Последний бой (СИ) - "shellina"

— Три батальона пехоты и четыре эскадрона конницы, — наконец, отрапортовал Румянцев.

— Что-то до хрена, — пробормотал я, снова приникая к трубе. — А почему Фридрих их с собой не забрал? Считает, что с Ласси тем, что имеется справится?

— Я-то откуда знаю, о чем думает Фридрих и почему от в своей столице довольно внушительное войско оставил, — проворчал Петька. — Наверное, для того, чтобы столицу Пруссии защитить в случае чего.

— Не пытайся язвить, тебе это не идет, — посоветовал я Румянцеву, который только покосился в мою сторону, но ничего не сказал. Просто поднял трубу и принялся разглядывать окрестности.

Постояв еще немного на холме, я спустился к шатру, в котором проходило обсуждение предстоящей кампании.

— Да что тут думать, надо пробовать, — с порога оглушил меня голос Чернышева. — У нас все равно численное превосходство. Генерал-губернатором назначен Рохов, а он не любит рисковать. К тому же, он любит Берлин и постарается избежать больших разрушений.

— Боюсь, что здесь опыт Дрездена не пройдет, — покачал головой Наумов. — Там пруссаков, мягко говоря, не слишком любили. И предпочли сдать город посланникам своей принцессы, как они называют армию Ласси. Здесь же речь идет о защите своей столицы.

— И что ты предлагаешь, вообще не пытаться? Нет уж, такой шанс, когда Берлин почти беззащитен, выпадает раз в жизни. Англичане еще не успели прислать помощь Фридриху, а австрийцы, похоже, пойдут сразу в двух направлениях, и к нам в подкрепление, и на Силезию. Фридриху в любом случае придется дробить силы. А делать это, когда у тебя в тылу армия Ласси? Ну, не знаю, я бы как минимум растерялся. — Ответил ему Чернышев.

— Откуда ты знаешь о планах австрияков? — встрял в разговор Панин.

— Я только что вернулся из Австрии, дурья твоя башка, а там даже шпионов не нужно, чтобы планы Марии Терезии узнать. Тем более, что император Священной Римской империи совсем плох, говорят, ему недолго осталось. И, угадай, кто будет следующим?

— Полагаю, что супруг Марии Терезии имеет весьма неплохие шансы занять эту синекуру, — я подошел к столу, на котором была расстелена карта.

— Ваше высочество, — они вскочили и склонили головы.

— Что мы имеем? — я смотрел на карту и пытался представить, что это такое — взять город. А ведь, если эта авантюра нам удастся, то в учебниках и энциклопедиях в будущем напишут, что именно я взял Берлин. Вот такой я молодец.

— Гарнизон весьма невелик, ваше высочество, — тут же принялся докладывать Чернышев. — Но мы не знаем его настроя на победу. Самим городом руководит генерал-губернатор Рохов, а про него можно сказать, что он крайне осторожен.

— А почему Рохов? — я нахмурился. — Вроде бы Фридрих хотел оставить в Берлине кого-то другого, или я ошибаюсь?

— Рохов упал с лошади и повредил ногу, поэтому король Фридрих в последний момент произвел замену.

— Вот оно что. А кто командует гарнизоном? — я всматривался в город и пытался понять, что меня в нем напрягает.

— Номинально гарнизон подчиняется генерал-губернатору, — отвечал мне все тот же Чернышев, как человек, лучше всех знакомый со структурой немецких городов. — Но, на практике солдаты и офицеры гарнизона охотнее подчиняются старшему офицеру. Обычно, генерал-губернатор берет командование на себя, если видит, что выбора другого просто не осталось.

— Что-то демократией пахнуло, — я поморщился. — Кто старший офицер гарнизона?

— Майор Фридрих Вильгельм фон Зейдлиц-Курцбах, — Чернышев замолчал, а потом быстро заговорил. — Он крайне молод, ваше высочество. Вот здесь я совсем не понимаю, чем именно руководствовался король Фридрих, делая это назначение.

— Боюсь, что логику Фридриха никто из нас никогда не поймет. Он принимает порой настолько противоречивые решения, что лично я теряюсь в догадках, как их вообще воспринимать. И тут, боюсь, что назначение этого очень молодого барона на столь значительную должность, было не просто так сделано. Знаете, чем настолько молодые люди отличаются от умудренных опытом генералов? — они дружно покачали головой. Я смотрел на них и думал. Это насколько же молод майор Зейдлиц-Курцбах, если эти молодые люди считают его юнцом? — Молодые люди достаточно безголовые, чтобы сделать все от них зависящее, но выполнить возложенную задачу. Например, защитить Берлин любой ценой. Молодость и фанатизм часто идут рука об руку.

