Туман и дракон. Книга первая - Екатерина Булей

В какой-то миг стало страшно: силы, которые он вызвал, до такой степени превосходят его скромные возможности… Не постигнет ли его судьба чародея, который не в силах загнать джинна обратно в кувшин? Но финал уже шёл – трогательный, сильный, и прекрасная девушка склонялась, отдавая последнюю дань жалости и милосердия упокоенному её защитниками выходцу из могилы, и снова клочок музыки, и шорох съезжающихся половин занавеса, и аплодисменты, и вспыхнувший газовый свет, лишающий всё, что произошло в темноте, элемента таинственности. Автора вызывали, ему пожимали руки. «Успех, несомненный успех», – шелестело вокруг.

Только теперь Брем Стокер немного приблизился к пониманию слова «рай». Именно там, еще при жизни, он и оказался.

Религиозные дебаты

– А правда, неплохо мы тогда прогулялись в музей мадам Тюссо?

– Да-а, князь, вашу лекцию в камере ужасов служитель запомнит надолго! С таким знанием предмета комментировать орудия пыток и казней, оставляемые ими повреждения и допущенные мастерами ошибки…

– Уж кто бы говорил! Вот того, как вы, граф, застыли в виде восковой фигуры, а потом внезапно ожили, посетители точно не забудут никогда!

Мир и довольство воцарились во мрачных стенах аббатства Карфакс. Точнее говоря, тут по-прежнему не обходилось без подколок, но они обрели характер более доброжелательный, чем прежде. Можно даже сказать – дружеский. Почему бы и не стать друзьями двум бывшим врагам, если они – иностранцы в чужом городе, если они говорят на одном языке и, наконец, если на этом языке они могут делиться вещами, которые занимают обоих?

Графа по-прежнему задевали отдельные Цепешевы шуточки. Однако благодаря бывшему врагу он открыл новое, неизведанное ранее удовольствие: рассказывать о себе. Раньше люди в его не-жизни присутствовали исключительно в тех качествах, которые напрочь отменяли откровенность, а преобразившись в не-мёртвых, обзаводились тем же опытом, что и он, поэтому разговаривать на эту тему с ними становилось бессмысленно. А ведь, оказывается, до чего приятно делиться с человеком, каково это – быть вампиром!

– Вы, любезный князь, наверняка слышали, что вампиры враждебны христианскому богу. На самом деле, это клевета. Как существа, выражаясь слогом поэтов-романтиков, фантастические, мы живём в здешнем мире на правах вымысла, а потому до обидного подчинены вымыслам, которые люди создали о нас на протяжении веков. Потому что все достаточно продолжительно существующие выдумки обретают крепость веры, а именно она для нас губительна. В Европе люди верят, что вампирам вредят облатки, крест, святая вода. Но также в этот список входят цветы шиповника, чеснок, рассыпанные рисовые зёрна и ещё много всякой ерунды, которую, как вы понимаете, никаким боком не пришьёшь к христианству. Знали бы вы, князь, как утомительно постоянно шарахаться: не положила ли юная жертва алый цветок дикой розы на подзеркальник? А перекрещенные спицы в её вязанье – могут ли они приобрести поражающую силу креста? Как сказал бы наш образованнейший сосед доктор Сьюард, так и невротиком стать можно… Ну да ладно, я увлёкся. В общем, ни я лично, ни мои не-мёртвые подданные – мы ничего не имеем против христианства и христиан.

– Но после смерти вам одна дорога – в ад, – заметил Цепеш.

– В ад? – усмехнулся граф. – Ну, по мере того, как воспоминания о Тонком мире возвращаются ко мне, я склонен со всё большей уверенностью утверждать, что христианские ад и рай – всего лишь две из множества возможных реальностей, и совсем не так уж много людей жаждут попасть туда после смерти. Нет, разумеется, кому-то приятно попеть псалмы под аккомпанемент арфы в компании белокрылых ангелов, а есть и такие, кого угрызения совести загоняют в котлы с кипящей смолой. Но, как показывает опыт, даже им рано или поздно приходит в голову заняться чем-то более интересным, что было свойственно им при жизни. Вот вы, князь – долго ли вы можете обходиться без воинского ремесла?

– Само собой, уже соскучи… Э, то есть, грешный я человек! Да и какая у меня жизнь была – вечно в седле, с мечом в руке, вечно в сражениях. Где же мне было чему-то другому обвыкнуть? Но если по смерти удостоюсь рая, то господь, по неисследимой милости своей, сделает так, чтобы я полюбил и райские кущи, и вечные молитвы, и компанию праведников, и что там у него ещё есть.

– То есть, фактически вы сознались, что сейчас вам всё перечисленное совсем не по душе.

