Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Первым проявил решимость Шульгин. Он переступил черту и замер на расстоянии вытянутой руки, по колено в густой траве. Где он был в этот момент?

Он постоял там с полминуты и вдруг быстро шагнул обратно. Вытер рукавом пот со лба.

– Нет, ребята, это не дело. Хоть я и гусар в душе, но не до такой степени. Надо по науке. Проверить там все. На радиоактивность, наличие или отсутствие ядовитых газов, вредной микрофлоры…

– И микрофауны, – вставил Новиков.

– Именно. Это я беру на себя. Анализы мне наши институтские биохимики и микробиологи сделают, а остальное мы и сами.

– Дилетантство все это, – сказал Новиков. – Три-пять параметров ты проверяешь, а их там еще сотня, таких, что и в голову не придет… Начиная от спектра солнца.

– Любое дело можно считать хорошо соображенным, если предусмотрено хотя бы тридцать процентов возможных последствий, оставив остальные семьдесят на волю случая… Это Наполеон так считал, – вскользь заметил Воронцов. – Что можно проверить – давайте проверим.

Экспресс-анализы не показали ничего такого, чего можно было бы опасаться, и экспедиция, которую Новиков назвал, совершив небольшой плагиат, «Путешествием дилетантов», началась.

На планете было великолепно. И пейзаж, и воздух, пахнущий горячим от солнца сосновым лесом, и ощущение беспредельного простора, первозданности, нетронутости нового для людей мира. Такой, возможно, была Америка пятьсот лет назад.

Но стоило большого волевого усилия заставить себя отойти от квадрата, очерченного светящейся каймой, проема в бесконечности, за которым осталась полутемная мастерская, заплаканные дождем окна и Олег перед пультом.

Новиков, Воронцов и Шульгин прошли около километра, путаясь ногами в высокой траве, распугивая многочисленных прыгающих насекомых, похожих на кузнечиков, достигли первых высоких деревьев, под которыми торчали три каменных клыка, как три противотанковых надолба, и остановились.

Толстую чешуйчатую кору сосен прорезали совсем свежие, еще не заплывшие смолой царапины очень неприятного вида.

– Не нравится мне это дело, – сказал Шульгин. – Как бы саблезубый кто-то когти точил. Не с нашим снаряжением здесь бродить…

Воронцов оттянул затвор автомата «узи». Он предпочел бы держать в руках нечто более надежное, вроде крупнокалиберного карабина, но выбор оружия определялся размером камеры.

– А все равно здесь здорово, – продолжил Шульгин, покосившись на металлический лязг. – Гляньте вон туда – совсем как у Шишкина «Лесные дали».

Действительно, ландшафт наводил на такие ассоциации. К северу обширная поляна, плавно понижаясь, упиралась в стену мачтового соснового, а может, и кедрового леса, который простирался во все стороны за черту видимого горизонта. А видно было отсюда километров на пятнадцать, не меньше. На юг поляна, сужаясь клином, заканчивалась обрывистым мысом, вновь густо покрытым высоченными, метров по пятьдесят, а то и больше, двухобхватными соснами. А внизу, изгибаясь и взблескивая солнечными искрами, сливались две реки.

Левая, главная – пошире, чем Нева перед стрелкой Васильевского острова, за ней на восточном, пологом берегу – всхолмленная равнина, покрытая зеркальцами озер, рощами и перелесками.

Правый приток – втрое уже, его противоположный берег покрыт непроходимой и непроницаемой для глаз стеной зарослей.

– Для базы местечко уникальное. Специально ищи – и не найдешь… – сказал Воронцов, подходя к краю обрыва и заглядывая вниз. Стена красноватого гранита, кое-где прорезанного глубокими расселинами, почти отвесно уходила в прозрачную темную воду.

– Салют в честь прибытия…

– Что тут у вас? – раздался вдруг голос Левашова. Забытый увлекшимися друзьями, Олег услышал далекие выстрелы и вдруг сообразил, что нет ему никакой необходимости ждать их на месте, слегка повернул верньер настройки, и проем скачком переместился вперед на полкилометра. Еще две корректировки, и Левашов тоже ступил наконец на почву планеты, на которую, строго говоря, должен был выйти первым. Как первооткрыватель.

– Это ты хорошо придумал, – сказал Новиков, оборачиваясь. – А я думал, оттуда все таскать придется…

– Может, и хорошо, но лучше бы ты обратно лез, – вмешался Шульгин. – Стоит сейчас в Москве на минуту отключиться электричеству, да просто пробки полетят, и что тогда? Давай, давай, оттуда тоже хорошо видно, – почти втолкнул Левашова назад, в мастерскую.

