Наш общий друг. Часть 1 - Чарльз Диккенс

Наконецъ процессія разсѣялась отъ неистоваго вторженія мушкатнаго орѣха [7], отъ натиска котораго двери гостиной отскочили, какъ отъ пушечнаго ядра, и пока это благовонное зелье, распредѣленное по рюмкамъ съ теплымъ краснымъ виномъ, обходило публику, миссъ Подснапъ улучила минуту, чтобъ улизнуть, и возвратилась на свое прежнее мѣсто подлѣ своей новой подруги.

— Ахъ, какое счастье! — Наконецъ-то это кончилось! — сказала она. — Надѣюсь, вы на меня не смотрѣли?

— Почему же не смотрѣть, моя милая?

— Ахъ, я слишкомъ хорошо себя знаю! — удрученно вздохнула миссъ Подснапъ.

— А я скажу вамъ что-то, что я знаю про васъ, — перебила ее мистрисъ Ламль привораживающимъ тономъ, — вы, моя душечка, безъ всякой надобности слишкомъ застѣнчивы.

— Мама незастѣнчива, — сказала миссъ Подснапъ. — Я ненавижу васъ! Подите прочь!

Этотъ выстрѣлъ былъ тихонько направленъ въ отважнаго Громпуса, который мимоходомъ подарилъ ее заискивающей улыбкой.

— Извините меня, дорогая моя миссъ Подснапъ, я почти… — начала было мистрисъ Ламль, но молодая дѣвушка перебила ее:

— Если мы серьезно собираемся стать искренними друзьями (я думаю, что мы и теперь уже друзья, потому что вы одна заговорили со мной о дружбѣ), то постараемся не пугать другъ друга. Мнѣ ужъ и то довольно страшно, что я миссъ Подснапъ, — такъ не зовите меня такъ, а зовите просто Джорджіаной.

— Дорогая моя Джорджіана… — начала опять мистрисъ Ламль.

— Ну вотъ, такъ лучше, благодарю васъ, — сказала миссъ Подснапъ.

— Дорогая моя Джорджіана, извините меня, но я право не вижу, почему беззастѣнчивость вашей мама должна быть причиной вашей застѣнчивости.

— Неужели и вправду не видите? — спросила миссъ Подснапъ, тревожно дергая свои пальцы и бросая растерянные взгляды по сторонамъ. — А впрочемъ, можетъ быть, вы и правы.

— Милочка Джорджіана, вы слишкомъ легко уступаете моему скромному мнѣнію. Да это даже, по правдѣ сказать, и не мнѣніе, а просто мое чистосердечное сознаніе въ своей безтолковости.

— Ахъ нѣтъ, вы не безтолковы! — горячо откликнулась миссъ Подснапъ. — Это я безтолкова. Вы не заставили бы меня такъ разболтаться, если бъ вы были безтолковы.

Легкій укоръ совѣсти въ виду столь быстраго успѣха ея коварныхъ замысловъ вызвалъ на лицо мистрисъ Ламль слабую краску, отъ которой оно просіяло еще больше въ ту минуту, когда она улыбнулась лучшею своей улыбкой дорогой Джорджіанѣ и покачала головой съ привѣтливой игривостью, не потому, чтобъ это должно было что-нибудь означать, а просто потому, что Джорджіанѣ это, повидимому, нравилось.

— Я вотъ что хочу сказать, — продолжала миссъ Подснапъ. — Въ мама столько страшнаго, и въ папа столько страшнаго, да и вездѣ столько встрѣчается страшнаго — по крайней мѣрѣ вездѣ, гдѣ я бываю, — а сама-то я совсѣмъ ужъ не страшная, что я понятно, пугаюсь, то-есть… я не умѣю это выразить… не знаю, понимаете ли вы меня?..

— Вполнѣ понимаю, дорогая моя… — начала было мистрисъ Ламль съ лукавымъ подозрительнымъ взглядомъ, какъ вдругъ молодая дѣвица опять откинулась къ стѣнѣ и закрыла глаза.

— Ахъ, вотъ мама опять стала страшная! Она говоритъ съ кѣмъ-то, у котораго стеклышко въ глазу. Ахъ, я знаю, она приведетъ его сюда… Ахъ, не подводите! Ахъ, теперь этотъ со стеклышкомъ будетъ моимъ кавалеромъ! Ахъ, что мнѣ дѣлать!!

На этотъ разъ миссъ Подснапъ сопровождала свои восклицанія топотомъ ногъ и несомнѣнно, была въ искреннемъ отчаяніи. Но ей не было спасенія отъ выступавшаго иноходью незнакомца, котораго подводила къ ней величественная мистрисъ Подснапъ. Одинъ глазъ у этого господина былъ завинченъ моноклемъ до полнаго его исчезновенія, а другой вставленъ въ рамку за стекло очковъ. Онъ посмотрѣлъ внизъ этимъ вторымъ глазомъ и, увидавъ миссъ Подснапъ какъ бы на днѣ перпендикулярной шахты, вытащилъ ее на поверхность и тою же иноходью увлекъ за собой. Все тотъ же узникъ заигралъ другую кадриль, выражавшую томленіе его о свободѣ; все тѣ же шестнадцать исполнили прежнюю меланхолическую пантомиму, и иноходецъ повелъ миссъ Подснапъ на прогулку между мебелью съ такимъ видомъ, какъ будто изобрѣлъ нѣчто совершенно новое.

