Наш общий друг. Часть 1 - Чарльз Диккенс

— Но за исключеніемъ этого жизнь была бы тамъ порядкомъ однообразна, — замѣтилъ Ляйтвудъ.

— Я и объ этомъ думалъ, — сказалъ Юджинъ, какъ будто онъ и въ самомъ дѣлѣ всесторонне обсуждалъ этотъ предметъ съ дѣловой точки зрѣнія. — Тамъ однообразіе было бы опредѣленнаго и ограниченнаго свойства. Оно распространялось бы только на двухъ человѣкъ. Что до меня, Мортимеръ, то я нахожу, что однообразіе, опредѣленное съ такою точностью и ограниченное такими предѣлами, гораздо сноснѣе, чѣмъ неограниченная и безпредѣльная монотонность, въ которой живетъ большинство нашихъ ближнихъ.

Ляйтвудъ засмѣялся и сказалъ, подвигая другу вино:

— Мы будемъ имѣть случай на опытѣ провѣрить этотъ вопросъ нынѣшнимъ лѣтомъ.

— Случай не вполнѣ убѣдительный, — возразилъ со вздохомъ Юджинъ, — но все-таки провѣримъ. Надѣюсь, что мы не наскучимъ другъ другу.

— Ну-съ, а теперь по поводу твоего почтеннаго родителя… — началъ Ляйтвудъ, приступая къ предмету, который они собирались обсуждать, — къ самому щекотливому для нихъ предмету.

— Да, по поводу моего почтеннаго родителя, — повторилъ Юджинъ, усаживаясъ въ кресло. — Къ моему почтенному родителю я желалъ бы лучше приступить при свѣчахъ, какъ къ предмету, нуждающемуся въ искусственномъ блескѣ, но ужъ такъ и быть, примемся за него при мерцаніи сумерекъ, оживляемыхъ лишь пламенемъ камина.

Съ этими словами онъ еще разъ размѣшалъ уголья и, когда они разгорѣлись, продолжалъ:

— Итакъ, мой почтенный родитель откопалъ гдѣ-то въ своемъ почтенномъ сосѣдствѣ жену своему несовсѣмъ почтенному сыну. Конечно, съ приданымъ, иначе онъ не выбралъ бы ея. Мой почтенный родитель, съ минуты рожденія каждаго изъ своихъ дѣтей, а иногда и раньше, самымъ точнымъ образомъ опредѣлялъ (по его выраженію) ихъ призваніе и поприще въ жизни и назначалъ, чѣмъ должны были быть эти маленькія обреченныя жертвы. Мой почтенный родитель предназначилъ мнѣ быть юристомъ, каковымъ я и состою, но только съ небольшимъ добавленіемъ огромной практики, каковой у меня нѣтъ, и предопредѣлилъ мнѣ быть женатымъ, что тоже не состоялось.

— О первомъ ты мнѣ часто говорилъ.

— О первомъ я часто тебѣ говорилъ. Считая себя недостаточно способнымъ стоять на высотѣ юридической карьеры, я до сихъ поръ подавлялъ въ себѣ это второе родительское предопредѣленіе. Ты знаешь моего родителя, но не такъ хорошо, какъ я его знаю. Если бы ты зналъ его такъ же хорошо, какъ я, онъ бы тебя посмѣшилъ.

— Вотъ что называется: сказано съ сыновнимъ уваженіемъ. Не такъ ли, Юджинъ?

