Тайны Сент-Ривера - Ольга Бэйс

– Вы хотите сказать, что эта пара тоже присутствовала на том юбилее?

– Нет, это было за год до юбилея, – Камила задумалась, и мне пришлось напомнить о себе.

– Так что же произошло за год до этого юбилея?

– Тогда народу было совсем немного, все, как всегда, вертелось вокруг Саймона. Меня там не было, но я представляю, как это происходило. Так вот, когда наш герой пошел провожать свою даму, он попытался выяснить свои перспективы, совершенно серьезно полагая, что перед ним единственная женщина на свете. Она же просто посмеялась над ним. Если бы она ограничилась только упражнениями в своем весьма своеобразном остроумии, влюбленный мальчишка, возможно, просто бы обиделся. Наверное, чувство обиды было бы не стойким, но сигнал к его разуму пошел бы… В общем, все могло быть весьма предсказуемым. Однако, чертовка сравнила парня с его собственным отцом. Она сказала примерно следующее: чтобы стать героем ее романа, он должен был бы иметь хотя бы сотую долю ума, обаяния и прочих достоинств Саймона Корби, а так он всего лишь бледная тень настоящего мужчины. Мальчик, к счастью, все же был достойным сыном своего отца, только не успел к тому моменту еще развить унаследованные от него качества. Поэтому он впал не в отчаянье, а в ярость, которую выплеснул на Саймона, ничего толком не понимающего. Саймон пришел ко мне за советом и помощью именно потому, что не мог понять сына. Чисто детская зависть к взрослому, а потому свободному, богатому и независимому человеку – это действительно мелочи, причем временные, поскольку каждый в душе понимает, что все это еще придет. Кроме того, ребенок, пусть неосознанно, но понимает, что он не готов еще нести ответственность за свободу. Здесь же брошенное равнодушной рукой зерно зависти упало совсем на другую почву.

– Что-то я запуталась, сын завидовал взрослому статусу своего отца, или каким-то конкретным его качествам?

– Хороший вопрос, Мэриэл. В момент, когда эта барышня произнесла свой циничный монолог, она, можно сказать, расправилась, с наивной детской завистью мальчишки, который все же любил своего отца и гордился им. Но она подняла из глубин его души, еще пока не умеющей защищаться от зла, мерзкий осадок зависти чужому везению. Мне пришлось очень серьезно потрудиться, чтобы сменить его установки. Вы ведь прекрасно знаете, как человек разумный, что никакой удачливости и везучести в природе не существует. Это миф, миф который невольно и не задумываясь над этим, рождают и поддерживают такие люди, как Саймон Корби. Попробую выделить ряд особенностей этого человека, которые способствовали возникновению легенды о его невероятной дружбе с госпожой Фортуной. Во-первых, его категорическое нежелание говорить с кем-либо о своих проблемах, неудачах и горестях. Но это вовсе не значит, что ничего этого в его жизни никогда и не было. Просто он сильный человек, умеющий держать удар и встречать с улыбкой любую проказу судьбы. Во-вторых, его щедрость и умение радоваться любому чужому, а не только своему, успеху. В-третьих, это мгновенная реакция на проблемы других людей, причем он не спешит строить сочувственную гримасу, он сразу прикидывает, чем может помочь, он начинает искать если не выход из сложной ситуации, то уж точно способ смягчения ее последствий. Эти качества не облегчают жизнь человеку, всяких неприятностей и проблем у него ничуть не меньше, чем у любого другого, но этого никто не замечает, а раз не замечает, то считает, что этого просто нет, люди не анализируют, они доверяют своим впечатлениям, не все, но подавляющее большинство. Таких как Корби немного, и именно они возбуждают жгучую зависть тех, кто не умеет распорядиться своей жизнью и не готов нести ответственность за это неумение, им легче найти виноватого, например, вот такого, как им кажется, баловня судьбы. Мерзкое чувство – зависть, но, к сожалению, пока достаточно распространенное.

– Я вас понимаю, Камила. Вы хотите сказать, что решение убить Саймона Корби могло возникнуть не только на почве рационального мотива, что тот, кто в него стрелял, вполне мог придумать такой мотив, подталкиваемый своей ненавистью и завистью. Тогда получается, что нам имеет смысл искать не только среди тех, кому была нужна смерть Саймона по каким-то конкретным причинам, но и среди тех, кто этой смерти желал на уровне своих инстинктов. Это открывает еще одно направление поисков. И я чувствую, что в этом есть смысл, поскольку в оценке Саймона Корби я с вами согласна. Я мало его знаю, но в данном случае тоже руководствуюсь своим впечатлением. Остается понять, кто в его окружении мог его ненавидеть на почве зависти.

