исповедь отца серийного убийцы - Дамер Лайонел

другие вещи не более чем обычными детскими мыслями и действиями, или некоторые из них были ранним проявлением чего-то опасного во мне, чего-то, что, возможно, в конце концов привязалось к моей сексуальности и при этом превратило меня в мужчину, которым стал мой сын?

Сейчас бывают моменты, когда я вспоминаю еще один эпизод из детства моего сына. Это было на Хэллоуин, Джеффу было около четырех лет. Джойс вырезала лицо на тыкве и когда дошла до рта, предложила «сделать счастливое лицо», то есть вырезать улыбку. Но Джефф внезапно вспыхнул.

– Нет, – закричал он, – я хочу злое лицо.

Джойс мягко попыталась отговорить его.

– Нет, Джефф, давай изобразим улыбку, – сказала она.

Но Джефф и слышать об этом не хотел.

– Нет, – яростно закричал он, – я хочу злое лицо!

– Но приятное лицо было бы лучше, Джефф, – сказала ему Джойс.

– Нет, – сердито закричал Джефф. Он начал колотить кулаком по столу, его голос был высоким и яростным. – Нет, я хочу злое лицо!

Иногда, когда я вспоминаю тот случай, я удивляюсь, каким чудом это злобное лицо, каким бы символичным оно ни было для всего безумно злого, было не мной.

Глава 11

Приговор

Суд над Джеффом закончился в пятницу, 14 февраля 1992 года. В своем заключительном слове Бойл еще раз попытался показать, что, хотя Джефф и совершал ужасные поступки, он совершал их в состоянии безумия. Бойл утверждал, что, хотя он знал, что натворил, он не мог себя контролировать. Прокурор, конечно, опротестовал заявление защиты о невменяемости как уловку, с помощью которой Джефф мог избежать ответственности за свои преступления.

В субботу, 15 февраля, в начале пятого мы с Шери вернулись в зал суда, чтобы выслушать вердикт присяжных. Зачитывался пункт за пунктом и вердикт оставался прежним. Джефф не страдал никаким психическими заболеваниями, и потому способен нести полную ответственность за свои преступления.

Дамер в зале суда

Раздались одобрительные возгласы со стороны семей жертв, а также других людей в зале суда. Мы с Шери сидели молча, стараясь сохранять невозмутимые выражения лиц.

Несмотря на напряженность поначалу, наши отношения с семьями жертв улучшились за предыдущие две недели. Однажды, во время перерыва в слушаниях, миссис Хьюз, мать Тони Хьюза, обратилась к нам, заверив нас, что она не держит на нас зла, что она не винит нас за то, что сделал Джефф. Мы с Шери обняли ее и выразили наше огромное сочувствие по поводу того, что случилось с ее сыном. В дополнение к миссис Хьюз, Преподобный Джин Чэмпион, также обратился к нам, пытаясь преодолеть разрыв между нами и семьями жертв.

Но напряжение снова начало нарастать, когда судебный процесс подошел к концу, и оно только усилилось, когда подошел день вынесения приговора.

Это был понедельник, 17 февраля 1992 года. Джефф прибыл, одетый в ярко-оранжевую тюремную одежду. Он занял свое место перед судьей и стал ждать заявлений потерпевших – процедура, которая позволяет жертвам преступлений обращаться непосредственно к судье до вынесения им приговора.

В течение следующих нескольких минут, мы с Шери выслушивали рассказы людей о том, что мой сын творил с их близкими. Миссис Хьюз, мать Тони Хьюза, держалась с большим достоинством. Она рассказала о своем сыне, а затем изобразила жест, означающий «Я люблю тебя». Другие родственники жертв держались так же. Они говорили о своей потере, о том, как сильно они любили и скучали по сыну или брату, которых мой сын отнял у них. Они были эмоциональны – как и должны были быть согласно нормам правильного поведения, но в то же время строго держали себя в руках. Только Рита Изабель, сестра Эррола Линдси, вышла из себя. Выкрикивая непристойности, она действительно вышла из-за трибуны и бросилась на Джеффа. Судебные приставы скрутили ее, и после этого судья прекратил дальнейшие заявления.

Затем заговорил Джефф, его голос был очень тихим.

– Мне очень жаль, – сказал он.

После вынесения решения Джеффа срочно доставили обратно в библиотеку, примыкающую к кабинету судьи. Нам разрешили повидаться с ним всего несколько минут. Он был глубоко шокирован, дрожал, чуть не плакал. Он был явно ожидал заключения в психиатрической лечебнице и был потрясен перспективой оказаться в тюрьме.

У нас было десять минут, чтобы попрощаться с Джеффом. Впервые я увидел, как он боится, что его отправят в тюрьму, а не в психиатрическую лечебницу. Мы обняли его, сказали, что любим, и я помолилась за всех нас. Затем мы подождали в другой комнате, пока зал суда очистится и мы сможем безопасно покинуть здание. Там помощник шерифа вручил мне прозрачный пластиковый пакет, в котором была одежда Джеффа.

Мы вышли через лабиринт коридоров и лестниц, пока нас, наконец, не провели через кухню и не усадили в машину шерифа без опознавательных знаков, которая увезла нас подальше от безумия прессы. Скорость, с которой все это закончилось, была ошеломляющей, возможно, даже немного разочаровывающей. В одно мгновение все было кончено.

Быстрое прощание, и мой сын исчез.

В конце суда над Джеффом, осуждения и вынесения приговора, я полагаю, мы с Шери ожидали, что наша жизнь вернется к чему-то, что хотя бы напоминало норму. Мы дали последнее интервью на «Инсайд Эдишн». Во время интервью Шери оплакивала страдания семей жертв. Я тоже выразил свое сожаление, но затем предположил, что безумие моего сына вполне могло быть вызвано прописанными Джойс лекарствами, которые она принимала во время беременности. (Хотя, конечно, верно, что лекарства, возможно, ничего не внесли в уравнение Джеффа, верно и то, что никто никогда не обращался к вопросу о возможных генетических изменениях во время зачатия и на ранних стадиях беременности.) Очевидно, что в то время любое более глубокое рассмотрение моих отношений с Джеффом, будь то эмоциональные или биологические, все еще оставалось вне моего понимания.

Тем временем Джеффа отправили в исправительный институт «Колумбия», расположенный в одиннадцати часах езды от нашего дома под Акроном. Мало-помалу, по мере того как проходили недели, в прессе появлялось все меньше статей, все меньше эпизодов в новостях. Я вернулся к своей работе, а Шери вернулась к своей. Время от времени мы по-прежнему получали странные телефонные звонки, и мы по-прежнему получаем добрые, сочувствующие письма.

Я поддерживал связь с Джеффом, несмотря на расстояние, старался помогать ему всем, чем мог – это было и моим отцовским долгом, и моим желанием. Я также счел нужным сменить его адвоката. Предстояло слушании в Акроне, в ходе которого