— Совершенно такъ, повѣрь мнѣ. Я искренно почитаю моего родителя. Но что же мнѣ дѣлать, если онъ меня смѣшитъ? Когда родился мой старшій братъ, то всѣ мы, остальные, само собой разумѣется, знали (я хочу сказать — знали бы, если бы существовали тогда), что онъ долженъ быть наслѣдникомъ родовыхъ затрудненій, которыя мы въ общежитіи зовемъ родовымъ достояніемъ. Но когда наступило время родиться второму моему брату, мой родитель сказалъ: «Это будетъ маленькій столпъ церкви». Онъ родился и сталъ столпомъ церкви — крайне шаткимъ, къ слову сказать. Мой третій братъ явился на свѣтъ гораздо ранѣе, чѣмъ это было совмѣстимо съ его сыновнимъ долгомъ по отношенію къ матери, но мой родитель, нимало не захваченный этимъ врасплохъ, тотчасъ же рѣшилъ, что онъ будетъ кругосвѣтнымъ мореплавателемъ. Его сунули во флотъ, но кругосвѣтнаго плаванія онъ не совершилъ. Явился я, и со мною было поступлено такъ, что результаты, въ высшей степени удовлетворительные, ты видишь передъ собой. Когда моему младшему брату минуло полчаса отъ рожденія, мой почтенный родитель объявилъ, что онъ будетъ геніемъ въ области механики. И такъ далѣе. Вотъ почему я и говорю, что мой родитель смѣшитъ меня.

— Ну, а относительно невѣсты, Юджинъ?

— Тутъ мой родитель перестаетъ меня смѣшить, такъ какъ относительно этой особы мои планы діаметрально расходятся съ его планами.

— Ты знаешь ее?

— Никогда не видалъ.

— Почему же бы тебѣ не посмотрѣть?

— Милый другъ, ты изучилъ мой характеръ. Скажи: могу ли я явиться къ ней съ надписью на лбу: «выгодный», «показывается», и увидѣть ее съ такою же надписью? Я съ величайшимъ удовольскіемъ готовъ исполнить всѣ распоряженія моего почтеннаго родителя, будь увѣренъ, кромѣ распоряженія о женитьбѣ. Самъ посуди: буду ли я въ состояніи выносить семейную жизнь, когда мнѣ все такъ скоро надоѣдаетъ, такъ неизмѣнно, такъ безнадежно надоѣдаетъ?

— Какой же ты непостоянный малый, Юджинъ!

— Въ способности скучать я одинъ изъ самыхъ постоянныхъ людей во всемъ человѣчествѣ, могу тебя увѣрить, — отвѣтилъ сей достойный мужъ.

— Какъ же ты сейчасъ только разсуждалъ объ удовольствіяхъ однообразія жизни вдвоемъ?

— На маякѣ — пожалуйста, припомни это условіе. На маякѣ.

Мортимеръ опять засмѣялся, а Юджинъ, тоже засмѣявшись — въ первый разъ, какъ будто, по основательнымъ соображеніямъ, онъ созналъ себя наконецъ человѣкомъ довольно занимательнымъ, — снова погрузился въ свою обычную угрюмость, продолжая пробавляться сигарой.

— Нѣтъ, тутъ ужъ ничто не поможетъ: одно изъ прорицаній моего почтеннаго родителя должно навсегда остаться несбывшимся. При всемъ моемъ желаніи сдѣлать ему одолженіе, въ этомъ случаѣ ему придется испытать неудачу.

Пока они говорили, на дорогѣ становилось все темнѣе и темнѣе. Вѣтеръ продолжалъ пилить, опилки кружились за потускнѣвшими окнами; тянувшееся внизу кладбище быстро заволакивалось тьмой, и тьма всползала на верхушки домовъ.

— Точно загробные духи поднимаются, — сказалъ Юджинъ.

Онъ подошелъ къ окну съ сигарой во рту, какъ бы затѣмъ, чтобы еще больше насладиться ею при мысли о томъ, какъ уютно у пылающаго камина въ сравненіи съ тѣмъ, что дѣлается на дворѣ, и, возвращаясь къ своему креслу, вдругъ остановился на полпути и сказалъ:

— Кажется, одинъ изъ духовъ заблудился и завернулъ сюда разспросить о дорогѣ. Посмотри-ка: вотъ онъ.

