Левиафан и Либерафан. Детектор патриотизма - Юрий Поляков

— Рядовому читателю трудно сориентироваться в море литературы. Что вы посоветуете?

— «Литературная газета» дает всю палитру сегодняшней литературы. В отличие от журналов «Новый мир», «Знамя» или «Наш современник», которые говорят только о своих. Мы даем весь спектр. Литературы — море. И надо понять, что стоит читать, а на что не стоит тратить время. Человек живет где-то 20 тысяч дней. На чтение хорошей книги уходит два-три-четыре дня. Допустим, человек читает 15 тысяч дней. Получается, за всю жизнь мы в лучшем случае можем прочесть 3–4 тысячи книг. Не так много, если учесть, что ежедневно только в нашей стране в свет выходят сотни томов! Потратить время на чтение лабуды, которую рекомендуют глянцевые журналы или телепередача «Про чтение» на телеканале «Россия-24», обидно. Надо помнить, что плохая книга делает человека хуже и выбирать только хорошую литературу. А для этого надо читать ЛГ.

— Сегодня главная болевая точка — это Украина. Как вы воспринимаете трагические события, которые там разворачиваются?

— Сначала разберемся, что там происходит. На Украине идет бурный этногенез, формирование новой нации вокруг галицийского ядра, в которое еще при Австро-Венгрии была заложена идейная русофобия как способ самоидентификации. Этногенез всегда агрессивен к той части сограждан, которые отказываются от навязываемой новой самоидентификации. А на Украине это, увы, приняло и вообще фашистские или квази-фашистские формы. В России, к сожалению, привыкли общественные движения анализировать с политической и экономической точек зрения. Но законы этнического противостояния не менее, а может быть, и более суровы и важны. Этногенез — это как природное явление, как извержение. Об этом говорил Лев Гумилев. При этногенезе новая нация, чтобы самоосознаться, противопоставляет себя кому-то другому. В науке это называется «конституирующий чужой». И вот молодой украинский этнос таким «конституирующим чужим» выбрал себе русских, Россию и тех русских, которые оказались на территории Украины — образования искусственного и волюнтаристски скроенного. При советской власти в него «до кучи» были включены губернии, населенные людьми, считающими себя русскими. Впрочем, до 20 века таковыми считали себя и те, кто нынче именуются украинцами. Перечитайте Гоголя! Так вот, именно они подверглись угрозе уничтожения или жестокой ассимиляции. И восстали. Был вариант закрыть глаза на то, что миллионы людей на Украине будут уничтожены или превращены в людей третьего сорта. Слава Богу, такой ошибки не совершили, иначе в Крыму сейчас проходило бы то же самое, что и в Новороссии. И вот поставьте себя на место нашей власти. Могла она не заметить, что на Украине начался этноцид русских? Что наша соседка и родственница превращается в сателлита НАТО? Что мы получаем враждебную страну у своих границ и порабощение русского населения на этой территории? Нет, не могла. И любые санкции против нас, даже военное столкновение — зло гораздо меньшее. Вот каков был выбор. Мы могли поступить только так. Иначе — следующий майдан на Красной площади. А революция, когда именно русские стали объектом гонений, у нас уже была. Об этом теперь стыдливо помалкивают потомки комиссаров-русофобов, когда с экрана повествуют об ужасах Октября. И те люди, которые говорят: «Мы должны дистанцироваться, Украина сама разберется» — это те, кого в давние времена называли емким словом «врагоугодники». У Льва Гумилева есть такое понятие — зигзаг истории. Разрушение Советского Союза по административным границам — это именно зигзаг истории. Если бы в 1990-е у нас у власти были не болтун и пьяница, а нормальный руководитель, он мог бы отстоять такой сценарий: «Да, Советский Союз распадается. Жаль, что ж поделаешь: ни одна империя не вечна. Но тогда республики выходят из СССР в тех границах, в которых вошли в него, а принадлежность территорий, прирезанных в административном порядке, определяется плебисцитом. Как скажет население, которое там живет, так и будет». И вот представьте, что в Беловежской пуще был бы принят такой план. И таких проблем сегодня не было бы почти нигде на постсоветском пространстве. Тогда бы и Крым, и Донбасс, и Одесса, проголосовав, воссоединились бы с Россией. Но этого не сделали, заложили геополитические мины, которые рвутся в Приднестровье, Карабахе, Абхазии, а теперь и на Украине. Там распрямляется зигзаг истории, стихийно проходят отложенные плебисциты, к сожаленью, кровавые. Почему на Украине стали уничтожать русских и морально, и культурно, и физически? Об этом я писал, начиная с конца 80-х. Сейчас, к юбилею, выходит двухтомник моих интервью. Первый том называется «Государственная недостаточность», туда вошли беседы 1986–2005 года. Во второй том включены интервью 2006–2014 года. Он называется «Созидательный реванш». В отличие от многих моих коллег я могу позволить себе роскошь перепечатывать интервью, которые давал много лет назад — и при советской власти, и в ельцинскую, и в путинскую эпоху. Мне таить нечего. Люди не стыдятся искренних ошибок, людям стыдно за свое неловкое вранье и приспособленчество, ставшее со временем очевидным. Недавно я дискутировал на ТВ с литератором Д. Драгунским, и он заявил, что человеку вообще свойственно регулярно менять свои взгляды. Да, некоторым женщинам свойственно часто менять мужчин, но таких женщин обычно характеризуют кратким и емким словом.

