Кровь на эполетах - Анатолий Федорович Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ага. Кому война, а кому мать родна.
– Господин капитан дочку привез, – встрял Ефим. – Мать у ней померла. Хочет оставить здеся, пока война. Есть кому приглядеть?
– Вона как! – почесал в затылке Егор. – Приглядим, канешна. Найдется кому. Половина дворни в имении.
– Только дочь по-русски не говорит, – сказал я. – Мать француженкой была.
– Глашка по-хранцузски лопочет, – пожал плечами Егор. – Молодой графине прислуживала, от нее набралась. Ее барыня горничной призначила, с собой брать хотела, так у Глашки – дитя грудное, недавно от титьки отлучила. Куда с ним? Приглядит за дитем, ваше благородие, не сумлевайтесь.
– Тогда веди, – кивнул я. – Можно вашу баррикаду объехать?
– За мной идите, – сказал Егор и свернул с дороги.
Петляя между деревьями, отряд миновал завал и выбрался на луг. Оглянувшись, я увидел, как крестьяне в армяках и войлочных колпаках, забросив ружья за спину, заметают наши следы на снегу еловыми лапками. Неплохо у Егора служба поставлена! От опушки к дому Хрениных вел натоптанный путь, и скоро мы подъезжали к воротам. В доме ждали – Егор выслал вперед посыльного на коне, и при приближении отряда створки распахнулись. Я подъехал к крыльцу и спешился. Стоявшая у ступенек дворня поклонилась, мужчины сняли шапки.
– Здравствуйте! – сказал я. – Есть среди вас Глафира?
– Здесь, барин, – ответила молодая, круглолицая женщина в платочке, выходя вперед.
– Парле ву франсе? – спросил я.
– Уи, мсье, – ответила она бойко.
– Я привез дочь, – продолжил я на том же языке. – Она не говорит по-русски. Приглядишь, пока я буду воевать?
– Не сомневайтесь, барин! – улыбнулась Глафира. – У самой двое, нешто ваше дитя не обихожу?
– Пахом, – повернулся к подъехавшим саням. – Неси Машу.
Денщик поднес Мари. Я взял ее на руки. Девочка прижалась ко мне, настороженно поглядывая на толпившуюся у крыльца дворню.
– Иди ко мне, милая! – сказала Глафира по-французски и протянула руки.
– Тетя хорошая, – подтвердил я. – Она тебя накормит.
Мари подумала и протянула ручки горничной. Та подхватила девочку и прижала к груди.
– Накормить и обиходить, – сказал я. – Хорошо бы помыть в бане или хотя бы в корыте. У дочки есть запасная одежда, денщик даст.
– Сделаю, – кивнула горничная. Поклониться ей мешала девочка.
– Вот, возьми, – я сунул ей в руку мешочек с французским серебром. – Получишь еще столько, когда приеду за дочкой.
– Благодарствую, ваше сиятельство! – смутилась Глафира. – Но я бы и так.
– Бери, бери! – успокоил я. – Не твой барин, чай. Себе чего купишь, деткам своим.
Горничная кивнула и убежала с девочкой. Ко мне подошел лакей в ливрее. Лицо знакомое. Как его? Яков?
– Изволите отобедать, ваше благородие? – спросил, поклонившись. – Накрывать стол?
– Изволю, – кивнул я. – Со мной четверо офицеров, вот для нас и накрой. Еще Егора пригласи. Он хоть и не офицер, но французов бил, потому достоин.
Последнее я сказал громко и увидел, как довольно приосанился бывший унтер-офицер. По местным правилам, сидеть за одним столом с дворянами ему невместно, но у меня офицеры сами из унтеров. Поймут.
– Заодно прикажи затопить баню, – добавил я, заметив, как заулыбались теперь мои спутники. У всех тело свербит от грязи. Хорошо, что вши не завелись.
Гостей в Залесье не ждали, потому блюда подавали нам простые: щи с убоиной, пшенная каша с маслом, хлеб. Ну, и водка. Мы ели и нахваливали. Когда много дней подряд трескаешь кашу с сухарями, такое угощение кажется царским. Тем более, щи и каша вкусные, а хлеб свежий. Еще Яков принес блюдо с нарезанным окороком. Свинью, судя по всему, забили недавно, окорок был только из коптильни; сочное, жирное мясо пахло дымком и таяло во рту.
За столом главным образом говорили Егор с Ефимом. Старые приятели, отметив встречу, наперебой рассказывали друг другу о случившемся за последние месяцы. Я узнал, что в Залесье дважды пытались прорваться французские фуражиры. Их заметили заранее – Егор держал наблюдательный пост там же, где и графиня летом. Пока незваные гости петляли по дороге, крестьянское воинство собиралось и занимало позиции. Нас, к слову, точно так же углядели, а за баррикадой грозно встретили для виду, потому как поняли, что идут русские – французы полушубков не носят. На лягушатников нападали из засады. Первый отряд перекололи пиками – Егор научил крестьян ими пользоваться – после чего обзавелись ружьями, повозками и лошадьми. Следующих смертничков встретили уже ружейным огнем, а пиками довершили дело. В боях погибло трое крестьян, но их семьи получили в компенсацию лошадей, денег и работников. Нескольких французских возчиков оставили в живых, они теперь трудятся в графских конюшнях – отрабатывают хлеб. При этом весьма довольны, как заверил Егор. Кормят сытно, не обижают, а к работе они привычны – сами из крестьян. Лучше так, чем лежать в могилке. Интересно, что станет с ними по возвращении графини? Хороших конюхов Хренина пожелает оставить. Может прихолопить[60], может взять на вольный найм. Последнее – с разрешения властей, но в России такие вопросы легко решаются за взятку. Ничего не меняется в этом мире…
После обеда всей компанией отправились в баню, где от души напарились, отмылись и переоделись в свежее белье. Егерей, к слову, дворня тоже не забыла. Солдат отвели в деревню, где помыли и накормили. Крестьяне встретили солдат душевно – многих помнили еще с лета. Ну, и весть о том, что французы бегут, не сегодня-завтра объявится барыня, их обрадовала. Помещики – они разные. За одних крестьяне горой встанут, иных же и на вилы могут поднять. Хренина из первых. Это сказал мне Егор, когда после бани мы вернулись в дом и вновь расселись за столом. Пили квас, кто желал – водочку, закусывали, вели неспешные разговоры. Всем было хорошо. Где-то далеко осталась войны, мы сидели в тепле, чистые, сытые и довольные. В довершение всего распахнулась дверь, и в столовую вошла Глафира. За ручку она вела Мари. Дочку успели переодеть: на ней было малиновое платьице до щиколотки. На ножках – толстые вязаные чулочки. В пушистые белокурые волосики вплели малиновую же ленточку.
– Папа́! – закричала Мари и побежала ко мне. Я вскочил со стула и подхватил ее на руки. Девочка клюнула меня в щеку и обняла за шею. От нее приятно пахло молоком и свежестью – так, как может пахнуть чистый, здоровый ребенок. Я сел на стул и переместил Мари на колени. Она поначалу застеснялась, спрятав лицо в мундир, но потом освоилась и повернулась к присутствующим.
– Спасибо, Глафира! – сказал я. – Дочку не узнать. Чистая, нарядная. Хлопот с ней не приключилось?
– Поначалу
