Не время для славы - Юлия Латынина

Кирилл улыбался. Вино уже слегка ударило ему в голову. Девушки, клуб, закрытая сделка и прием в Кремле слились в голове в один малиновый рождественский звон.

Затянутый в черное сотрудник клуба порхнул к столу, и перед Джамалудином легло огромное, кремового цвета меню.

– Я сыт, – сказал горец.

Хаген открыл меню, пробежал его глазами и передал Джамалудину. Тот заглянул внутрь.

Меню было не меню, а список девушек – фотографии, имена и фамилии. Всем сидевшим в ложе предлагали проставить девушкам оценки, и кроме квадратиков для оценок, под каждой фотографией было написано, сколько девушке лет, и номер загранпаспорта.

– А загранпаспорт зачем? – сказал Джамал.

– А если, к примеру, вы захотите взять девочку за границу, – ответил сотрудник.

Хаген, улыбаясь страшными голубыми глазами, невозмутимо листал список. Хлопнуло и побежало из горлышка «Дом Периньон». На балкончике под их ложей девушка, перетянутая синей лентой, закончила свой танец, и ей на смену встала другая, в длинных, до плеч, перчатках и ажурном купальнике, меняющем цвет под сполохами лазеров.

– Ты посмотри, – сказал Джамал, – на кого вы похожи? Как ведут себя ваши женщины, и как вы относитесь к вашим старикам? Мы сегодня были в больнице, и там в коридоре мы встретили старика. Он полз по стенке, и от него воняло, и когда мы с Хагеном отнесли его в палату, то выяснилось, что он третий день после операции, и сын ни разу не пришел его навестить, и ни одна сестра не подала ему утку. Мы просидели два часа у этого человека, и он плакал у меня на коленях, Кирилл, он плакал! У него двое сыновей и дочь, и ни один из них не пришел к нему в больницу, и они ждут, когда он умрет, чтобы забрать у него квартиру.

Паренек в черном поставил перед Джамалудином заказанную им рыбу, но тот отпихнул тарелку.

– У меня в республике три детских дома, – продолжал Джамалудин, – и ты знаешь, кто в этих домах? Только русские. У меня в республике пять домов престарелых. И ты знаешь, кто в этих домах? Только русские. А потом вы приходите к нам и тычете нам, что мы дикари? Если бы моя сестра сделала то же, что делала Диана, то, клянусь Аллахом, я сам бы всадил ей пулю в голову, и меня не интересует, почему и как. Лучше бы твоя Диана взорвалась в «Норд-Осте», чем делать то, что она.

Музыка взвизгнула и замолкла, рассыпавшись под потолком вместе с серебряными блестками. Девочки выбежали к рампе, кланяясь гостям. Девочку в красной ленте сменила девочка в изумрудной ленте.

Джамалудин резко отодвинул стул, и в этот момент Хаген подал ему развернутое меню. Джамалудин оттолкнул кремовую книжицу, но Хаген резко сказал что-то по-аварски, и Джамалудин взял меню снова. Лицо его стало сосредоточенным и холодным, и верхняя губа чуть вздернулась, открывая белые волчьи зубы.

Кирилл, улыбаясь, начал листать свое меню. На странице номер семь были изображены две улыбающиеся темноволосые красавицы, девятнадцати и двадцати лет. Одна, в коротеньком белом сарафане, хохотала, запрокинув голову, и обнаженные ее плечи были в прядях черных волос и звеньях крупных бус. Другая, в шортах и расстегнутой до пупа рубашке, тянула товарку в беленьком сарафане за эти самые бусы. Губы ее были капризно и хищно вздернуты. Одну звали Патимат, а другую – Заира Курбаналиева, и обе они родились в селе Ахмадкала республики Северная Авария-Дарго.

Позвоночник Кирилла прошило ледяной иглой.

Джамалудин Кемиров откинулся на спинку стула, и его черные глаза с вишневой искрой глаза внезапно стали тусклыми, – может быть, из-за неверных сполохов света.

– Сережа, – позвал он банкира, – пригласи-ка к нам за столик девочек.

Когда Кирилл вернулся домой, Диана еще не спала. Она стояла у окна спальни, в белом коконе ночной рубашки, с черными волосами, рассыпавшимися по плечам, и настороженно глядела вниз, туда, где в темном колодце двора по машинам рассаживались вооруженные люди. Кирилл обнял ее и поцеловал, и Кремль, подписанный договор, атласное меню и темно-багровые, с лазерной подсветкой глаза Джамалудина растаяли, как габариты свернувших за угол «мерсов». Кирилл засмеялся и подхватил жену на руки, и тело ее было теплым и нежным под тонким шелком.

Кирилл проснулся через три часа, отдохнувший и свежий. Он качал позвоночник до девяти, – «молятся телу», – вспомнил он почему-то выражение Джамалудина, принял душ и вместо завтрака удовольствовался черным кофе.

