Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Докинз Ричард

Джереми был способен смеяться даже над условностями и штампами собственного телевизионного ремесла, которыми сам же и пользовался. Он заставил меня объяснять пример с рестораном за рулем машины, как будто беседуя с незримым пассажиром рядом. Саймон Рэйкс, режиссер другого фильма, в котором я позже снимался для Четвертого канала, “Преодолевая научный барьер” (больше об этом – ниже), подшутил над этим штампом открыто: монтажная склейка переводила с меня, обращающегося к “пассажиру”, на изображение машины снаружи, на котором было очевидно, что никакого пассажира рядом со мной нет (даже оператора). Когда я воспротивился, Саймон рассмеялся и сказал, что никто не заметит: это вошло в грамматику телевидения, стало принятой условностью.

Другая подобная условность в документальных фильмах – “движение навстречу камере”, в которой ведущего снимают в “беседе” с несуществующим человеком, который, как предполагается, должен пятиться назад. Оператор действительно пятится (подвергая опасности себя самого и прохожих – его спасает лишь заботливо направляющая рука звукооператора на плече). Я всегда проводил грань по этому телештампу. Все режиссеры, с кем я работал, иногда с неохотой, но принимали мой отказ сниматься в подобных эпизодах. Еще одна телевизионная условность – “ускоренные кадры с облаками”, которые часто применяются, чтобы показать ход времени: это бывает очень красиво, так что против этого я не возражаю. Фокусы со временем – замедление, ускорение – часто задействуются в великолепных телепередачах Дэвида Аттенборо: они весьма эффектны, но хотелось бы, чтобы он явным образом сообщал, когда делает это, – хотя бы в тех случаях, когда это не очевидно. В его увлекательной автобиографии, “Жизнь в эфире” (Life on air), захватывающе описываются истоки документального телевидения – времена, когда ему и его коллегам приходилось изобретать эти условности, “грамматику” документальных телепередач, с нуля: когда сделать затемнение, когда – резкую монтажную склейку, когда – голос за кадром, когда – показать рассказчика, и так далее.

После выхода фильма “Хорошие парни приходят первыми” на мою долю выпал недолгий “медовый месяц”, в который мое имя связывали с добротой, а не с эгоистичностью – как бывало обычно, поскольку очень многие в моей первой книге читали только название. Ко мне обратились три крупных фирмы. Глава Marks & Spencer, лорд Сифф, связался со мной через свою дочь Даниэлу, которая оказалась моей студенткой в Новом колледже: он пригласил меня пообедать в зале заседаний компании в Лондоне. Мы с Даниэлой были единственными гостями, и ее отец довольно убедительно объяснял нам, что Marks & Spencer – очень хорошая компания, которая заботится о своих сотрудниках. Я не видел причин сомневаться в его словах, но не уверен, что он понял основную мысль фильма “Хорошие парни приходят первыми”. Может быть, Даниэла ему потом объяснила.

Менее убедительна была молодая женщина из отдела рекламы корпорации Mars, которая пригласила меня на обед, чтобы объяснить: ее компания продает шоколадные батончики не для того, чтобы заработать денег, а чтобы сделать жизнь людей слаще. Сама она была мила, и пообедать с ней было приятно, но послание ее корпорации было не менее приторно, чем ее шоколад.

И наконец, некий британец, один из руководителей европейского отделения IBM, который действительно понял, о чем был фильм, отправил меня в штаб-квартиру компании в Брюсселе, чтобы провести игру-тренинг для руководителей среднего звена. Целью было помочь им сблизиться и таким образом улучшить рабочую обстановку.

Молодых и деятельных людей в костюмах разделили на три команды: “красных”, “синих” и “зеленых”: они играли в измененную версию “повторяющейся дилеммы заключенного” (не буду приводить подробности здесь, это классика теории игр – а детально она разбирается в книге Аксельрода и во втором издании “Эгоистичного гена”). Каждую команду закрыли в отдельной комнате, и они передавали свои ходы через гонца. В точности как предсказал бы Аксельрод, между всеми тремя командами сложилось тесное сотрудничество, которое продержалось весь тот длинный день. Но, увы, теория также предсказывает, что, если точное время окончания такой игры известно, искушение предательства возрастает. Это происходит от того, что последний раунд – если понятно, что он последний, – становится, в сущности, неотличим от единичной дилеммы заключенного, в которой предательство будет рациональным выбором. А раз вы знаете, что рациональный противник, скорее всего, предаст в последнем раунде, рациональным становится нанести упреждающий удар в предпоследнем, и так далее, в обратную сторону. Аксельрод придумал выражение “тень будущего”, которое означает ожидаемое время до конца игры. Чем короче тень, тем выше искушение предать.