– Именно это я и хотела вам посоветовать, хотя допускаю, что могу ошибиться.

– А у вас нет кандидатов на эту роль?

– Я не настолько хорошо знаю его окружение. Мой психологический портрет – это результат моего общения только с ним самим. Но я обещаю вам подумать над этим.

– А знаете, у меня ведь есть запись той вечеринки, на которой вы рассказывали об истории перстня с черной жемчужиной. Кстати, я вас не узнала, увидев на экране.

– В этом как раз нет ничего странного, мы виделись с вами всего один раз, вы никогда не видели моих фотографических или видеоизображений. Да и мысли ваши были нацелены совсем на другое.

– Видимо, вы правы. Я хочу вам предложить копию этой записи. Возможно, вы вспомните что-то важное, или кого-то, кто подтолкнул вас к тем размышлениям, которые вы мне сейчас весьма убедительно изложили. Кто знает, а вдруг на этом человеке сойдутся еще какие-нибудь факты.

– Что ж неплохая мысль. Пришлите мне эту запись. Вот моя визитная карточка, там есть адрес.

Камила вытащила из бокового карманчика своей сумки визитную карточку и отдала ее мне.

Кафе на муниципальной площади

Камила хотела подвезти меня до моего дома, но я отказалась и вообще большую часть пути прошла пешком, мне хотелось подумать. Наш довольно долгий разговор заставил меня задуматься о многом, но более всего о личности убийцы. Как часто мы ошибаемся в оценке предполагаемых действий преступника именно потому, что неправильно его оцениваем, зачастую ожидая от него поступков, продиктованных нашей, а не его логикой, забывая, что он принимает решения, согласуясь со своим виденьем ситуации, опираясь на свои, а не наши, представления о том, что для него хорошо, а что – плохо.

На следующий день мы собирались с Дэвидом посетить кафе на Муниципальной площади, чтобы попытаться собрать там информацию о сообщнике Грегори Шайна, а, возможно, и его убийце. Кроме того, я была почти уверена, что этот же убийца стрелял и в Саймона Корби. Во всяком случае, пуля, извлеченная из сердца Саймона, была выпущена из такого же оружия, как и та, что убила Грегори. Да и телефонный разговор, выманивший Корби из его комнаты в «Лагуне», прямо указывал на эту связь. Смущало меня только то обстоятельство, что звонила женщина. Женщина не могла встречаться с ним в этом кафе, во всяком случае, в баре. Да и не верилось мне, что женщина была специалистом по сигнализации. Впрочем, женщин-детективов тоже не так уж много.

Вечером, вернувшись домой, я пыталась смотреть телевизор, читать, слушать музыку, в общем, отвлечься, но ничего не получалось: мысли все равно вертелись вокруг последних событий и вопросов, на которые я пока так и не смогла ответить. Хорошо еще, что смогла уснуть.

В кафе мы с Дэвидом появились между завтраком и обедом, когда там было почти пусто, а значит, мы могли поговорить с теми, кто обычно обслуживал посетителей. Я заказала себе кофе и пару бутербродов, чтобы не сидеть без дела, к тому же я не позавтракала, поскольку утром мне было лень готовить. Дэвид прошел в бар, чтобы найти там кого-то, кто смог бы снабдить нас нужной информацией. Мы очень надеялись, что сможем найти такого человека. Мой друг отсутствовал довольно долго. Я даже подумала, что здесь нас постигнет неудача, но оказалось, что все не так плохо. Дэвид появился в сопровождении высокого и очень худого мужчины лет шестидесяти, который не принадлежал к обслуживающему персоналу, но был постоянным обитателем этого кафе вот уже почти десять лет. Он назвал себя Виктором Гросманом. Виктор жил неподалеку, был одинок. Пару лет назад овдовел. У них с женой был небольшой, но приносивший постоянный доход магазинчик на старой набережной, где они торговали разной мелочью для домашнего хозяйства. Но вести этот нехитрый бизнес в одиночку Гросман не захотел, продал магазин, положил вырученные деньги в банк и жил на проценты. Ему вполне хватало этих денег. Дэвид сказал, что Виктор по фотографии вспомнил Грегори и готов ответить на мои вопросы.

– Спасибо, что согласились помочь нам, – начала я разговор после того как Дэвид представил меня.

– Да, почему бы не помочь? Если смогу. Да мне и любопытно. А парня этого я помню, он одно время частенько сюда приходил, а потом пропал. Я слышал, что он под машину угодил, а затем в тюрьму его посадили, и что он квартиру какого-то богатого человека ограбил... Подробностей уже не помню, давно это было.