Тѣмъ временемъ какой-то заблудшій, весьма мягкосердый по наружности господинъ, прикочевавъ къ коврику у камина и, расположившись тамъ между вождями племенъ, собравшимися на совѣщаніе съ мистеромъ Подснапомъ, не замедлилъ вызвать краску въ лицѣ, и взмахъ руки этого послѣдняго джентльмена въ высшей степени неучтивымъ замѣчаніемъ по поводу какихъ-то темныхъ личностей, умершихъ съ голоду на дняхъ, — извѣстіе явно несвоевременное въ этотъ послѣобѣденный часъ, не приспособленное къ ланитамъ «молодой особы» и притомъ въ. дурномъ вкусѣ.

— Я не вѣрю этому, — сказалъ мистеръ Подснапъ, отмахивая непріятный фактъ себѣ за спину.

Мягкосердый господинъ смиренно выразилъ опасеніе, что кажется, приходится повѣрить «этому», какъ дѣлу доказанному, ибо производилось слѣдствіе и имѣется формальное донесеніе.

— Ну, такъ они сами виноваты, — отрѣзалъ мистеръ Подснапъ.

Beнирингъ и другіе вожди племенъ одобрили такое объясненіе.

Мягкосердый господинъ осмѣлился замѣтить, что, какъ показываютъ факты, смерть въ этомъ случаѣ была навязана виновнымъ посторонней силой; что въ своемъ бѣдственномъ положеніи они, повидимому, слабымъ голосомъ протестовали противъ нея; что они готовы были взять на себя смѣлость перетерпѣть голодъ, если бъ могли, и рады были бы не умирать съ голоду, если бъ можно было этимъ угодить всѣмъ и каждому.

— Нѣтъ страны, — проговорилъ мистеръ Подснапъ, сильно краснѣя, — нѣтъ въ мірѣ страны, сэръ, гдѣ принимались бы такія мѣры относительно бѣдныхъ, какія принимаются въ нашей странѣ.

Мягкосердый господинъ былъ съ этимъ согласенъ, но дѣло отъ этого не становилось лучше, ибо это показывало, что гдѣ-то что-то неладно.

— Гдѣ? — строго спросилъ мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ скромно отвѣтилъ, что было бы хорошо сдѣлать попытку, и весьма серьезную, открыть — гдѣ именно.

— А-а! — протянулъ мистеръ Подснапъ. — Легко сказать: гдѣ-то, но нелегко сказать — гдѣ. Я, впрочемъ, вижу, куда вы мѣтите. Я понялъ это съ первыхъ словъ. Централизація? — Нѣтъ! Съ моего согласія — никогда! Не англійское дѣло.

Между вождями племенъ пробѣжалъ одобрительный шопотъ, какъ бы говорившій: «Ага! вотъ вы его и подцѣпили! Держите же крѣпче!»

А онъ и не зналъ (кротко замѣтилъ на это мягкосердый господинъ), что онъ мѣтитъ въ какую-нибудь изацію. Насколько ему извѣстно, онъ вовсе не расположенъ къ централизаціи да и вообще къ какой бы то ни было изаціи. Но ужъ конечно такіе случаи поражаютъ его сильнѣе, чѣмъ самыя многосложныя слова. Можетъ ли онъ позволить себѣ спросить, почему голодная смерть и небрежность общества должны считаться дѣломъ по преимуществу англійскимъ!

— Я полагаю, вамъ извѣстна численность народонаселенія Лондона? — спросилъ мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ полагалъ, что извѣстна, но полагалъ въ то же время, что она ровно ничего бы не значила, если бы существующіе законы примѣнялись во всей своей силѣ.

— А извѣстно ли вамъ, — я по крайней мѣрѣ надѣюсь, что извѣстно, — что само Провидѣніе предопредѣлило, чтобы нищіе всегда были на свѣтѣ? — продолжалъ строго мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ надѣялся, что ему и это извѣстно.

— Очень радъ слышать, — сказалъ съ грознымъ видомъ мистеръ Подснапъ. — Очень радъ слышать. Впередъ вы, надѣюсь, будете осторожнѣе и не позволите себѣ возставать противъ Провидѣнія.

За эту фразу (попробовалъ было возразить мягкосердый господинъ) онъ не возлагаетъ отвѣтственности на мистера Подснапа; самъ же онъ, со своей стороны, никогда не отважится совершить что-либо столь противоестественное, какъ позволить себѣ возстать противъ Провидѣнія, но…

Но тутъ мистеръ Подснапъ почувствовалъ, что наступила для него минута вспыхнуть въ лицѣ и навсегда отмахнуть мягкосердаго господина. Поэтому онъ сказалъ:

— Я долженъ отказаться продолжать этотъ тягостный разговоръ. Онъ непріятенъ для моихъ чувствъ. Онъ противенъ моимъ чувствамъ. Я уже сказалъ, что не допускаю подобныхъ вещей. Не мнѣ (мистеръ Подснапъ сдѣлалъ сильное удареніе на мнѣ, какъ бы намекая, что все это, быть можетъ, очень хорошо для васъ) — не мнѣ осуждать пути Провидѣнія. Я, смѣю надѣяться, понимаю эти вещи и я уже сказалъ, въ чемъ состоять предначертанія Провидѣнія… И кромѣ того, — прибавилъ мистеръ Подснапъ, багрово-красный вплоть до своихъ головныхъ щетокъ отъ сильнаго чувства личнаго оскорбленія, — кромѣ того, это крайне щекотливая тема. Скажу болѣе: отвратительная тема, такая тема, о которой нельзя говорить въ присутствіи нашимъ женъ и… молодыхъ особъ, и я… — Онъ заключилъ взмахомъ руки и досказалъ такимъ образомъ выразительнѣе, чѣмъ словами: — «и я стираю ее съ лица земли».