Темный мир - Андрей Лазарчук

И тут Волков запел.

Так мог петь хор. Такие звуки мог издавать орган. Никакому человеку – одному – не под силу было петь так. Вике показалось, что от этого пения тьма вздымается, вытягивается, образует два исполинских колышущихся крыла за спиной колдуна… и одновременно, подчиняясь голосу и ритму, сверху стал медленно опускаться мертвенно-белый столб света. Свет тек медленно, как смола, или густая сгущенка, то распадаясь на волокна, на жгуты, на струи, на завитки, то стягиваясь вновь в единый поток… На миг к Вике вдруг вернулось нормальное зрение, и она увидела, что там, наверху, почти в зените, стоит луна немыслимых размеров, в легкой дымке и чуть дрожащая, и поняла, что луна отражается в огромном вогнутом зеркале, – но тут же и зрение, и сознание ее были вновь поглощены, порабощены пением и медленными барабанами, все глубже забирающимися в череп…

Пауки отступили, пропали так же мгновенно, как появились. Сторожевые паутины, только что крепкие и резучие, как леска, теперь бессильно легли на брусчатку.

– Сзади чисто, – сказал Джор.

– Сверху чисто, – сказал Артур.

– Кто был сверху? – спросил я. – Тоже паук?

– Нет, какая-то многоножка, – сказал Артур. – Вроде тех, первых. Далеко нам еще?

– Метров пятьдесят, – сказал я. – Не расслабляемся. Перезарядили…

Я уже упоминал, да, что у нас у каждого было магазинов по восемь – десять? В подсумках, которые мы поснимали с охранников, в карманах, за поясами? И я сказал ребятам, чтобы после каждой стрельбы вставляли полный магазин, опустевшие же магазины бросали, а те, в которых еще что-то оставалось, складывали отдельно, потом разберемся, когда время будет. Джор, как самый здоровенный, волок в заплечном мешке непочатую цинку…

Надо сказать, что калаш при всех своих отменных качествах имеет все-таки массу недостатков, и главное, на мой взгляд, – это то, что его долго перезаряжать, особенно когда руки трясутся; а не трясутся они в бою только у самых опытных; у них они трясутся после боя. Вот и сейчас – мы заклацали магазинами, снимая опустевшие и пытаясь попасть в гнездо полными…

И Валя упала. Резко, навзничь, как от сильнейшей подсечки. С жутким стуком ударилась голова о камень. Автомат отлетел в одну сторону, подсумок, рассыпая магазины, – в другую.

– Что?..

Только тогда я увидел – и, наверное, другие тоже увидели, – что ноги ее захлестнуло поблескивающим полупрозрачным жгутом в палец толщиной, и жгут этот тянется в подвальное окно дома, соседнего с ресторанчиком. Жгут натянулся, и обмякшее тело быстро поволокло по земле туда, к дому. Руки Вали болтались, она даже не пыталась цепляться за землю. Я наконец вогнал магазин на место, передернул затвор и дал короткую очередь по окну – но, кажется, не попал, попал только в стену.

– Не стреляй! – крикнул Джор и бросился туда, к дому, и тут сразу из нескольких окон навстречу ему вылетели такие же жгуты, захлестываясь на руках, ногах, шее… Не помню, как я оказался рядом, в руке у меня был нож, и я полосовал ножом по упруго-неподатливой резине… Потом зацепило и меня – за шею, прикосновение было жгучим, а когда я перерубил это щупальце, обрубок только сильнее сжался…

Аська и Патрик сосредоточенно лупили по дому – но я не знаю, попадали ли там пули в кого-то. И был ли тому хоть какой-то вред от пуль. Артур размахивал гранатой, но, похоже, не решался бросить, боясь угодить в Валю.

А ее оплетали все новые и новые щупальца. Мне кажется, она на несколько секунд пришла в себя – то ли попыталась отмахиваться рукой, то ли цеплялась за что-то. Ее тянули в разные окна…

– Бомбой! – заорал Джор. Он вроде бы освободился, но ничего не соображал. Я сам ничего не соображал. Яд или страх, не знаю. Я в тот момент даже не понял, при чем тут бомба.

Патрик бросила гранату. Точно в окно. Но граната не взорвалась. Тогда она бросила вторую. Окна полыхнули белым. Наверное, вспышка причинила боль чудовищу или чудовищам, которые там засели…

Валю в мгновение ока разорвали на части и втянули внутрь. Только что она была…

Я этот звук не забуду никогда.

– Динамит… – хрипло сказал Артур.

