Правдивая ложь - Марина Линник

– Ваше Высочество, попытайтесь прорваться с теми, кто еще способен сидеть в седле!

– Ты думаешь, я могу тебя вот так бросить умирать? – прокричал принц, раздавая налево и направо мощные удары мечом. – Моя честь и совесть не позволяют мне бежать с поля боя.

– Но это единственный шанс сохранить хотя бы часть войска… – парировал Жирард. – Ваше Высочество! Время! Ну… вперед же! – воскликнул граф и одним ударом сразил сразу трех противников.

Принц Эдуард бросил в сторону Жирарда прощальный взгляд и пришпорил своего коня. Та часть войска, что еще способна была держаться в седле, последовала за ним под улюлюканье мамлюков, осыпавших их вслед бранью. На поде остались только те, кто уже не мог самостоятельно передвигаться, и убитые. Граф де Сен-Мор, получивший многочисленные раны во время сражения, уже еле держался в седле. Завидев очередного врага, двигавшегося в его сторону, граф все же с трудом приподнял свой меч, но в ту же минуту упал замертво, сраженный ударом по голове…

Глава 21

Поражения нет, пока сам человек не признал себя побежденным.

– Эге, ты посмотри, кого я нашел! – воскликнул один из сарацинов, жестом подзывая товарища. – Паша будет доволен… Джабир-ага, чего ты возишься? Иди скорее!

– Да не торопись ты, Наджи-ага, я не поспеваю за тобой. Надо же всех осмотреть, а мы носимся то туда, то сюда. Так мы кого-нибудь пропустим. Кто знает, может, в этой груде тел нам и удастся найти кого-то живым…

Взошедшее над горизонтом солнце явило миру ужасную картину вчерашнего сражения. Сотни изуродованных людских тел, трупы лошадей застыли в едином месиве. В неестественных позах, с перекошенными от боли и ярости лицами, мертвецы являли немой укор тем, кто во имя высоких целей призвал их на священную войну.

… Но пробираясь среди груды тел, два мусульманина, конечно, не задумывались подобных вещах. Они были лишь солдатами, выполнявшими свой долг. Правоверные воины думали лишь о рае на небесах, обещанном тем, кто убьет как можно больше кафиров[12], да о военной добыче.

– Ну, наконец-то, Джабир-ага, а то я уже подумал, что ты совсем любопытство потерял.

– Слава Аллаху, оно всегда останется со мной… Что ты раскричался, Наджи-ага? Чего я тут не видел?

– Да раскрой глаза, ага!

– Вай’хак![13] Ну и что? Рыцарь… да тут все поле ими завалено. И стоило меня так торопить?

Тот, кого звали Джабир-ага, хотел было повернуть обратно, но тут ему бросился в глаза необычной работы меч. Несмотря на то что он был испачкан запекшейся кровью, сарацин сразу заметил, что меч сделан очень искусно.

– Хотя ты прав, Наджи-ага, здесь есть на что посмотреть…

– Меч не трогай! – завопил его товарищ, высокий худощавый мужчина с пышными усами и небольшой бородкой. – Я его первый увидел.

– И что ты собираешься с ним делать, ага? Ты забыл, что твой отец пас овец? Куда тебе иметь такой меч, достойный самого султана?

– Шайтан! – взревел Наджи-ага, сжимая кулаки, готовый наброситься на товарища в любую минуту. – Это не тебе решать.

– Что за крики? – послышался недовольный голос их начальника.

Оба магометанина обернулись и заметили подъезжавшего к ним на великолепном арабском жеребце важного вельможу.

– О, паша Ширкух аль-Валид, – подобострастно кланяясь, отозвался Наджи-ага. – Как бы мы посмели обеспокоить вас! Мы только…

– Что «только»? – паша грубо оттолкнул стоявших перед ним людей и взглянул на меч и лежавшего рядом крестоносца.

– Переверните неверного! – приказал паша двум сарацинам.

Те молниеносно бросились выполнять его приказание. Схватив рыцаря за плечи, они рывком перевернули его на спину. Франк издал тихий стон.

– Он еще живой, паша, – склонившись над крестоносцем, сказал Джабир-ага. – Но он без сознания. Прикажите убить?

Паша Ширкух аль-Валид в задумчивости оглядел рыцаря, лежавшего на груде мертвых тел. Судя по сшитому из добротной красивой ткани сюрко, на котором красовались королевские лилии, кольчуге, сделанной из самой лучшей стали и искусно выполненному шлему, с гребнем в виде льва, готовящегося к прыжку, – это был знатный вельможа королевской крови. Щит с изображением герба рыцаря и богато украшенный меч, на одной стороне клинка которого был выгравирован девиз рыцаря: «Fortis et Fidus»[14], – а на другой красовались королевские лилии, только подтверждали догадку паши.

– Снимите с него шлем! – скомандовал он воинам, стоявшим рядом в ожидании дальнейших указаний.

Те быстрым движением расстегнули шлем и сняли его с головы рыцаря. Сарацины увидели бледное, с правильными чертами лицо молодого человека лет двадцати пяти, из-за большой потери крови покрытое холодным потом. Крестоносец находился в бессознательном состоянии. И только частое прерывистое дыхание франка говорило о том, что под кольчугой еще бьется сердце.

– Прикажете убить? – повторил вопрос Джабир-ага.

– Передайте его паше Санджару абд ал-Аатиф, командующему захирией[15]. Он сам решит, что ему делать с этим неверным… Да, и не забудьте сказать, что я покорно прошу передать нашему повелителю мои низкий поклон и пожелания долгих лет жизни ему и его роду…

… Через неделю рыцарь Креста, который все эти дни находился между жизнью и смертью, уже плыл на корабле в сторону ал-Каира. А еще через пару недель перед изумленным взором уже очнувшегося крестоносца предстал большой город с хорошо укрепленными стенами, мечетями с высокими минаретами, дворцом и мавзолеем.

Вместе с остальными пленниками, а всего их было около тридцати, франк под усиленной охраной был перевезен в темницу дворца. Здесь, в ожидании своей участи, он и его товарищи по несчастью коротали томительно долгие и однообразные дни заточения. За время плавания многочисленные раны рыцаря затянулись благодаря неусыпному вниманию лекаря-магометанина, а укрепляющее питье, которое ему давали четыре раза в день, очень быстро восстановило его силы. То, грохоча кандалами, франк ходил по темнице взад и вперед, то прислушивался к каждому шороху, но каждую минуту он продолжал размышлять о своей участи и об участи сотоварищей, томившихся в заточении вместе с ним. Но не только эти думы тревожили его сердце и душу. Мысли о тех, кто остался на родине, а точнее, о той, которой он поклялся в вечной любви и преданности, не давали крестоносцу покоя. Он обещал вернуться, но суждено ли ему еще увидеть родные берега, обнять любящую и любимую всем сердцем девушку? Четверо пленников уже не вернулись. Поговаривали, что троим отрубили головы за непослушание, ибо они отвергли предложение сменить веру. Четвертый же по малодушию принял ислам, после чего был сослан на галеры (в те времена военных рабов отправляли либо на галеры, либо на строительство цитадели). Остальных узников ожидала та же участь: либо быстрая смерть, либо жизнь, сохраненная ценой предательства веры и полная лишений и каторжной работы, которая, в конечном итоге, быстро доведет до смерти.