Плицейская история - Роже Борниш

У меня тотчас же пропадает аппетит, я наливаю себе рюмку вина. Марлиза снова наступает мне на ногу.

— Вот он… (Молчание.) Он держит в руке блюдо с клубникой… Он уходит… снова возвращается… садится за стол с хозяином и начинает есть. Он поворачивается в нашу сторону…

Мне и в голову не приходило, что Бюиссон обедает на кухне вместе с хозяином, откуда может спокойно следить за каждым нашим жестом.

Наши столики находятся на расстоянии семи-восьми метров, и я не знаю, под каким предлогом я мог бы подойти к нему.

45

Я задумчиво жую кролика, в то время как Бюиссон не спускает с нас глаз.

— Что будем делать? — спрашивает Жийяр.

— Не знаю, надо что-то придумать.

Я кладу на стол салфетку, отодвигаю стул и с самым беспечным видом направляюсь в кухню. Подойдя к двери, я встречаюсь взглядом с Бюиссоном, и кровь застывает в моих жилах. Это странное ощущение, но я чувствую, что мне не стоит идти дальше. Мои ноги неожиданно становятся ватными.

С большим трудом взяв себя в руки, я стараюсь говорить довольно твердым голосом.

— Мадам, я могу позвонить отсюда в Довиль? — спрашиваю я.

Я вовремя замечаю на стене кухни телефонный аппарат и быстро направляюсь к нему.

— Да, мсье, какой вам нужен номер?

— Четыреста тридцать два.

Я называю цифру наугад и, чтобы усыпить бдительность Бюиссона, возвращаюсь в зал.

Я слышу, как хозяйка крутит ручку аппарата, называет оператору номер и снова вешает трубку. Подойдя ко мне, она говорит:

— Нам сейчас перезвонят, мсье.

Минуту спустя трещит телефон, и кровь приливает к моему лицу. Я снова иду на кухню, как на Голгофу.

Хозяйка снимает трубку и с удивлением сообщает мне:

— Мсье, говорят, что такого номера нет.

Я с трудом проглатываю слюну и разыгрываю неподдельное удивление:

— Как? Это номер моей клиники! Будьте любезны, повторите его еще раз.

Бюиссон смотрит на меня ироничным взглядом. Его правая рука находится в кармане брюк, пальцы сжимают мой маузер…

Я снова возвращаюсь к столику, вспотев от страха, боясь получить пулю в затылок. Опустившись на стул, я протягиваю руку к рюмке с вином.

— Плохо дело, — бормочет Жийяр.

Я ничего не отвечаю. Неожиданно хозяйка снова зовет меня, на этот раз у нее очень довольный голос:

— Мсье, все в порядке. Вас соединяют.

Я возвращаюсь, прохожу мимо столика Бюиссона. Убийца не спускает с меня глаз и не вынимает правой руки из кармана.

Взяв трубку, я поворачиваюсь к нему спиной.

— Алло? Клиника? Это доктор Андре. Я немного задержусь, приеду через час… Что? Нет, послушайте… Ничего не делайте без меня, я скоро буду… Для двадцать седьмого подготовьте необходимые анализы… Мне интересно взглянуть на результаты… Спасибо.

Я вешаю трубку. На протяжении всего разговора я опасался того, что мой собеседник, непрерывно повторяющий: «Это не клиника, мсье, это кладбище», неожиданно прекратит разговор.

Хозяйка улыбается мне, и я отвечаю ей улыбкой. Я снова спокоен и теперь могу действовать.

Я спокойно направляюсь в зал мимо столика Бюиссона, положившего обе руки на стол. Нас отделяет друг от друга один метр. Внезапно я бросаюсь на него сзади и, сжав его изо всех сил, поднимаю со стула.

Он маленький, но очень сильный. Я чувствую, как сжимаются его мускулы, но никакая сила не вырвет его из моих объятий. На губах Бюиссона выступает пена, он начинает хрипеть. С трудом переводя дыхание, он спрашивает:

— Вы что, спятили?

— Нет, Эмиль, — отвечаю я тоже хриплым голосом.

Прибежавшая в кухню Марлиза достает из сумочки наручники: два металлических щелчка, и запястья убийцы зажаты стальными браслетами.

Бюиссон бледен, его губы дрожат. Я достаю из его кармана свой маузер и обойму, потом фальшивое удостоверение личности, выданное на имя Баллю.

— Выпейте, Бюиссон, вам станет легче. Я тоже выпью. Два коньяка, патрон.

— А мне? — спрашивает входящий в кухню Жийяр.

Подойдя к окну, он вынимает из кармана свисток и дает сигнал Толстому и Урсу.

— Три коньяка, — поправляет меня Марлиза, — и мартини для меня.