…Неожиданно возникла проблема, о которой никто заранее не подумал. Как быть с установкой? Постоянно держать канал перехода открытым было нельзя, потому что счетчик в прихожей у Берестина гудел, как истребитель перед стартом, и уже начала перегреваться проводка. А переместить аппаратуру на планету тоже было невозможно – фокусировка «окна» зависела от определенного положения самой установки. Задача – как поднять самого себя за волосы.

Но и выход тоже нашелся неожиданный и изящный. Левашов вынес на поляну детали своего «репликатора», как назвал он приставку, вновь собрал его, но с камерой теперь уже пять на пять метров.

– Надо будет – больше сделаем, материала хватит. Я в этой новой камере сдублировал СПВ-установку.

Олег двадцать раз подряд включил и выключил канал и, не спуская глаз с приборов, сообщил, что поле работает абсолютно устойчиво, никаких сбоев нет, фиксация сохраняется с микронной точностью. Так что, обеспечив себя автономным энергопитанием, московскую установку можно отключить и начинать робинзонаду.

– Меня твои слова не убеждают, – сказал Шульгин. – Эта штука вполне может сломаться на двадцать первый раз…

– И что из этого следует? – спросил Левашов.

– А ничего, – с достоинством ответил Шульгин. – Рекомендую изготовить еще одну, обеспечить каждую отдельным движком, запастись запчастями, а потом говорить. Не желаю помирать из-за того, что какой-нибудь диод-триод сделали сверх плана в конце квартала.

– Резонно, – кивнул Воронцов, который последнее время больше помалкивал, чувствуя себя несколько лишним при решении чисто технических проблем. Зато, как человек военный, он немедленно объявил себя комендантом планеты, ввел осадное положение и приступил к организации обороны по всем азимутам.

Под его руководством развернули три большие армейские палатки, поодаль установили два мощных дизель-генератора и склад горючего с соблюдением положенных мер противопожарной безопасности, перетащили в одну палатку припасы и продовольствие, в другой разместили аппаратуру, в третьей устроили жилой комплекс, под тентом – столовую и бар с музыкой.

– А вот как же так, – спросил Шульгин, лежа на надувном матрасе, – все пишут, что землеподобные планеты – большая редкость, а может, их и вообще не бывает, а мы с первого раза – и так здорово попали? И природа, и климат, и стройматериалы под рукой, и пресная вода… После острова Линкольна – лучшее место для самых капризных Робинзонов.

– Ну и поинтересуйся, какой информацией пользовались авторы тех теорий, – насмешливо ответил Левашов с превосходством практика.

Воронцов встал, с хрустом потянулся и небрежно, ни к кому специально не обращаясь, изрек:

– Или вот еще вопросик того же плана – почему это по железной дороге, куда ни езжай, всегда приедешь на станцию, и как правило – с буфетом?

Друзья переглянулись несколько даже ошарашенно. Вот вам и капитан. Такой поворот сюжета в голову никому еще не приходил. Задумались и долго молчали.

Однако существовала проблема, которая не позволяла слишком уж отвлекаться на теоретические вопросы.

Никто не забыл про зловещие царапины на дереве. Вокруг простиралась территория не просто безлюдная и экзотически прекрасная. В ней существовала своя жизнь, и, скорее всего, достаточно высокоорганизованная. Простая логика подсказывала, что если флора столь напоминает земную, то и фауна должна быть примерно на таком же уровне, а это значит – и саблезубые тигры, и пещерные медведи, и что-то вроде волков плюс любое количество неизвестных, но наверняка агрессивных форм.

И, значит, располагаться на ночевку под защитой одного только палаточного нейлона было бы по меньшей мере опрометчиво.

Пришлось заняться фортификацией.

День на планете продолжался дольше, чем на Западе. По расчетам Воронцова, часов двадцать. И большая часть из них уже прошла. Светило ощутимо склонялось к закату.

Поэтому первым делом Дмитрий потребовал у Левашова десять коробок со спиралями Бруно. Это очень удобная штука. И к тому же забавная. Дергаешь рычаг на боку огромной зеленой кастрюли, и из нее с веселым звоном вылетает десятикилометровая колючая пружина. Не пройти через такое заграждение и не проехать, разве только на танке. А зверей любых видов такое препятствие отпугнет, кроме всего, запахом металла, солидола и нитрокраски.

Основание мыса в самом узком месте имело всего метров шестьдесят в ширину и отделялось от большой поляны естественным эскарпом почти в два человеческих роста с проходом-водомоиной посередине. Вокруг этих природой созданных ворот Воронцов и развернул работы.