Лунная соната для бластера - Владимир Серебряков

— У Черного и Госпожи тоже стоят блоки памяти? — поинтересовался я.

Аббасон кивнул.

Как весело. Мелькнувшая было мысль оставить неразговорчивого Господина в каталепсии и наведаться к его коллегам сгинула, не оформившись до конца.

— Блок поставлен до вашего прибытия на Луну? — забросил я пробный шар.

— Нет, — прохрипел уикканец.

Ладно. Поиграем в двойную угадайку — мало того, что я не знаю, получу ли ответ, но даже не представляю, какие следует задавать вопросы.

— Почему умер Сиграм? Не хотел раскрывать тайну? — брякнул я наугад.

— Да, — неожиданно отозвался Аббасон.

— В чем состоит тайна?

— Блок памяти.

— Почему Сиграм стрелял в меня?

— Это был не Сиграм.

Я поперхнулся.

— А кто?

— Неизвестно.

— Опять блок памяти? — сыронизировал я.

— Нет. — Действительно не знает.

— Тогда какого… — я чуть не сказал «дьявола», но вовремя осекся, — он бегал по Городу с гаузером наперевес?!

— Неизвестно. Блока памяти нет. — Проклятье, да он силен! Для пациента под гипнарком выказать иронию — все равно что мне бегать под лучом парализатора. Надо с ним поосторожнее, а то пропущу момент, когда наркотик выветрится… хотя это будет нескоро.

— И ваш ритуал был нацелен против того человека, который подставил Сиграма? Не против меня? — наугад бросил я.

— Да.

— Но ты не знаешь этого человека?

— Нет.

— Хочешь узнать?

— Да.

— Я тоже. Что ты скажешь, если я предложу объединить усилия?

Аббасон сказал. Я слушал его изощренную ругань, как симфонию в исполнении виртуоза. Что ж, сам виноват — формулировка допускает.

— А будете ли вы мне мешать? — осведомился я, когда потоп схлынул.

— Нет, — признался Аббасон, немного подумав.

— А мстить?

— Да. — Тут ему раздумывать не пришлось.

— Это дело только между мной и тобой, согласен?

— Да.

— Хорошо. — Я встал. — Гипнарк выветрится часа через три. Сиди тут, молчи и не двигайся. Будут еще вопросы — загляну. — Аббасон оскалился. — И добрый тебе совет — отложи свою месть до того момента, когда мы возьмем за гены типа, который сыграл с нами такую нехорошую шутку.

Аббасон медленно наклонил голову.

— Да, еще одно, — добавил я, стоя в дверях. — Кто делал репрографию вашей команде?

— Дом Карела, — бросил уикканец с явной злобой.

— А зачем? — едва не взвыл я.

— Блок памяти, — хрипло пробормотал Аббасон и на прощание сверкнул в мою сторону желтыми глазами.

Из уикканского рега я выбрался без приключений, но в слегка обалделом состоянии. Значит, не Сиграм стрелял в меня? Тогда кто? И почему тогда Сиграм так упорно молчал — до смерти домолчался, только бы не рассказать, как и зачем раздобыл гаузер? И какого беса в мозгу руководителя крупной общины — тринадцать полных ковенов — сидят гипнотические блоки, да еще по тем самым вопросам, которые меня интересуют? Кто его тянул вымениваться? Вопросов — тьма, и хоть бы луч света.

Если верить тому, что сказал Аббасон (а не верить ему у меня причин нет; можно предположить, конечно, что на него не действует гипнарк, но тогда оборотень скорее порвал бы меня на хромосомы, чем устраивал столь длительный и бессмысленный спектакль), то против меня и уикканцев действует некий враг. Вариант — враг использует уикканцев против меня. Или наоборот. Что за враг? Меррилл? Но тогда рассыпается версия о причастности Службы к странной неуязвимости Сиграма. Кто-то еще? Кого я уже успел впутать в конфликт, начавшийся простым, примитивным, почти родным карантином? Дом Л'авери — сторона скорее пострадавшая. Стервятники? Когда они смогут объединиться, я сожру свой инфор без хлеба. Кто-то, кому я походя на мозоль наступил?

Кстати о мозолях. Упоминание о Доме Карела мне очень не понравилось. У Карела ко мне есть один давний счет — я когда-то в горячке обвинил его в производстве центровых; доказать ничего не сумел, но крови попортил столько, что с тех пор стараюсь с его группой не встречаться в безлюдных местах.

Темненький этот Дом. С Л'авери хоть договориться можно, они в Бога верят. А Карел не верит ни во что, кроме кредитной системы. Специализируется больше на пластургии и гипнургии, тут Аббасон не соврал, но хватает, что плохо лежит — и интелтроны для кукол его групари программировали, и химическим синтезом занимались.

А теперь мне предстоит как-то выяснить, кто из карелов поставил блоки Эрнесту Сиграму. И по чьему заказу — потому что карелы ничего не делают просто так.

Первоначальная уверенность в том, что Роберт Меррилл виноват во всех моих бедах, несколько сгладилась под действием фактов. А факты таковы, что никаких доказательств его вины покуда не видно. Так кто же еще способен сотворить со мной такое?

Есть еще один вариант — за мной гонится кто-то из колониальщиков, но не Меррилл. Скажем, Дэвро или Козин. Не ахти как разумно — нет мотива. Но сбрасывать со счетов такой вариант не стоит — как и любой другой, вплоть до вмешательства несвоевременно вернувшихся из созвездия Геркулеса Предтеч.

И кстати о Службе и Меррилле. С чего я взял, будто его треугольноголовость действует по указаниям сверху? Покуда не снят карантин, Луна отрезана от метрополии… Возможно, герой Селены-прим решил провернуть под шумок какие-то свои делишки? Если так, то дела мои будут плохи до той поры, покуда лифт не заработает снова. Рисковать, когда кабинка в любой миг может выплюнуть бригаду инспекторов, колониальщик не станет. Тем разумнее решение скрыться в Арете.

Разобраться с Домом Карела я решил через лейтенанта Хиля, если, конечно, смогу связаться с ним по обычным линиям. Когда дело доходит до групарских регов, на всех городских сьюдов, включая и сьюда связи, нападает помрачение рассудка. Черт, да мы не знаем в точности, какую площадь занимают их купола, и сколько там жителей! Простой групарь может всю жизнь провести в своем реге, не имея даже опознавательного кода.

А все остальное подождет до той поры, когда я вылезу из своей норы в Апеннинах. Будем надеяться, что Банко не обидится, если я задержусь (мы задержимся ) на недельку.

Когда я пришел в комнату, где остановились мы с Элис, девушка уже спала. Я тихонько разделся и лег рядом. Поначалу я думал, что не смогу заснуть рядом с незнакомым человеком — привычка чувствовать под боком тело именно Сольвейг казалась мне непреодолимой, но, к своему изумлению, отключился почти мгновенно, убаюканный ровным дыханием соседки. Ближе к рассвету я проснулся оттого, что Элис начала метаться во сне — наверное, приснился кошмар. Я обнял ее, и она затихла. Я полежал немного, стараясь не думать о прохладной коже под своими руками, и незаметно для себя вновь отключился — теперь уже до самого утра.