Цепеш ничего не ответил.

– Так какой же смысл стремиться попасть в место, которое вам заранее не нравится?

Цепеш куснул ус и упёрся в собеседника тяжёлым взглядом.

– А куда ж ещё? В ад, на вечные мучения?

– Ну, если выбирать меж двух неприятных возможностей, тогда в самом деле, имеет смысл выбрать меньшее зло. Но я вам о том и толкую, что возможностей – мириады. И вместо того, чтобы подвёрстывать себя под некий идеал, которому должно понравиться то, что не нравится вам, вы будете в состоянии выбрать то, что лично вам покаже…

– В церкви не так учат, – решительно перебил Цепеш. – Не такова вера православная!

У вампира уже вертелся на языке колкий ответ. Но когда он вгляделся в лицо окончательно набычившегося друга, то предпочёл оставить остроумные слова невысказанными.

– Хорошо, князь, хорошо. Я вовсе не имел в виду задевать вашу веру. Верьте на здоровье. Я же, в свою очередь, буду придерживаться того, что подсказывает мне мой опыт и разум. В общем, оставим этот скользкий предмет! Я, собственно, вот о чём хотел поговорить: у вас есть какие-то планы на будущее?

– Да вот, надо бы вернуться в родную Валахию. Только не так сразу. Брожу вот тут по Лондону, с приезжим людом разговариваю. Народа нашего попадается немало: венгры из Сигишоары, немцы из Брашова, а бывает, наткнёшься и на румына. Расспрашиваю, что да как. Примериваюсь. Спешить не хочу.

– Да, вы правы. Ни к чему спешка в таких делах.

«Ну и ну! – подумал граф. – Если он останется надолго, да вдобавок будет меня учить, как я должен поступать и думать в соответствии с православной верой и ещё сотней-другой средневековых представлений… н-да, боюсь, такого ни одна дружба не выдержит. И хотя я давно привык сдерживать себя, но не могу гарантировать, что в таком случае у меня не зачешутся клыки…»

Если Цепешу пришли в голову аналогичные мысли, он их ничем не выдал. Однако его широкая шея, всегда красневшая в порывах гнева, не сразу утратила багровый цвет.

– Если у вас там в этом… Тонком мире так хорошо, что ж вы к нам-то пролезли? – не сразу успокоившись, спросил всё-таки он.

Граф развёл руками:

– Я, конечно, не слишком хорошо представляю мотивы своих тогдашних действий – поймите, я был всё же не совсем той личностью, которая разговаривает с вами сейчас… Но мне представляется, что сила, которая бросила тогдашнего меня в это рискованное приключение – любопытство. Вот вообразите только, князь, что буквально рядом с вами открывается вход в неведомый мир! Вот вы удержались бы? Я не удержался… Мир, который вы наблюдали издали, слышали рассказы пришедших оттуда, но никогда не рассчитывали его посетить – разве что в качестве бесплотного духа, а это значит, что по-настоящему поучаствовать в делах этого мира вы не сможете…

Вампир воодушевился:

– Если бы я остался бесплотным духом, то никогда не получил бы собственной личности, которой сейчас дорожу. Я не ощутил бы ласку ночного воздуха на коже, не изведал бы прочности земли под ногами. И не попробовал бы крови… А ведь кровь – она такая вкусная, человек даже представить себе этого не может! Воистину, в ней – сама жизнь…

Граф был настолько упоён собственным рассказом, точно жаворонок – утренней весенней трелью, что совсем не смотрел на лицо собеседника. Возможно, вглядись он в него, да повнимательней, ему удалось бы прочесть в его чертах то, что помогло бы предотвратить последующие трагические события… А возможно, и нет. Несмотря на сверхъестественно долгую жизнь, во всём, что касалось человеческих взаимоотношений, Дракула Трансильванский был наивен, как дитя.

Всё ещё разгорячённый религиозным диспутом, Влад вышел на улицу. В последнее время он полюбил одинокие прогулки по Лондону: вглядывался в жизнь великого города, вчитывался в его вывески, внюхивался в его – порой не слишком приятные – ароматы. Всё это – в преддверии расставания. Он уже установил себе срок отбытия в родную Вала… то есть теперь в Румынию; а на фоне этого даже мрачный туманный Лондон стал временно мил. Хорошо, что он останется позади; недолго его терпеть осталось. После приятно будет вспоминать, что вот и такое когда-то приключилось в его жизни.

Он шёл по Веллингтон-стрит (названия улиц уже не были незнакомы), ощущая себя частью лондонской толпы и в то же время наслаждаясь тем, насколько он, неузнанный среди этого сброда, превосходит его, когда услышал – это:

– Дракула был просто великолепен!