На краю небытия. Философические повести и эссе - Владимир Карлович Кантор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похожий на толстого гнома шофер, хотя и остановился, и дверь открыл, и даже посадил их без требования двойной цены, что все же нынче редкость, был, однако, неприветлив. Толстые, багрово-красные в свете проносившихся фонарей его щеки были такие толстые, что Мирон видел их, хотя они сидели с женой на заднем сиденье, и перед ними был только затылок шофера. От него пахло псиной. Вообще-то гномы добродушны. А может, это «серый гном»? Мирон подумал о возможности бандитского приключения.
Впрочем, от людей тогда очень по-разному пахло: ко всему притерпелись. А шофер вдруг повернулся к Мирону: «От тебя чем-то воняет. Мозги промывать надо!» И замолчал, вцепившись в руль. «Это от меня-то?» – хотел спросить Мирон. И тут со странным испугом сообразил, что гномистый шофер говорит о запахе мысли. Ладно, лучше не отвечать. Хорошо, что повез, а не мимо проехал: хотя по их виду было ясно, что много не слупишь. Но вез он как-то странно, торопливо, углы срезал на поворотах, норовил темными, едва освещенными переулками, вдоль старых, полузаброшенных трамвайных путей, мимо покосившихся домишек – обиталищ городской нечисти, а потом и вовсе погнал через Сокольнический лесопарк. Темно, фонари не горят, только свет фар: жутковато от густой темноты кустов и деревьев по бокам. Как у Высоцкого: «Вдоль дороги лес густой с Бабами-Ягами, а в конце дороги той плаха с топорами…» А что в конце этой дороги?! Не выдержав, Мирон спросил: «А почему мы по центральному шоссе не едем?» Не ответил, молчит, перед собой уставясь, словно цель у него какая есть, к которой мчит. А вдруг тормознет у каких-нибудь кустов, где ждут ночные охотники запозднившихся пассажиров? Арина к нему прижалась, он обнимал ее левой рукой за плечи, правую держа свободной – на всякий случай.
Слава Богу! Уже почти доехали. Район, конечно, не подарочек, и вечером попозже этими мрачными дворами ходить не очень-то, но такси их прямо к подъезду доставило, а над подъездом даже лампочка не была разбита, тускло, но горела. «Здесь остановись», – сказал Мирон, открыл дверь, чтоб свет в кабине зажегся. Полез в карман, достал кошелек, раскрыл его, деньги вытащил, посмотрев на счетчик, сколько там набило: все, что в кошельке, приходится ему отдавать. Ну и ладно. Скорее бы на лифт, да домой, пока двор пуст! Шофер все так же угрюмо деньги пересчитал, потом повернул к нему свою одутловатую, барбосью морду и сказал: «Ты сколько даешь-то? Мало». – «Как мало! Точно по счетчику, да еще с приплатой!» – «Это червонец приплата, что ль! – усмехается он презрительно. – Вчера за ночные поездки двойной тариф ввели. Еще с тебя столько же». Мирон невольно охнул, кошелек был уже пуст, однако дома еще были деньги. «Хорошо, – сказал он. – Но тогда мы должны домой подняться. Подожди. Я через пять минут тебе вынесу». – «Ну уж нет! – скривилась одутловатая ряшка. – Потом вы оба слиняете. Где я вас буду искать? Пусть один идет, а другой здесь в машине ждет». – «Иди, милый», – сказала жена. «Я быстро», – пообещал он, но, войдя в подъезд, подождал, пока спустится с восьмого этажа лифт, потом заедал замок, как бывает всегда, когда спешишь, затем отвечал на сонный, тревожный вопрос деда – соседа по коммуналке, – кто пришел. И вот, наконец, он у своего стола в комнате окнами во двор. Открыл верхний левый ящик, где обычно держал деньги и документы, и вдруг услышал, как с улицы вроде бы женский вскрик раздался. И шум мотора, будто машина с места отъехала. Испугавшись за Арину, в голове всякие ужасы поплыли как на экране телика, он схватил деньги, прихватив тяжелое пресс-папье (ничего другого под рукой не оказалось), и выскочил из квартиры. Лифта на месте не было, хотя непонятно, кто в такую поздноту мог его вызвать. Ждать долго, поэтому он понесся по лестнице бегом вниз, почему-то ожидая на каждой площадке засады. Сжимал в руке пресс-папье как оружие. Лестница грязная, вонючая, перед дверями квартир всякий хлам, тяжелые ящики и бочки деревянные с какими-то соленьями, от них тяжелый, прогоркло-соленый дух. Но – скорее! Скорее! Что там внизу, у подъезда?! От тревоги во время бега даже коленки подгибались. Сердце колотилось, он задыхался, мысли неслись дикие: «Как мог в наше время оставить жену одну с незнакомцем! Ведь в сущности как заложницу оставил!» В подъезде споткнулся на правую ногу, плохая примета, но не остановился, вот он во дворе, лампочка у подъезда все так же тускло горела, но машины не было.
* * *Только тут, как показалось Мирону, он выплыл из своего фантасмагорического состояния. Вот он, двор, и машины никакой нет. И не было, наверно. Стоп, оборвал он себя. Но ведь в такси Арина оставалась как залог. Он тупо поглядел на то место, где стояла машина, словно взглядом мог ее материализовать, и почувствовал, как в нем все леденеет, ноги наливаются тяжестью, а в сердце вползает ужас. Что произошло? Почему? Зачем? За что? Такое ощущение возникло, что его вдруг стала засасывать пустота. Куда бежать? Где искать? Медленно двинулся к выходу из двора, там шоссе, может, почему-либо шофер решил на шоссе выехать и там его ждать. Мысль нелепая, несуразная, но, подчиняясь ей, он шел, едва волоча ноги. При этом слабость во всем теле такая, что руки опущены, и поднять их сил нет. И тут из-под козырька подъезда, к которому он приближался, отделились две мужские фигуры и двинулись к нему навстречу, наперерез: Он понимал, что их цель – он. Но нового страха нет, и старого достаточно. Вот и их морды. Одна – незнакомая, угреватая, чубатая и усатая, зато другая – одутловатая, шофера. В руках – ножи. Они расправились с Ариной, подумал он, и слезы покатились из глаз. А теперь вот и его очередь, но это уже все равно.
* * *Они остановились, не дойдя до него всего лишь метр. Остановился и он. Вдруг усатый глянул по сторонам, словно случайных свидетелей опасался, и прошептал: «Хочешь бабу свою живой видеть, топай за нами». – «А кто вы такие?» – невольно сорвалось с языка, хотя какая разница! Они уже двинулись куда-то в сторону, приглашающе кивая головами, но внезапно задержались, а одутловатый, понимая, что Мирон у них в когтях и уже не вырвется, пояснил приятелю: «Залог слишком для него дорогой». Выглядел он довольным, как человек, удачно справившийся с работой:
