Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Благословенные сумерки.

Сухое щелканье заряжаемого ружья и нервные смешки трех цыганских мальчиков на крыше одной из полуразвалившихся многоэтажек в Барранкильяс сменились яростным спором, кому первому стрелять. Дискуссия прекратилась, когда старший, как и положено, властно взял оружие и одним жестом заставил молчать остальных. Те послушно отошли, а он оперся локтями о нагретую солнцем шиферную крышу и взял в прицел голову торчка, сидящего в брошенном грузовичке. На губах наркоши была неуверенная улыбка. Казалось, он видит что-то прекрасное и боится, что оно вдруг исчезнет. Ну, недолго ему осталось грезить.

– Саенара, бэби.

Цыган выстрелил.

На звук выстрела в округе никто не отреагировал. За исключением единственного человека: Фран выпал из кабины грузовичка, схватившись руками за горло. Мальчик промазал на несколько сантиметров, и часть дроби попала в кадык; было бы хуже, если бы не промазал и заряд угодил в глазное яблоко. Франу, однако, в тот момент было не до рассуждений.

Второй выстрел оказался менее точен и ударил по металлическому корпусу грузовика со страшным грохотом. Фран рванул от грузовичка не хуже, чем люди в репортажах об обстрелах в Боснии. Дробины жалились.

Фран пересек железную дорогу, опоясывающую квартал, прижимая рукав свитера к кровоточащему горлу, со злыми слезами на глазах. Рану жгло огнем. Завтра будет черно-красная мокнущая язва. К боли присоединялось унижение. Любой цыганский сопляк с пневматическим ружьем может сделать с тобой что угодно! И рассказать никому нельзя, не сообщив о наркотиках. Каждый удивится: как же они сумели выстрелить и как ты позволил? И почему не сказал их родителям? Или учителям в школе?

Цыганские дети каждый день видели, как их старшие родичи обращались со своими наркозависимыми клиентами. Как с самыми презренными из рабов. С последним отребьем, готовым на все ради дозы. Наркоманы спали у порогов их домов, как собаки, ели с пола и доходили до полной потери человеческого достоинства, слепо выполняя любые приказания своих патронов-пушеров. А на детей и пожаловаться некому. В школу они не ходят, учителей у них нет. Ни один полицейский не вмешается. Нет у цыган ни паспортов, ни прописки, ни полисов. Они как бы и не существуют.

В этих кварталах анонимно протекает множество человеческих жизней, и правила здесь свои. Местным плевать, кто ты такой – университетский профессор или рабочий со стройки, президент транснациональной промышленной компании или мелкий воришка, промышляющий кражей радиоприемников из автомобилей. Дробинкам все равно, в кого лететь.

Что за жизнь, а? Дерьмо! Фран мрачно наблюдал потоки наркоманов, которые брели по Барранкильяс за дозой и обратно: трясущиеся руки, пустые глаза, торчащие под грязной одеждой ребра… Несчастные доходяги. Да, тут людям не до улыбок. На углу он заметил девушку, стоящую на коленях перед каким-то типом, он уж и штаны спустил. Сначала Фран подумал, что шлюшка работает прямо на улице на глазах у всех, но, подойдя ближе, заметил, что в руках у нее шприц. Вот почему Фран всегда старательно искал вены и кололся осмотрительно, избегая инфекции. Сначала-то все стремятся колоться без следов, но рано или поздно у тебя обе руки испорчены нарывами, и вот, пожалуйста, вскрывай пах. Прямо в причинное место колются, и смех и грех. Тип со спущенными штанами сжал зубы и глаза закатил, но совсем не от оргазма. Пока его не вставит, ему не до глупостей…

Нет, так жить нельзя. Наркоманы знают, куда ведет их несчастная слабость, но никто не может свернуть с кривой дорожки. Взглянет на свои вены и уже не ищет никаких иных вариантов. Как жертвы кораблекрушения, которых затягивает в воронку, а они слишком устали, чтобы сопротивляться течению, и безвольно позволяют ему себя утопить.

Франу неожиданно понравилось, как он подумал про воронку. Красивая фраза. Надо записать. Когда-то у него и тетрадка с собой всегда была в рюкзаке для таких случаев, но с той поры много воды утекло. Да, а тогда ему нравилось, бродя по школьным коридорам, придумывать и записывать броские фразы, афоризмы. Он никому не показывал их, только перечитывал ночами и все ждал – вот-вот появится кто-то близкий, кто все это поймет, оценит… как хорошо будет с ним обо всем поговорить. Просто часы считал. А теперь считает часы до следующей дозы. Фран попытался вспомнить какой-нибудь из тогдашних своих афоризмов и не смог. Видимо, они не были совместимы с его нынешней жизнью и потому забылись.