В банк к Сергею он приехал ровно в назначенное время; со всеми формальностями было быстро покончено, и в половине двенадцатого Кирилл вернулся в сверкающий сталью и стеклом офис Navalis Avaria. Он попросил себе в кабинет еще кофе, и сел к компьютеру, чтобы посмотреть новости.

Цена барреля нефти достигла ста десяти долларов.

Евро вырос по отношению к доллару на три пункта.

В Москве, в районе станции «Белорусская-сортировочная», обнаружены трупы двух девушек, уроженок республики РСА-Дарго. Студентки одного из московских пединститутов Заира и Патимат Курбаналиевы убиты в затылок выстрелом из «Стечкина». Прокуратура завела дело по факту преднамеренного убийства.

Кирилл перечитал сообщение один раз, потом другой. Потом посмотрел на нескольких других сайтах. Новость была не особенно заметной. Правозащитники предполагали убийство из-за национальной розни. Как будто скинхеды ходят со «стечкиными».

Кирилл распечатал новость, предупредил секретаршу, что его не будет часа полтора, и напоследок набрал номер Джамалудина.

– Вы еще не улетели? Я заеду, – сказал Кирилл.

Джамалудин со своей свитой сидел в vip-зале аэропорта, в отдельном кабинете на первом этаже, и стол перед ними ломился от японских закусок. Справа от Джамала сидел Хаген. Он аккуратно доставал деревянными палочками из тарелки темно-красные ломти сырого тунца, обмакивал их в коричневый соус и клал между влажных полных губ, за которыми посверкивали белые крупные зубы.

– Нам надо поговорить, – сказал Кирилл.

– Говори.

Тарелка перед Джамалудином была пуста. Похоже, дело было не в четверге. Похоже, у них опять был какой-то пост, и Джамалудин снова не ел до захода солнца.

Рай так просто не заслужишь.

– Здесь? – уточнил Кирилл.

Он, собственно, имел в виду даже не свиту. В vip-зале уши были не только у стен, но даже у лампочек. Каждый раз, когда Кирилл приезжал сюда, ему казалось, что он выступает по радио.

– Говори, – повторил Джамалудин.

Краем глаза Кирилл заметил, что Гаджимурад Чарахов приподнялся было, но снова сел от легкого взмаха Джамалудина. Кирилл с размаху шлепнул распечатку на пустую тарелку перед аварцем.

– Это ты их убил? – спросил он.

Джамалудин не шевельнулся.

– Ты пьян, Кирилл? Мы с тобой расстались в пять утра.

– Это сделал Хаген. По твоему приказу.

– Что сделал? – губы Джамалудина растянулись в улыбке.

Чарахов отодвинул стул и вышел из кабинета.

– Ты с ума сошел, Джамал, – сказал Кирилл, – против кого ты воюешь? Сначала ты воевал против боевиков. Потом – против пятнадцатилетних мальчишек. Теперь ты перешел на девушек? Они, может быть, тоже ваххабитки? Что следующим номером, Джамал? Публичные казни на стадионе? Ты издашь постановление правительства, чтобы все носили хиджаб?

Краем глаза Кирилл заметил, как сидевшие слева Шахид и Абрек переглянулись и, не сговариваясь, вышли. Это могло бы насторожить его, – но Кириллу было уже все равно.

– Твои портреты висят на всех площадях, – заорал Кирилл, – а при твоем имени люди бледнеют! Твои люди творят беспредел, и когда они творят беспредел, ты всегда заступаешься за них, потому что они твои люди! Вы отдали всю республику родичам! Кого вы назначили министром финансов? Фальшивомонетчика? Кого ты назначил главой АТЦ? Киллера?

За спиной Кирилла хлопнула дверь, и Кирилл понял, что ушли все, кроме Хагена. Ариец по-прежнему сидел справа от Джамалудина, и все так же улыбался спелыми красными губами, и деревянные палочки в его руках уже покончили с тунцом и теперь выбирали из резного блюда посреди стола кусочки белого мраморного гребешка.

– Ты посмотри, – продолжал Кирилл, – кого ты выгнал и кто остался! Чем тебе помешал Ташов, тем, что у него есть совесть? Это правда, что ты велел привезти его в багажнике? А теперь ты сидишь и ждешь, пока его убьют те кровники, которых он заполучил, выполняя твои приказы?

Хаген аккуратно положил палочки и взял стакан с соком.

– Ты кончил? – без улыбки спросил Джамалудин.

– Нет. Я ухожу из проекта. Можешь строить этот гребаный завод сам. С помощью Хагена. А с меня хватит. Я не хочу отвечать перед Гаагским трибуналом за помощь «Аль-Каиде».

Кирилл повернулся и сделал шаг к выходу.

– Вернись, – негромко сказал Джамалудин.

Кирилл повернулся.

– Я ухожу. Ты забыл, что можно и что нельзя, – повторил Водров. – У твоего народа был шанс. Ты раздолбал его сам. Своими «стечкиными».

Дверь за Кириллом оглушительно хлопнула.