Хозяин и его жена еще не оправились от сцены, свидетелями которой только что оказались. Хозяйка, как сомнамбула, направляется к бару и вскоре возвращается с подносом, на котором стоят рюмки и бутылка коньяка.

Мы пьем за успех нашего дела.

Марлиза спрашивает меня:

— Ты доволен, дорогой?

Я ничего не отвечаю. Я должен быть доволен. Мне удалось то, что не удалось многим другим до меня.

С учетом моего небольшого стажа это совсем неплохо. Завтра меня будут все поздравлять, журя за безрассудство, за то, что я взял на такое опасное дело свою жену, не имеющую никакого опыта в подобных операциях. Для одних я стану профессионалом, для других — удачливым идиотом, а для третьих — полицейским, обязанным своими успехами осведомителям. Это все неважно! Важно то, что теперь, благодаря обещанной Толстым премии в тридцать тысяч франков, я смогу купить Марлизе новую печь.

В комнате Бюиссона я с удовольствием обнаруживаю оружие, кольт 11,45 калибра, из которого был убит Полледри, ранен ювелир Боде, убиты инкассаторы в Шампини и многие другие. Словно читая мои мысли, Бюиссон говорит:

— О! Вы знаете, я им никогда не пользовался. Вы можете отдать его на экспертизу, если хотите.

Спустя три часа Эмиль Бюиссон входит в здание Национальной безопасности на улице Соссе.

— Борниш, — говорит мне Толстый торжественным тоном, — с этого момента можете считать, что вы уже старший инспектор.

Сегодня 10 июня 1950 года. Восемнадцать часов. Мне придется ждать обещанного еще полгода, в то время как Толстый сразу получает звание дивизионного комиссара.

ШЕСТОЙ РАУНД

46

Допрос Бюиссона продолжается все воскресенье, но о его аресте до сих пор никому не известно. В понедельник в девять часов утра Толстый сообщит прессе эту сенсационную новость. Он нервно трезвонит мне:

— Борниш, вы идете или нет? Я названиваю вам уже целый час!

По натертому мастикой паркету я мчусь в его кабинет. В элегантном темном костюме и белой сорочке, в начищенных до блеска туфлях Толстый радостно пожимает мне руку и сообщает:

— Борниш, мы отомстим за себя!

Я оторопело смотрю на него, но он не дает мне возможности вставить слово.

— Да, мой дорогой, мы отомстим префектуре, которая в течение трех лет вставляла нам палки в колеса. Мы арестовали Бюиссона не в Клавиле, вы слышите, Борниш, а в ресторане «Три снаряда», у ворот Сен-Клу.

Мое лицо удлиняется:

— Как это, патрон?

Толстый нервно пожимает плечами и подходит вплотную ко мне:

— Странно, что вы не хотите этого понять, Борниш, — говорит он. — Разве Жирье не был арестован в Монфермей? В нашем секторе, куда ПП вообще не должна совать своего носа! В отместку я арестовываю Бюиссона в их секторе! Пусть съедят это!

Толстого забавляет злая шутка, которую он хочет сыграть со своими коллегами. Опустившись в кресло, он добавляет:

— Я еще очень милосерден, Борниш. Я мог бы, к примеру, арестовать Бюиссона на набережной Орфевр, под носом у ПП, но я этого не сделаю, потому что я честный игрок.

Два часа спустя вечерние газеты сообщают всей Франции о поимке неуловимого Бюиссона, схваченного в ресторане в районе Булонского леса группой Толстого, в то время как он спокойно обедал.

Удача решает все. Для полицейского точно так же, как и для игрока в бильярд. В деле Бюиссона мне определенно везет.

После ареста Эмиля Матье Робийяр получил причитающиеся ему полтора миллиона франков. Благодаря сети информаторов, которой я опоясал воровской мир, я вышел на Верандо, Лубье, Лабори и около тридцати их сообщников, которые были арестованы за содействие злоумышленникам. Единственный, кому удалось уйти, — это Орсетти, но он может подождать.

На площади Опера я захватываю Рене Жирье, бежавшего два месяца назад от своих охранников, выпилив доску в полу на дне перевозившего его фургона.

Я становлюсь самым знаменитым полицейским Франции.

С тех пор как Бюиссон вернулся в камеру тюрьмы Санте, у меня уходит много времени на его допросы, так как он не хочет иметь дело ни с кем, кроме меня. Должен признать, что мы испытываем друг к другу нечто вроде взаимной симпатии. Это глупо, но что поделаешь: мы стали почти приятелями.

Мы установили точный распорядок дня. Я приезжаю за ним утром, мы обмениваемся рукопожатием, после чего я надеваю на него наручники и мы отправляемся на улицу Соссе. По дороге мы говорим только о банальных вещах: о погоде, о последнем футбольном матче, о проходящих по улицам девушках.