Не время для славы - Юлия Латынина

– Э, – возразил Джамалудин, – у нас в Бештое сто семьдесят три тысячи двести пятнадцать избирателей. И за «Единую Россию» проголосовали сто семьдесят три тысячи двести пятнадцать. А, Хаген?

– Можно было и больше, – сказал Хаген, улыбаясь влажными полными губами. Потянулся и погладил рубчатый «стечкин», прикрепленный к кобуре витым телефонным шнуром. По виду Хагена было ясно, что если он захочет, то у него за «Единую Россию» проголосует даже мумия фараона.

– What do they discuss? [4] – спросил сэр Мартин.

– Democracy [5], – объяснил Кирилл.

– Democracy is a great achievement of your country, – сказал сидевший за два стула от Кирилла Саймон Баллантайн, – you cannot build a prosperious society without democracy [6].

– Внимание! – закричал в этот момент вице-президент Сережа, – объявляется конкурс!

Грянул барабан: из-за кулис серебряной рекой вытекли двенадцать стройных красавиц. Каждая держала по бутылке вина: вместо этикетки на бутылке была только бумажка с номером, а из одежды на девицах были шортики и топики. Прелестный парад возглавлял черно-белый официант с серебряной корзинкой в руках.

– Внимание! – закричал Сережа, – в честь удачной сделки! Каждый, кто желает принять участие в конкурсе, сдает в корзину десять тысяч евро. После этого участники конкурса пробуют вино. Тот, кто определит наибольшее количество раз сорт и год, срывает банк!

Сэр Мартин первым бросил в корзину деньги. Сапарчи Телаев бросил двадцать тысяч евро, за себя и за очередного зятя, а Кирилл и Джамалудин – по десятке. Вскоре корзина была полна, и черный официант с белым передником, делавшим его похожим на пингвина, начал разливать первую бутылку.

– Я не пью, – сказал Джамалудин, когда официант возник над его плечом.

– Ой, можно я выпью за вас? – кокетливо спросила Антуанетта.

– Пей, – сказал горец.

Кирилл, распробовав вино, решил, что это Барбареско от Анджело Гайи, и пытался понять, какой это год. Барбареско довольно резко отличалось по годам.

Сапарчи забросил содержимое бокала себе в рот, словно горсть орехов, а Заур Ахмедович помедлил и выпил темно-красную жидкость. Сэр Мартин не пил. Он просто стоял, держа бокал под носом, и породистые широкие ноздри его раздувались, как у английской борзой.

– Барбареско девяносто седьмого года, – сказал сэр Мартин.

Все зааплодировали. Антуанетта вскинула голову и засмеялась. Тонкие пальчики ее пробежали по свитеру Джамалудина, и она слегка вздрогнула, ощутив стальные бугры мышц. Она и не могла себе представить, что у такого тощего парня – такие накачанные плечи.

Потом рука ее скользнула чуть ниже, наткнувшись на другой уже бугор, действительно стальной: под тонкой тканью она ощутила рубчатые клеточки рукояти.

– А что чувствуешь, когда стреляешь в человека? – кокетливо спросила девушка.

– Пытаешься попасть, – буркнул Джамалудин.

Облаченный в белое официант снова налил вино, и Антуанетта, потянувшись, взяла тонкими пальчиками прозрачный бокал. Полные розовые губы оставили на хрустале искрящийся отпечаток, Антуанетта улыбнулась, и поставила выпитый бокал перед Джамалудином. Джамалудину показалось, что он чувствует запах помады.

– А он у вас правда золотой?

Джамалудин недоуменно нахмурился.

– Говорят, что президент России подарил вам золотой пистолет, – хлопая огромными ресницами, пояснила Антуанетта.

Джамал молча вынул пистолет из-под ремня брюк. Это был обыкновенный «стечкин», довольно сильно исцарапанный, и единственным его отличием была тонкая арабская вязь, вьющаяся вдоль ствола.

– Петрюс 97-го года, – сказал вице-президент Сережа, и все захлопали.

На сцене снова грянула музыка, и теперь Джамалудин разглядел певца. Он был в каких-то павлиньих штанах, и щеки его были накрашены, как у девушки. По бокалам разливали третью порцию вина. Девушки хохотали. Перед сценой разноцветные красавицы свивались в танце с мальчиками в распахнутых жилетках.

– Шато Марго двухтысячного года! – объявил сэр Мартин, и все захлопали и засмеялись, перекрывая крик музыки.

– Джамалудин Ахмедович, спляшите! – сказала Антуанетта, и в ноздри Джамалудину ударил запах ее волос, и запах духов, и что-то еще, отчего раздувались ноздри и в паху делалось жарко-жарко.

Над плечом Джамалудина возник облаченный в белое официант. Сверкающая фарфоровая тарелка парила над его руками, и аромат дорогих женских духов смешался с запахом свежей, хорошо прожаренной баранины.

