Яма (СИ) - Тодорова Елена

А после — смотрела на него, будто он совершил чертов подвиг.

— Прими, дорогая мурзилка, руку, сердце и почки, — просипел неожиданно севшим голосом, целуя ее в кончик носа.

Предложение, конечно, так себе… Самое интересное не озвучил — честь и хвала его благородству.

— Принимаю!

Выдохнула это так быстро, будто опасалась того, что он возьмет свои слова обратно.

Глядя в ее ошалевшие глаза, Серега расхохотался.

— Да в вас, моя мадам, кричит отчаяние.

— Моя мадам? — фыркнула Ника, шлепнув его по плечу. — Ну, ты, Сережа, думай хоть иногда. Бесишь со своими прозвищами уже конкретно!

И даже на ор блаженной Плюшки отреагировал вполне благосклонно. Сдернув с макушки кепку, водрузил ее на перегретую голову своей мартышки.

— Может, хватит моря? Поедем на квартиру?

— Чуть позже, — сбавила тон. — Давай в тенечке на шезлонге посидим.

Оставались на пляже до глубокой ночи. Опираясь спиной на грудь Сергея, Ника полулежала между его бедер. Моментами молчала, бессознательно накручивая на пальцы пряди волосы, в какой-то миг вдруг начинала говорить — много и сумбурно, потом стискивала своими ладонями его руку, прижимала к груди, словно что-то хотела сказать, но колебалась. Так и не решилась.

Зря. Он бы все принял.

Нуждался в том, чтобы постоянно ее касаться: невзначай проводить ладонями по плечам и рукам, прижимать к животу, оглаживать через тонкую ткань ребра, спускаясь к бедрам и сминая подол, дорваться до голой кожи.

На полпути к дикой зависимости морально не казнил себя за желания бесцельно смотреть на лицо Доминики, ласково гладить костяшками пальцев щеки и подбородок, убирать за уши, выдернутые из пучка ветром прядки волос.

— Можно, я тебя тоже потрогаю?

В спальне стояла кромешная темнота. Возвращаясь из ванной, Ника задернула шторы и погасила все светильники.

— Да.

Обхватив его член ладонью, она замерла. Ни шороха, ни вздоха с ее стороны не доносилось. Тишина повисла.

— Ты там жива, моя мадам? — резко выдохнул Град, понимая — его уже кроет.

— Ах, Сережа, он такой… необычный…

— Ну да. У меня — волшебный, — сдавленно произнес, вдыхая и выдыхая через зубы. — Тебе повезло.

— Можно мне сделать так, как делаешь ты?

— Как?

— Имитировать фрикции, ну, или как там нормально?

— Подрочить?

"О, да!"

— Ты можешь мне подрочить.

И тут же отстранился, выскользнув из ее руки.

— Бл*дь, я только сказал, подумал об этом, и… у меня… все…

— В смысле?

— Чуть не кончил, — пояснил непонятливой Плюшке.

— И что? Я хочу, чтобы ты… ну, кончил… — судя по низкому тону голоса, она уже как рак красная от смущения.

И все равно наглая!

Хочет, чтобы он кончил… Он, бл*дь, конечно, тоже. Только не за две секунды и одно движение!

— Я осторожно, — тихо шепнула Ника, словно он, Градский, пятилетний пацаненок, которому нужно замазать колено "зеленкой".

Прикоснулась подушечками пальцев. А затем, прихватив чуть смелее, скользнула по длине вниз и обратно вверх. Низ Серегиного живота скрутило раскаленной спиралью. В расширенных до предела глазах заискрило. Спину и шею осыпало мурашками. Бросало то в жар, то в холод, пока лоб и виски не покрылись бисеринками пота.

Не соображая, как хоть немного растянуть ошеломительное наслаждение, скользнул рукой в волосы Ники, сгреб на затылке в кулак. Прижался лицом к ее лицу, поймал рваное дыхание, припал к губам в коротком поцелуе. Повел носом по щеке вниз, за ухо к шее. Шумно и часто дыша, наматывал легкими ее неповторимый запах.

— Плюшка… — из горла вышел тяжелый хриплый стон.

Ее нежная ладонь совершила четыре захода вниз и вверх по его члену. Яркость и острота оргазма захватили Градского врасплох. Сознание порвало на части. Он еще долго не мог отдышаться и прийти в себя.

