БеспринцЫпные чтения. Некоторые вещи нужно делать самому - Александр Евгеньевич Цыпкин

увиделись. Не поверите. Он нашел меня в редакции, где я работала. Мне пришло письмо. Найти меня было легко. Голос был узнаваемым: я работала на радио. Написал название передачи и мое имя. Передача была очень популярная, потому разыскать меня не было никаких проблем.

В письме было написано.

«Привет, попутчица. Это я — Вовка. Помнишь поезд, на котором мы ехали в Крым? Я никогда не был так счастлив, как тогда. Жизнь казалась бесконечной и замечательной. Сейчас я умираю и потому очень хочу с тобой поговорить. Может, ты захочешь рассказать мою историю. Когда-нибудь потом. После моего ухода. Приезжай на праздники. Я буду ждать тебя у памятника Ленину».

И все.

Я ошалело смотрела на конверт, на котором был знакомый адрес — та самая улица, где он жил.

Сказать, что я была удивлена, это ничего не сказать. Если честно, я не очень люблю слушать исповеди, потому что очень близко принимаю их к сердцу. В этих историях бывают такие совпадения, которые задевают за живое, заставляют примерять чужую судьбу на свою, то есть это всегда нелегко. По этой причине я стараюсь не слушать нечаянных разговоров, не общаться со случайными попутчиками, потому что моя рыбья интуитивная натура начинает вживаться в сказанное, а это чревато бессонницей и головными болями.

Вот и тут я задумалась.

Надо ли мне ехать?

Да, всего четыре часа поездом, но нужна ли мне эта встреча?

А на следующий день в редакцию снова принесли письмо. От Вовки.

В конверте был листок лишь с двумя словами:

«Очень прошу!»

Дело было весной. Самое противное время в моем городке.

Степь. Ветер. И грязь.

Родственников у меня там почти не осталось. Да и не хотела я к кому-то еще идти.

Сняла номер в гостинице. Кровать, тумбочка, зеркало. Без излишеств.

— Ничего, — одну ночь выдержу.

Вечером в пять я стояла у памятника Ленину.

Вовка уже был там. Он держал в руках уставшую розу. То есть цветок далеко не первой свежести. Но тем не менее он пришел с цветком.

В щербатом дядьке я с трудом разглядела Вовку.

А он запел: «Нравится мне Вовкина походка, нравятся мне Вовкины красивые глаза, нравится мне Вовкина улыбка, милый Вовка, я люблю тебя».

— Что, не узнаешь? Конечно, где тот пацан и где я. Две отсидки. Мать больная. Схоронил я ее. В курсе?

— Нет.

— Про это и хочу поговорить. С нами тут никто не общался в последнее время. Мол, мы позор города. Мать с сыном живут. Застали нас однажды.

Ты не пугайся. Я тебе по порядку все расскажу. Пойдем вон в кафе, если не брезгуешь. Или ко мне, если не боишься. Я же уголовник.

— Давай в кафе.

Вид Вовки у меня и правда не внушал доверия.

— Тебе водочки взять? Или не пьешь?

— Я вина выпью.

— Пойдем вон туда за угловой столик, чтобы никто не слышал нашего разговора. Мне покаяться надо. Скоро за мамой пойду. Но не хочу, чтобы о ней дурная память осталась. Больная она была. Вот и все.

Вовка сел в первый раз в тюрьму, когда его батя опять вернулся после очередной отсидки и начал права качать. То есть снова бить мать и над ней измываться.

Он только школу закончил. Год как в техникуме отучился. Уже область защищал в различных конкурсах: танцевальный ансамбль тогда популярным был.

Однажды вечером, когда отец снова разъярился, стал на мать с ножом кидаться, он его этим же ножом и ударил. Не мог больше смотреть, как мать унижают. От отца защитил, а сам в тюрьму попал. Потому что удар оказался смертельным.

Конечно, суд учел все обстоятельства, но шесть лет ему дали. Оттрубил по полной. Мать писала, посылала посылки, говорила, что ждет. Пару раз приезжала, но выглядела уже неважно. Но тогда он не знал, что запила его мать. От горя, тоски, одиночества.

Вернулся он, когда матери сорок четыре было. Как на работу ходила, точнее, как работала, он не мог понять. Потому что пила сильно. Частенько ее домой притаскивали или ему звонили (он в сумочку в кармашек телефон их квартиры положил), что, мол, приходи забери тетку, она там-то и там-то лежит. Еще пару лет ее на работе терпели, а потом уволили. За пьянство. Статью не стали писать, типа по собственному желанию. Пожалели ее.

Больше никуда ее не взяли. Он ей и бигуди с вечера накручивал, и блузку гладил. Нет, ее хватало лишь до первого магазина. Где деньги брала — непонятно.

— Представляешь, я ей кудри накручивал? Её знаменитые? Специально купил такие бигуди, которые в кипятке варятся. Только так мог ее усмирить. Она знала, что горячо, потому терпела, иначе невозможно было. Она куда-то рвалась, бежала. Все пальцы сжег, пока привык бигуди из кипятка доставать. Но и это было не самое худшее.

А потом у нее климакс случился.

В этом месте Вовка как-то даже засмущался.

— Ничего, что я такие подробности тебе говорю? Но это важно. Чтобы ты поняла.

У неё с головой на фоне пьянства и так уже плохо было. А тут эта женская болезнь. Она не соображала уже, кто я и почему в ее квартире. Разденется, бывало, догола, ляжет на кровать, ноги раскинет и кричит: «Иди возьми меня. Хочу тебя. Сейчас умру». И что творила. Что творила!

Вовка уткнулся головой в ладони.

— Стыдно сказать. Я же не железный. Иногда думал, а что такого? Успокоится и уснет. Ничего не поймет. А потом. Нет, не могу. Она моя мать.

А у нее приступы бешенства. Все дома крушить начинает.

В один из таких дней к нам как раз и пришла знакомая.

Я открыл сдуру, а тут голая мать выскочила и начала орать, что я не люблю ее, брезгую ей, а она мне всю жизнь отдала, что не жалею ее, а раньше любил и пользовался.

Сами понимаете, как знакомая отреагировала.

Вот и пошли слухи, что я с собственной матерью живу.

А это неправда.

Мать больная. Это да. Счастья у нее не было — это да.

Я даже уточнил, как ее болезнь называется по-женски. Когда мужчина очень нужен, чтобы этот огонь погасить. Но это не важно.

Я хочу про мой грех искушения рассказать.

Я как из тюрьмы пришел, а мне там дважды удалось побывать, тоже любви хотелось. Телесной, плотской. Без всяких там флиртов и ухаживаний. И были девки, что давали. Просто так, за стопарь. За слово доброе.