— До каких пределов могут простираться границы сатиры? Вот в одной из пьес у Вас есть довольно сатирический персонаж — священник. Допустима ли ирония в отношении церкви?

— В церкви такие же люди, как и мы с вами, и у них такие же слабости. До сих пор многим батюшкам не нравятся «Мелочи архиерейской жизни» Лескова. Они считают, писатель слишком ироничен в отношении клира. Но ирония это ведь не сатанизм и не лукавое инославие. Однажды меня пригласили на телепередачу, посвященную проблемам религиозного сознания, но разговор почему-то свелся к обсуждению дорогих часов и ремонта квартиры Святейшего. Я выступил против такого поворота, сказав, что и у мусульман, и у иудеев, и у католиков тоже немало проблем, но почему-то внутриконфессиональные нелады принято у нас рассматривать исключительно на православных примерах. А зря! Давайте побеседуем о педофилии у католиков. Больше всех во время эфира резвилась одна ведущая девица. Когда все закончилось, редактор ее даже упрекнул, мол, не слишком ты на Патриарха наезжала? Она ответила: «А мне по барабану. Я — католичка». Вот это уже безобразие, когда под видом борьбы за гуманизм, атеизм, общечеловеческие ценности, просто-напросто бьются за общинные или конфессиональные интересы. Что же касается моего отца Михаила Тяблова из «Одноклассницы», с успехом идущей по стране, — он отнюдь не сатирический. Когда писал пьесу, между прочим, советовался со знакомыми священниками, в частности, с другом моей поэтической юности, замечательным поэтом Владимиром Неждановым, он стал батюшкой, у него приход в Зеленограде. Они мне давали советы, я что-то убрал, что-то добавил. В пьесе показан обычный современный российский священник. И был смешной случай. Одним из первых пьесу поставил Владикавказский русский театр. Перед премьерой вдруг раздается звонок: «Это отец такой-то из Владикавказа. Мы только что посмотрели прогон спектакля. Если вы православный человек, вы должны снять этот спектакль из репертуара. Не может быть таким пастырь. Почему он на прихожанок заглядывается? Почему он потратил на себя деньги, выделенные на строительства храма?» В общем, раздраконил… Я перезвонил сразу директору театра: «Владимир Иванович, мне сейчас звонил отец имярек. Ругался… Что делать?» Он ответил: «Забудь! Он у нас был раньше заведующим отделом пропаганды и агитации обкома комсомола. И тоже всех ругал!»

— Недавно Вы достаточно жестко прошлись по Солженицыну. А ведь для многих это культовая фигура, причем, с положительным знаком. За что вы его так?

— По Солженицыну прошлась газета «Культура», ибо именно вы дали мой краткий комментарий, вызвавший такую бурю в прессе и в Интернете. В чем суть. Я всего-навсего напомнил, что юбилей Солженицына будет только в 2018 году, а уже сейчас принято постановление о праздновании и ведется активная работа. Но у нас же есть и другие писатели. Например, почему совсем забыли о 100-летии Константина Симонова в 2015-м. На мой взгляд, по меньшей мере, он фигура равновеликая. В том же 18-м 200 лет Тургеневу и 150 лет Горькому. О них вообще ни гу-гу. Они менее значительны, нежели Солженицын? Они гораздо выше. Думаю, что даже самый лютый гулагоман спорить с этим не станет. Получается непонятный перекос. Те писатели, которые серьезно скандалили со своей страной, почему-то имеют странные преимущества перед теми, кто не ругался всемирно со своим Отечеством. Мы не заметили 100-летие Леонова, Катаева, Твардовского… Шолоховский юбилей прошел как-то между делом. У нас что, люстрация, принят закон, по которому мы выбираем для увековечивания только «сварливых» деятелей культуры? Мы ставим памятник Ростроповичу через 5 лет после его смерти. А где памятник Свиридову? Да, он не отъезжал из страны, не бегал с автоматом по Белому Дому, но он писал великую музыку. Со дня его смерти прошло пятнадцать лет. Где памятник? Кстати, в гневных отповедях, особенно в «Российской газете», занявшей позицию какого-то мелкого правозащитного бюллетеня, больше всего нажимали на то, что Солженицын не «уехал», как я сказал, а его «выслали». Во-первых, человек, которого высылают, как раз и уезжает. Разве не так? Вот если бы его запаковали и отправили малой скоростью, тогда сказать «уехал» нельзя, а только «выслали». Во-вторых, Сноуден, высказавший о США соображения, не понравившиеся тамошней власти, может только мечтать о высылке, которой подвергся автор «Ракового корпуса». Однако он сидит у нас взаперти, зная, что на родине его ждет пожизненный срок или электрический стул. Что с чем сравнивать!