Двое-трое доходяг толкались локтями у машины: по вторникам и четвергам с пяти до половины девятого в Барранкильяс приезжал фургончик, и в нем работал пункт обмена грязных одноразовых шприцев на чистые. В обмен на каждый сданный грязный шприц тебе выдавали чистый в упаковке, уже наполненный дистиллированной водой и лимонной кислотой, да еще и гигиенические салфетки в придачу. Так пытались предотвратить расползание инфекций, передаваемых через повторно используемые шприцы, – особенно СПИДа. Пункт работал уже десять лет. Приходившим обменивать шприцы не задавали неудобных вопросов. Не воспитывали. Не упрекали. Просто обменивали шприцы на чистые.

У открытой дверцы фургончика стояла голубая пластиковая емкость, а белокурая женщина средних лет с логотипом неправительственной организации, которая организовала обмен шприцев, выстраивала парней по очереди. Того, кто находился ближе всех, она спросила:

– Твой год рождения?

Тот взбеленился:

– Не выпендривайся, ты! Не доставай меня. Я здесь уже два года, а ты опять про дату рождения. Давай скорей струн побольше и отвали!

– Ты все знаешь сам, – спокойно ответила женщина. – Тебе дадут один чистый шприц в обмен на один грязный. Если ты знаешь, как меня зовут, конечно.

Парень замялся, не нашел, что ответить.

– Два года, говоришь? Плохо, милый…

Блондинка открыла емкость голубого пластика и показала, что шприцы надо кидать туда. Он послушно бросил, получил новые и молча повернулся, чтобы уйти, но женщина произнесла:

– Меня зовут Мария. А тебя?

Тот обернулся:

– Роберто.

– Так когда ты родился, Роберто?

– Одиннадцатого мая семьдесят первого года, – мрачно буркнул он.

– Рада познакомиться. Спасибо.

Подошла очередь мужчины с девушкой. Фран узнал в ней проститутку, которую много раз видел в этих местах.

– Я Клаудиа, а он…

– Рафа. Уже запомнила. Итак, Клаудиа, ты знаешь правила. Меня зовут Мария. Не «эй ты», не чувиха, не мамаша. Для друзей я Мария, – говорила блондинка, обаятельно улыбаясь неровными зубами.

– Да. Нам бы баянов и кондонов, – усмехнулся Рафа.

– Хорошо. – Она протянула им пакетики. – Презервативы используете по назначению, Клаудиа?

Та кивнула.

– Возьми еще. Больше нет, но в среду привезем. Вот, возьми расписание, по которому мы работаем.

Эти двое, взяв бумажку, ушли. Проститутки почти всегда живут с наркоманами. Женщина зарабатывает на дозу, мужчина порой может защитить ее от побоев. Подошла очередь Франа.

– Здравствуйте. Меня зовут…

– Фран. Скажи дату своего рождения.

Фран изумился: как она запомнила его имя? Да, он называл его, они даже записывали, но запомнить…

– Дело в том, что у меня нет с собой использованных шприцев.

– Ничего страшного. Мы всегда даем по два и просим не выбрасывать, а приносить сюда. Ну вот, если принесешь их в следующий раз, мы дадим тебе еще, так что у тебя будет запас.

Фран взял два шприца, но не ушел. Стоял молча, глядя на женщину.

– Что-нибудь еще, Фран?

Он потерянно молчал. Не объяснять же ей, что он просто соскучился по нормальной беседе. Скрипнули тормоза, рядом остановилась машина, и те двое, что выскочили из нее, оттеснили Франа от дверцы.

– Давай баяны, крошка!

– Подождите, пока я закончу с этим человеком.

– Да он уже свои получил!

– Человека могут интересовать не только шприцы.

Она спокойно ждала, глядя на Франа. Двое топтались рядом, сдерживая злость.

– Я… понимаете…

– Видишь? – крикнул один из ожидавших. – Сам не знает, чего хочет. Давай баяны!

Мария подала Франу руку:

– Заходи внутрь, поговорим.

– А мы? – заорали двое.

– Сначала выучите, как меня зовут. Вот вам шприцы.

Внутри Фран увидел другого волонтера, лет тридцати пяти, но такого худого и бледного, что выглядел он много старше. Снаружи доносился голос Марии:

– Так что никаких «крошек» со мной, поняли? Я ведь не обсуждаю твой рост – правда, дылда?

Приятель длинного наркомана хохотнул. Тетя за словом в карман не лезет.

– Ты хотел поговорить с нами, Фран?

– Э… ну… да. Да, хотел. С кем-нибудь.

– Рауль. – Его собеседник протянул руку. Фран за долгое время впервые пожимал кому-то руку, а тут два раза подряд – Раулю и Марии!

Они проговорили до закрытия пункта. Рауль обработал Франу рану на горле, спрашивая, не больно ли ему и как он себя чувствует. Фран уж и забыл, когда в последний раз кто-то интересовался его самочувствием. После лет, что он делил жилье с необщительными собратьями по несчастью, было истинной радостью разговаривать с нормальными людьми, глядя им в лица. Он все им рассказал – о выстреле из ружья, которым его угостили цыганские подростки, о повышении цены на дозу, об отчаянии, в каком он каждое утро просыпался, зная, что сейчас надо идти по улицам и непременно добыть дозняк, не то… Без выходных и каникул. Без отдыха. Каждый день. Гонка без надежды и без выигрыша.