И, к сожалению, в игре IBM было известно, что она закончится в четыре часа дня. Нам следовало бы предвидеть катастрофический итог и не объявлять время окончания заранее, а свистнуть в финальный свисток в случайный, непредсказуемый момент. Задним числом кажется совсем неудивительным, что незадолго до счастливого часа чаепития “красные” по-крупному предали “синих”, разрушив доверие, которое долго и с трудом выстраивали весь день. Наша игра вовсе не помогла этим сотрудникам сблизиться: наша игра, хоть и шла на жетоны, а не настоящие деньги, создала такую вражду между “синими” и “красными”, что им пришлось пройти психологическое консультирование, прежде чем они снова смогли вместе работать над таким серьезным делом, как управление компанией IBM. Сейчас звучит смешно, но тогда по дороге домой мне было совсем не до смеха.

За фильмом “Хорошие парни приходят первыми” вскоре последовал еще один в серии “Горизонт”, его тоже снимал Джереми Тейлор. На этот раз название было известно с самого начала: “Слепой часовщик”. Как и свежеопубликованная книга, из которой это название взяли, фильм был ответом креационизму, и этого оказалось достаточно, чтобы обосновать проведение основных съемок в Техасе. Мы с Джереми прилетели в Даллас, арендовали машину и поехали в маленький сонный городок Глен-Роуз. Неподалеку от него река Палукси катит свои неглубокие волны по гладким изгибам известняковых плит, в которых прекрасно сохранились следы динозавров. Точнее, прекрасно выглядят одни, и на них видны характерные отпечатки трех пальцев. Другие сохранились достаточно плохо, чтобы верующий взгляд – именно верующий в полном смысле слова – мог принять их за следы человека. В 1930-х годах Палукси стала меккой креационистов, всегда готовых поверить в то, что мир молод и что люди ступали по земле вместе с динозаврами (“бегемотами” из Книги Иова). В Глен-Роуз образовался рынок бетонных изделий – поддельных следов динозавров рядом с отпечатками ног людей-великанов, и эти “свидетельства” стали коньком креационистских рассказов и публикаций.

Джереми нанял местную техасскую съемочную команду, и мы прошагали по дикой местности от Глен-Роуз до реки Палукси, где провели чудесный день: купались в теплой мелкой воде, бродили по приятному гладкому известняковому дну. Нас сопровождали Ронни Хастингс, местный учитель естествознания, и Глен Кубан: эти двое проделали огромную работу по выяснению подлинной правды о “человеческих следах” в реке Палукси (это и в самом деле следы динозавров, но со стороны пяток, поэтому трех пальцев не видно). Я пересмотрел этот фильм, чтобы освежить его в памяти, когда писал эту книгу: меня слегка смущает краткость моих шорт – они тогда получили свою долю непристойных шуточек в интернете. Сегодня короткие шорты не в моде, но должен сказать, что до сих пор нахожу бермуды чересчур длинными и нелепыми, даже громоздкими. К тому же если бы я бродил по реке Палукси в них, они бы промокли.

Мой друг Джереми Черфас, у которого немало телевизионного опыта, рассказал мне историю с шортами, которая приключилась с другим ведущим документальных передач, выдающимся южноафриканским антропологом Глином Айзеком. Снимали, как он наклоняется подобрать ископаемое, а затем поворачивается показать его на камеру. Он был в очень коротких шортах и не заметил, что видно его пенис. Режиссер щепетильно крикнул “Стоп!”, но, по словам Черфаса, “оператор был отличный, поэтому он просто продолжал снимать”. Со мной таких конфузов не случалось, но должен признать, что (по словам Лаллы) театральные костюмеры не выбрали бы короткие шорты для декламации Шекспира, а мне пришлось читать фрагмент, в котором Гамлет замечает, с какой легкостью человеческий глаз обманывается случайным сходством (в его случае – облаков с животным, в моем – следов пяток динозавров с человеческими следами).