— Но вы, ваше высочество...

— Вот поэтому я, и не пытаюсь командовать, потому что тоже пока к таким вот безголовым отношусь, — я усмехнулся, глядя на их вытянувшиеся лица. — И в ваших совещаниях принимаю участие только в качестве наблюдателя. Но я вполне способен оценить степень сумасбродности того или иного плана. Так сказать, взгляд со стороны. Так каков ваш план? Что вы планируете делать? — И я сел чуть в стороне, внимательно следя за ходом их мыслей. Вскоре к нам присоединился Румянцев. Петька в обсуждение не лез, только хмурился, и время от времени проводил пальцем по карте. Что он там, мать его видит, что доступно только ему?

В конце концов бы принято решение попробовать город на прочность завтра с утра. Начать должна была артиллерия, а затем в дело вступали кавалеристы, которых было в моей армии подавляющее большинство. Но тут был вопрос скорее не тактики, а скорости передвижения армии, и для меня последнее стало решающим пунктом. А так как артиллеристы свои орудия тоже не на руках несли, то и получилось, что мы дошли до Берлина до Нового года, как и планировали. Если командиры увидят, что их слишком уж теснят, то отступят на позиции, и начнется новый мозговой штурм с учетом полученных данных о противнике.

Приняв их план, я вышел из шатра, и направился в свой. Нужно выспаться перед завтрашним днем, потому что для меня предстоит первая в моей жизни битва.

Глава 17

— Ваше величество, — Фридрих оторвался от подзорной трубы, через которую рассматривал Дрезден, и посмотрел на фон Винтерфельдта, который склонился перед ним в поклоне.

Да, не думал он, давая задание Грибовалю соорудить линию обороны города, что придется самому пытаться ее преодолеть. А ведь получается, что чертов француз поработал на совесть. И что же теперь делать? Тем более, что моральный дух его армии после этого кошмарного перехода был далеко не на высоте.

Мало ему той диверсии, которую совершили поляки, или кто-то, кто изображал из себя поляков, а от этой версии король Пруссии не отказывался, отдавая должное выдумки Ласси с Салтыковым, которые вполне могли додуматься до подобного.

Мало ему постоянных налетов казаков и башкир, которые совершенно не соблюдали никаких правил ведения войн и совершали нападения, когда им вздумается: и на марше, и на отдыхе. Нельзя было предугадать, когда снова на его полки налетят всадники, появляющиеся, казалось из ниоткуда и, собрав кровавую жатву, растворятся на горизонте.

А в одной из деревень ему на глаза попалась отвратительная картинка, на которой он сам был изображен... То, что картинка была сделана профессионально и не лишена художественного вкуса говорило лишь о том, что ее не сделали быстро на очередном привале, а, скорее всего, привезли из Петербурга. А значит, этот сопляк, или тот, кто так ловко прикрывается его именем, заранее знал, что будут разбрасывать эту мерзость. При этом сам он благополучно упустил из вида, что и его люди проделывали нечто подобное в адрес русской армии и императрицы Елизаветы.

— Что еще? — сухо задал он вопрос своему любимцу, выждав некоторое время, во время которого сверлил фон Винтерфельдта напряженным взглядом.

— Ваше величество, разведчики доложили, что на границе Саксонии появилась ирландская бригада, во главе с этим напыщенным ублюдком де Лалли, — имя ирландца фон Винтерфельдт практически выплюнул.

— Вот как, — задумчиво произнес Фридрих. — Они направляются сюда? Елизавета умудрилась заключить договор с Людовиком?

— Я не знаю ваше величество, — фон Винтерфельдт покачал головой. — Слухи ходили, что де Лалли мчался в Петербург словно ему сам дьявол пятки поджаривал, и пробыл в России недолго, стремясь вернуться к своей бригаде. Вполне возможно, что он привозил краткосрочный договор. Чтобы заключить что-то более внушительное, ни Людовику, ни Елизавете просто не хватило бы времени. Да и отношения между Францией и Россией довольно напряженные. Так что не думаю, что это нечто грандиозное.