Ляйтвудъ, сидѣвшій спиною къ дверямъ, повернулъ голову и увидѣлъ въ темнотѣ входа неясное очертаніе человѣческой фигуры, къ которой и обратился съ вопросомъ:

— Какой тамъ чортъ?

— Прошу извинить, почтеннѣйшіе, — откликнулся духъ глухимъ, хриплымъ голосомъ. — Скажите, кто тутъ изъ васъ законникъ Ляйтвудъ?

— Отчего вы не постучались? — спросилъ Мортимеръ.

— Прошу извинить, почтеннѣйшіе, — отвѣтилъ духъ тѣмъ же тономъ, — но вы, можетъ статься, не замѣтили, что дверь-то была не затворена.

— Что вамъ нужно?

На это духъ опять отвѣтилъ глухимъ шепотомъ:

— Прошу извинить, почтеннѣйшіе, скажите, кто тутъ изъ васъ законникъ Ляйтвудъ?

— Одинъ изъ насъ Ляйтвудъ, — сказалъ владѣлецъ этого имени.

— Ладно, почтеннѣйшіе, — отозвался таинственный духъ, тщательно притворивъ за собой дверь. — Важное дѣльце къ вамъ есть.

Мортимеръ зажегъ свѣчи. Онѣ освѣтили посѣтителя — человѣка невзрачнаго, съ косыми глазами. Говоря, онъ мялъ въ рукахъ свою старую, изношенную мѣховую шапку, безобразную, истертую, похожую на какое-то волосатое животное, не то на щенка, не то на котенка, котораго утопили и который уже началъ разлагаться.

— Ну, говорите, въ чемъ дѣло, — сказалъ Мортимеръ.

— Почтеннѣйшіе, — заговорилъ пришлецъ пріятнымъ, по его мнѣнію, тономъ, — скажите же, который изъ васъ законникъ Ляйтвудъ?

— Я Ляйтвудъ.

— Законникъ Ляйтвудъ! — обратился къ нему неизвѣстный съ униженнымъ видомъ. — Я человѣкъ маленькій, добываю пропитаніе въ потѣ лица моего. Но чтобы не потратить даромъ потъ лица моего, я желаю, чтобы меня прежде привели къ присягѣ.

— Я не привожу къ присягѣ.

Видимо не повѣривъ этому, посѣтитель угрюмо проворчалъ:

— Альфредъ-Давидъ.

— Это ваше имя? — спросилъ Ляйтвудъ.

— Мое имя? — Нѣтъ. Я иду на Альфредъ-Давидъ.

Юджинъ, продолжая курить и не спуская глазъ съ незнакомца, объяснилъ, что эти таинственныя слова, вѣроятно, должны означать affidavit.

— Я говорю вамъ, милый человѣкъ, — сказалъ Ляйтвудъ съ своимъ безпечнымъ смѣхомъ, — что и не привожу къ присягѣ и не принимаю никакихъ клятвенныхъ показаній.

— Онъ можетъ васъ проклясть, если хотите, — прибавилъ Юджинъ. — Это и я, пожалуй, могу. Но больше мы ничего для васъ сдѣлать не можемъ.

Обезкураженный посѣтитель принялся вертѣть въ рукахъ своею дохлаго котенка, нерѣшительно поглядывая то на одного, то на другого почтеннѣйшаго и въ то же время собираясь съ мыслями. Наконецъ онъ сказалъ:

— Дѣлать нечего, — отберите отъ меня показаніе.

— Гдѣ? — спросилъ Ляйтвудъ.

— Да здѣсь же. Письменно, на бумагѣ.

— Прежде всего разскажите намъ, въ чемъ дѣло.

— Дѣло это, — заговорилъ незнакомецъ, ступивъ шагь впередъ, понижая свой хриплый голосъ до шепота и прикрывая ротъ рукой. — дѣло это въ наградѣ отъ пяти до десяти тысячъ фунтовъ. Вотъ въ чемъ оно — это дѣло. Дѣло объ убійствѣ. Вотъ оно въ чемъ.