[1] "Единственная моя", Ф. Киркоров

[2] "Ты поверишь", Ф. Киркоров.

[3] Есть такая пословица в приблатненных кругах: ни украсть, ни покараулить. Так говорят о тех, кто не способен ни на первые роли, ни на шухере постоять.

[4] Darren Hayes.

[5] Krump относится к старой школе хип-хопа (Old school). Основатели стиля были верующими людьми, дух резкий, энергичный и агрессивный. Является бурным и гиперскоростным танцем.

Глава 19

Ты ладонь в ладонь положишь, Молча голову склоня.

Но и ты понять не сможешь, Что ты значишь для меня.

© Филипп Киркоров "Ты, ты, ты"

Время погрузилось в упоительную дрему. Градский не замечал ни дат, ни дней недели. Жил, словно по инерции. Сон пропал и аппетит испортился. Каждую минуту стремился быть рядом с Плюшкой. Если не получалось, мысленно там был. И одни только думы о ней вызывали внутри него волну щемящего трепета. Прятать их, загонять подальше больше не хотелось. Проживал все, как есть. С мальчишеской безрассудностью и шальным восторгом.

Выйдя из душа, Серега натянул свободные спортивные штаны и расхлябанной походкой направился в другой конец комнаты, к аквариуму с черепахой.

— Ты тут еще жива? Прости, что мало времени с тобой сейчас провожу.

Слегка ухмыльнулся, когда Буффало ни единым движением не выказала, что заметила его присутствие. Пока он распинался, напротив, прикрыла глаза.

— Ладно, не дуйся. Я знаю, мама кормила тебя вовремя, — постучал по аквариуму пальцем, но, так и не получив в ответ никакой реакции, поднял руки, сдаваясь. — Окей, отвалил.

Словно разобрав в словах Сергея смысл, черепаха открыла глаза и, вытянув шею, повернулась к стеклу.

— Я понял, если бы ты умела разговаривать, сейчас бы меня послала, — засмеялся.

— Прости мудака, — поморщившись, прижал к сердцу ладонь.

Буфа моргнула, прищурилась и неторопливо подплыла ближе к стеклу.

— Мир? Ну, мир?! Мииир!

В дверь коротко постучали. И Градский, подмигнув питомцу, неторопливо последовал к центру комнаты.

— Сережи, ты дома? — зачастила мать с порога.

— Как видишь.

— А… уезжаешь?

— Нет. Дома буду. Кузя к экзамену готовится.

Пройдя к стеллажу, вернул на полку учебник-муляж, которому в этом семестре досталась главная роль в театральной постановке Градских "Отцы и дети". Его Сергей, стоило кому-то из предков появиться в комнате, переносил из стороны в сторону или же, для достижения наиболее высокого результата, распахнутым оставлял на столе. Если бы не обложка, с тем же успехом с фантомной ролью этого кирпича справился любой-другой прямоугольник.

— Как дела в универе?

Отработанными движениями выровнял весь книжный ряд.

— Ты же сама знаешь. Зачем спрашиваешь?

— Ну да. Слава Богу, Нежданов одобрил твой дипломный!

Старик-профессор, которому трижды пришлось поправлять последний раздел, сказал примерно то же, только благим матом.

— А как с докладом на защиту? Я могу чем-то помочь?

Переставляя трансформеров в известном ему одному порядке, чуть обернулся к матери.

— Я сам. Уже набросал примерно, — указал рукой на раскиданные на столе листы.

Мать, не сдержав эмоций, поморщилась от такого подхода к заключительному этапу в крысиных гонках за диплом бакалавра.

— А взглянуть можно?

— Зачем?

— Хочу помочь.

— Мам, давай позже, ок? Еще сам покопаюсь. Покажу ближе к защите. Погоняешь меня. Послушаешь, как звучу.

Мать тотчас раскраснелась и заулыбалась, а Серегу как обухом по голове шибануло. Вдруг заметил, что у нее с его Кузей похожие повадки. Как только раньше не замечал? Стоя вполоборота, замер на матери взглядом. Та, упуская это из виду, прошла к зеркалу, занимавшему часть боковой стены у двери. Взбивая пальцами волосы, перешла к новой теме разговора:

— Алеся звонила. Повысили ее. До руководителя отдела, представляешь?! Там люди, ну, некоторые десятками лет работают, а как главный на пенсию собрался, выбрали Алесю!