Да, еще два патрона – не динамита, конечно, а аммонита, но к чертям разницу, – у меня еще оставалось. Я, вдруг став предельно спокойным и даже слегка замедленным, как какой-нибудь андроид-терминатор, снял рюкзак, вынул один патрон, из кармана достал коробочку с запалами, вставил тот, который с огнепроводным шнуром, вежливо испросил у окружающих огня, поджег шнур, убедился, что тот разгорелся, – и, привстав на цыпочки, пижонским броском, как баскетбольный мяч в кольцо, послал его в то самое подвальное окно, из которого высунулось самое первое щупальце и в которое я, как лох, не попал из автомата. Патрон, крутясь и оставляя дымную спиральку, скрылся в окне – а через несколько секунд долбануло по-настоящему…

Наверное, в щупальцах действительно был какой-то яд. Джор просто не понимал ничего, бессмысленно болтал башкой и горбился, руки болтались, глаза у него были белые, – а я вдруг почему-то решил, что мы потеряли не только Валю, а кого-то еще, и все время пересчитывал оставшихся, пока Патрик не наорала на меня. И тогда мы снова построились крошечным каре, только фронт я держал один, потому что на Валину позицию надо было поставить бойца и, ощетинившись стволами, пошли, пошли, пошли куда-то, мостовая сама стелилась под ноги, как лента бегущей дорожки, и вот наконец это был уже парк, перевернутые скамейки, голые после огня деревья – и белый с какими-то зловещими кляксами на стенах павильончик, и вывеска: «Комната смеха и страха». Дверь была приоткрыта…

36

Внутри было почти пусто, на стенах горбились кривые, но разбитые зеркала, и лишь в центре стоял стол, кажется с какими-то куклами на нем. Я оказался рядом (ног я не чувствовал, ноги меня не слушались и делали лишь то, что хотели сами) и некоторое время тупо всматривался в то, что предстало перед глазами. Потом, очень медленно, до меня дошло…

Это был черный камень. Рядом с ним в судорожно-скрюченной позе стоял маленький Волков в волчьей шкуре. Распятая вверх ногами на тележном колесе, висела голая кукла Барби, в которой без труда опознавалась Вика. Между ними на земле лежал выполненный с филигранной точностью щит, в котором заключена была душа обитателя камня. Волков держал в одной руке что-то вроде треххвостой плетки, а в другой – нож…

– Надо торопиться, – сказала Патрик.

Она теперь стала главной, и ни у кого не нашлось возражений. Я и Джор временно выбыли из строя, Артур явно деморализован…

Торопиться мы могли в одном направлении: по широкой лестнице, ведущей вниз.

Эта лестница была не из сна, а из детских воспоминаний. На лето меня маленького часто забирала бабушка, пока была жива. Жила она в небольшом полузакрытом городке, которых немало понастроили после войны, в трехэтажном доме с очень толстыми – не меньше метра – стенами. Даже в самую жару в квартире было прохладно. Во дворе был кинотеатр, тоже трехэтажный, только один этаж был над землей, а два – под землей. На самом нижнем этаже тоже имелся кинозал – гораздо больший, чем на верхнем, только неудобный: длинный и узкий. Потом я понял, что это было бомбоубежище для всего квартала, а чтобы людям не скучно было пережидать атомные бомбардировки, им бы показывали фильмы – может, кинокомедии, а может, учебные по ГО. Кинотеатр назывался «Мир». Так вот, именно такая лестница – сначала широкая, ведущая на промежуточную площадку, а с площадки уходят по сторонам две лестницы поуже, – была и в том кинотеатре, и здесь, в «Комнате смеха и страха». Патрик решительно направилась к ней, и я, как воздушный шарик на веревочке, повлекся следом…

Теперь Волков не пел, а что-то ритмично вопрошал у щита, замолкая время от времени и вслушиваясь в ответы, которые были недоступны для других. Потом он взмахнул ножом и вспорол себе левое предплечье от локтя до кисти. Кровь обильно окропила щит и зашипела, впитываясь. Рана тут же закрылась, на ее месте образовался шевелящийся красно-лиловый, как огромный червяк, рубец. Волков, воздев руки, произнес длинную и явно вопросительную тираду, и как бы в ответ лунный свет перестал клубиться и хлынул сверху потоком. Вику вдруг перевернуло головой вниз, опора из-под ног пропала, накатила волна паники. Волков стремительными движениями надрезал ей запястья, локтевые сгибы, шею над ключицами, бедра у самого паха. Боли не было совсем. Кровь кипящими потоками хлынула по телу, вся до капли устремляясь к щиту, растекаясь по нему, – и впитывалась, впитывалась…

Барабаны грохотали где-то в центре мозга – уже даже ближе не к ушам, а к глазам.

Потом Вика почувствовала, что проваливается, падает, ударяется, потом – что ее куда-то несут. Потом она оказалась в лесу.

Иди, сказал ей голос Волкова. Иди домой. Я же сказал, что ты сможешь пойти домой.

И она пошла.

– Теперь ты, – сказал Волков одному из охранников.