Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма - Юрий Поляков

— Вы входили в совет при министерстве обороны, сейчас являетесь доверенным лицом президента. Такая близость к власти помогает?

— Из Общественного совета Министерства обороны меня турнули, когда я спросил у тогдашнего министра-мебельщика, понимает ли он сам суть затеянных реформ. Близость к власти мне скорее вредит. Ага, говорят недруги, присосался! К чему? Чем власть мне может помочь? Дать квартиру? У меня есть. Издать книгу? Ко мне и так издатели стоят в очереди. Поставить пьесу в театре? Но мои спектакли пользуются популярностью, театры сами их ставят с удовольствием, зарабатывая. Девять сезонов в театре Сатиры идет спектакль «Хомо эректус» и собирает такие же полные залы, как коммерческий «Слишком женатый таксист», хотя моя пьеса совсем не коммерческая. Сейчас я заканчиваю для Ширвиндта новую комедию, где среди персонажей есть, кстати, и президент России. Что мне власть может еще дать? Наградить? Когда я отмечал 50-летие, награда нашла меня через два года, три раза документы возвращали, мол, не заслужил. Боюсь, и у меня в анкете какой-то есть неправильный пункт.

— А чем вредит?

— Кстати, на заседаниях президентского совета просить что-то для себя не принято, неприлично. Разговор идет о том, что важно для страны, общества, отрасли. Помню, один писатель-историк попросил для себя авторскую передачу на первом канале. Дали. Но из совета вывели. Недавно на круглом столе по проблемам театров Евгений Миронов умолял Путина отдать ему какие-то гаражи, принадлежащие МХАТу имени Горького. Видели бы вы, как посмотрел на него президент! Я бы после такого — заболел. Но актеры — амбивалентные дети природы… Однажды я говорил на Совете по культуре о развале писательского сообщества, просил правовой и организационной помощи. «Вы же хотели свободы! Получили. Вот сами теперь и разбирайтесь, без власти!» — был ответ. Я сначала растерялся, потом сказал: «А банки? Они тоже хотели рынка. Ну, лопнут — и лопнут. Новые вырастут. Почему же государство помогает им?» Кажется, подействовало. И вскоре состоялось первое литературное собрание, где о проблемах нашего сообщества на государственном уровне заговорили впервые за четверть века… Но почему в президиуме сидели потомки классиков литературы, я не понял. Тогда на каждом военном совете в президиуме должны сидеть потомки Кутузова, Суворова, Жукова, Рокоссовского…

«У меня прямой контакт с читателями и зрителями»

12 ноября Юрию Полякову, писателю, драматургу, главному редактору «Литературной газеты» исполняется 60 лет. Его книги как зеркало отразили путь, который мы прошли за последние 30 лет, превратившись из советских людей в буржуа. Новая идентичность не стала для нас уютной, а потому маячит вопрос: «Кто мы и куда движемся?». В своих художественных произведениях Юрий Поляков нам как лекарство прописывает «юморотерапию», а в своей публицистике серьезно отстаивает принципы сильного государства и социальной справедливости. В нашем интервью он размышляет о времени и о себе, и говорит о вызовах, на которые должна ответить Россия.

— Юрий Михайлович, день рождения всегда повод оглянуться назад, вспомнить свой исток. Как Вы делали первые шаги в литературу?

— Мой путь типичен для тех, кто родился в 40–60-е годы. Тогда хорошо работали социальные лифты. Выходец из любой советской страты при желании, трудолюбии и задатках мог состояться и в жизни, и в творчестве. Я родился в рабочей семье, не имеющей отношения к литературной сфере. В школе у меня была замечательная учительница словесности — Ирина Анатольевна Осокина. Она заметила и развивала мои способности. Тогда отлажено работала система литобъединений, писательских совещаний, выпуска первой книги молодого автора — сейчас к этому пытаются вернуться в рамках Года литературы. Я заметил, что существует стойкий миф о стесненном эстетическом, интеллектуальном кругозоре моего поколения. Это неправда. Да, мы знали: если пишешь ближе к реализму — проще издать, если экспериментируешь — сложнее. А сейчас наоборот: если в текстах больше эксперимента, с тобой носятся, даже если прочесть это невозможно. Если ты реалист, к тому же социально ответственный да еще озабоченный русской темой, Агентство по печати тебя никогда не полюбит. А литературой почему-то рулит именно оно. Наше поколение начитанное, мы прекрасно знаем мировую литературу, читали все, и то, что нельзя, тоже читали… Знали и своих предшественников в отличие от нынешних авторов, которые вообще не подозревают, что до них кто-то что-то сочинял на русском языке. Ну разве если только — Набоков и Бродский… Новое поколение часто занимается изобретением велосипеда. Приходит в ЛГ автор. Я говорю: «Стихи неплохие, но они один в один повторяют Николая Глазкова». «А кто это?» Приносят прозу. Я говорю: «Написано неплохо, но все это было в „Разбитой жизни“ у Катаева». «А кто такой Катаев?» Мы имеем катастрофическое снижение профессионализма во всех сферах. Нынешняя молодая литература, даже обвешанная премиями, это какая-то районная детская пара-олимпиада. Извините, но это не старческое ворчание, а печальная реальность…

— В своих книгах вы умеете очень точно описывать «болевые точки» в жизни социума. Одним из первых, в повести «ЧП районного масштаба», затронули тему вырождения комсомольской и партийной элиты. Не могу удержаться и процитирую: «В комсомоле работают не только головой, но и печенью». Позже вы саркастически заметили: «Чем крепче припадали к сосцам КПСС, тем громче кричали о заслугах перед демократией». Так почему выродилась советская элита?

— Элита везде склонна к вырождению. Должно заботиться, чтобы работали социальные лифты, чтобы была ротация. При советской власти лифты работали лучше, чем сейчас. Я критиковал комсомол с точки зрения идеальной молодежной организации. Нас тогда, в начале 80-х, многое не устраивало. Мы считали, что комсомол должен быть более творческим и раскованным. Мы не представляли себе, что может быть ситуация, когда у государства вообще нет молодежной программы и серьезных структур, как сейчас. Комсомол был организацией достаточно идеологизированной, хотя в меньшей степени, чем партия. Но при этом делал много полезного и нужного. Я помню, как мы на Совете творческой молодежи при ЦК ВЛКСМ рассматривали вопрос покупки «Машине времени» новой аппаратуры. Андрей Макаревич не любит об этом вспоминать. Сейчас все — жертвы советской власти. Одному вместо ордена Ленина дали знак Почета. Другому — вместо четырехкомнатной квартиры трехкомнатную. Кошмар! Комсомол содержал экспериментальные театры, устраивал выставки молодых художников, проводил совещания молодых писателей. У комсомола, как у любой структуры, было много болячек. А что, наше нынешнее правительство идеально? Посмотришь в пустые глаза иного министра и горюешь: почему я не Гоголь?! Нет, я не отказываюсь от своей критики. Это была критика молодого человека, еще не знавшего, что такое настоящий государственный развал. Убежден, и сейчас нам нужна молодежная структура. Ее нет, так как мы еще не выбрались из той колониальной модели, которую нам навязали в 90-е годы. Тогда была установка: чем слабее государство, тем лучше обществу, потребителю, производителю, деятелем культуры. Через младореформаторов и либералов эту лукавую идею нам внушали государства, где контролируется абсолютно все. Там сейчас филолог-русист боится признаться в любви к Достоевскому. Санкции!

— Герои многих ваших произведений: «Грибной царь», «Небо падших», «Хомо эректус» — бизнесмены, которые заплатили за свой успех моральным крахом. Несимпатичные персонажи — кошельковы! Вам в принципе не нравятся богатые и деловые люди?

— Я к богатым людям отношусь как к явлению природы. Есть люди высокие, есть низкие, есть блондины, есть брюнеты, есть вежливые и есть хамы, есть бедные и есть богатые. Вопрос-то в другом: у нас период первоначального накопления шел таким образом, что человеку состояться, заработать и стать богатым, не отняв у других, не обездолив более слабых, не нарушив закон и базовые христианские ценности, было невозможно. Почему сейчас можно прихватить любого богатого человека? Потому что у каждого есть свой скелет в шкафу. Об этом я и пишу. Есть люди просто больные. Ради денег они готовы на все, что угодно. А есть люди пассионарные, которые не находили себя в советской системе, а потом в 90-е ринулись в бизнес. Об этом многие мои вещи. И роман «Небо падших», который сейчас вторично экранизирован. Об этом роман «Грибной царь». Он тоже экранизирован. В дни моего юбилея на канале «Доверие» была премьера 6-серийного фильма. В главной роли Александр Галибин. Об этом многие мои пьесы — «Одноклассница», «Как боги», «Хомо эректус» и мой новый роман, который я сейчас заканчиваю. Он выйдет в следующем году. Меня волнует тема «Человек и деньги». Мне важна цена, заплаченная за успех. Эта проблема была центральной в русской литературе пореформенного периода XIX века. То был наш первый подход к штанге капитализма. За последние 20 лет в нашей стране произошли тектонические сдвиги, которые надо осмыслять. Литература этого почти не делает. Почему это не волнует российских писателей? Увы, многим букерятам вообще неинтересно наше общество и Россия. В этом беда нашего доморощенного постмодернизма. Возьмите того же Кундеру, он просто пышет обостренным национальным и социальным чувством. Да, он страстно, до судорог не любит Россию. И наши постмодернисты решили, если они тоже будут не любить Россию, то станут кундерами. Не станут… Признак российского постмодернизма — абсолютное равнодушие к судьбе страны. Волнует один вопрос: «Уезжать или еще пожить в этой ненормальной стране?» Лично мне такая литература неинтересна.