Официант поставил тарелку перед ним, и в эту секунду Джамалудин увидел сэра Мартина. Тот, раскрыв рот и облизывая губы, смотрел на сцену, где прыгал павлин-певец, и рука нефтяного магната перебирала волосы его молодого спутника.

– Ну пожалуйста, спляшите, свой танец, знаменитый, боевой. Ну, когда все вертятся!

Павлиний певец дергал задницей туда-сюда.

– Целуются все! – орал он.

– Аварцы не делают зикр, – вежливо сказал Джамалудин, оттолкнул от себя тарелку и встал.

Кирилл поднялся из-за стола, когда снова загремела музыка, и вице-президент Сережа встал вместе с ним. Согласно условиям соглашения, деньги по контракту надо было перевести в течение двадцати четырех часов с момента подписания, и так как деньги шли через банк Сергея, Кириллу надо было обговорить кое-что.

Они посовещались вполголоса, и Кирилл сказал, что подъедет завтра к десяти, а потом Сергей наклонился к Кириллу и спросил:

– Послушай, Ромео, а ты не мог найти себе другую Джульетту?

– А что?

– А то, что из-за твоего брака Лубянка стоит на ушах.

Кирилл пожал плечами и презрительно засмеялся. Банкир стоял, с бокалом вина в узкой изящной ладошке, и свет ослепительно переливался на тонком полумесяце белого золота, высовывавшегося из-под обшлага рубашки, украшенной монограммой владельца. Сергей любил жить, и жил вкусно и много. Этот человек считал, что если он потратил на отдых меньше пяти миллионов за лето, то, считай, не отдохнул.

– Знаешь, Кирилл, – спокойно сказал Сергей, – я ведь считал тебя неудачником. Ты всегда боялся… рубить концы. А сейчас? А сейчас все мы целуем сапог, а ты… ты свободен. Под гарантию банков Сити и головорезов Торби-калы. Кто еще может себе позволить такое обеспечение?

– Кирилл?

Водров обернулся.

За ним стояли Хаген и Джамалудин. Далеко на сцене, выгнувшись буквой «зю», пел павлиний певец, и белокурый Дик вился перед ним с мальчишкой в жакете, одетым на худое жилистое тело.

– Поехали отсюда, – мягко сказал Джамалудин.

– Точно, – обрадовался Сережа, – не фиг нормальным мужикам тут сидеть! Поехали, я неделю назад клуб открыл!

Клуб, которым владел Сережа, оказался немногим лучше того, из которого Джамал уехал.

На огромных экранах плясал огонь, музыка была как артподготовка, и огромная пушка, установленная на поднятой к потолку сцене, выбрасывала в темное чрево зала металлические полоски, сверкавшие под лазерными очередями.

Далеко внизу, на полу, копошилась элитная толпа, от нее вверх подымались vip-ложи, и та, в которую привел их Сережа, была самой большой. Она находилась почти вровень со сценой, отделенная от нее светом и дымом, и две красавицы, одна – перетянутая синей лентой, а другая – перетянутая красной лентой, – отплясывали на круглых балкончиках под их ложей.

Джамалудин сел за стол, и Сережа вполголоса объявил, что сейчас начнется показ мод.

Проворный служка подлетел сбоку, в серебряном ведерке о лед звякнул «Дом Периньон».

– Не надо, – сказал Хаген.

На освещенной сцене и в самом деле начался показ мод: модели демонстрировали нижнее белье. Кирилл, откинувшись на спинку удобного кожаного дивана, любовался девушками, потягивая красное Chateau Margot восемьдесят второго года. Банкир Сережа, нагнувшись к самому уху Джамалудина, чтобы перебить грохот музыки, рассказывал, как в девяносто третьем они поехали в Тайланд, и как все бабы, которых они сняли, оказались трансвеститами.

– Не понимаю, зачем Аллах создал геев, – сказал Джамалудин.

Сергей расхохотался.

– Ничего тут смешного, – сказал Джамалудин, – это серьезный вопрос. Аллах ведь создал Адама и Еву, чтобы они размножались. А кто же тогда создал геев?

Сергей, улыбаясь, встал и пошел куда-то распорядиться. Джамалудин остался сидеть вместе с Хагеном и Кириллом. Он молча хлебал буайбес и думал о том, почему эти люди, ни разу в жизни не бывшие на войне, пляшут под музыку, похожую на выстрелы, в сполохах лазеров, похожих на трассеры.

– Ты знаешь, почему я запретил Ташову жениться на Диане? – вдруг спросил Джамалудин.

– Да.

– И ты все равно взял ее замуж?

– Послушай, это дело между нами двумя.

– Это не дело между вами двумя, – ответил Джамалудин, – когда суку вяжут с кобелем, и то считают, кто был отец и с кем она сходилась до этого. А тут речь идет о матерях ваших детей, и вы делаете детей с кем попало.

Кирилл улыбался. Вино уже слегка ударило ему в голову. Девушки, клуб, закрытая сделка и прием в Кремле слились в голове в один малиновый рождественский звон.