Паранойя - Виктор Мартинович

– Смотри, какой снег, Лиза, – сказал он доверительно, и ему ответили.

Тихий, мелодичный звук раздался откуда-то сбоку, справа, как раз там, где только что была Лиза, и это, конечно же, телефон, телефон, черт бы его побрал. Распахнув слои шарфа, отвязав какие-то шнурки и расстегнув непонятно что тут делающую пуговицу, он еще успел подумать, что телефонный звонок, полученный в ответ на фразу «Смотри, какой снег, Лиза!», – очень хороший сигнал. Собственно, он продолжал еще катиться на инерции этой мысли, а голос уже что-то сообщал ему в трубке, оказавшись так некстати мужским и совершенно незнакомым.

– Рович, следователь прокуратуры Министерства госбезопасности, – продолжала трубка, не замечая, что большой фрагмент из восприятия выпал, и Анатолий вернул этот фрагмент хриплым: «а?»

– Говорю: здравствуйте, Анатолий Петрович! Вы меня слышите? – Анатолий Петрович – это он, он, Невинский, конечно же, он, который только что думал о Лизе.

– Да, слышу, – ответил Анатолий. – Слышу, – сказал он более уверенно, уже действительно слыша, слушая.

– Вам звонит Цупик Евгений Петрович, следователь прокуратуры Министерства государственной безопасности. Пятый отдел, хе-хе, – зачем-то добавила трубка немного стеснительно.

Анатолий молчал, не зная, что нужно говорить в таких случаях и нужно ли говорить вообще.

– Я – большой поклонник вашего таланта, – голос в трубке звучал, пожалуй, дружелюбно и почему-то заискивающе. Это располагало к ответу, на что, похоже, и было направлено.

– Чем обязан вниманию Пятого отдела? – попробовал себя Анатолий в уверенном голосе.

– Нам нужно с вами встретиться, Анатолий Петрович. Приезжайте ко мне, в прокуратуру Центрального района, завтра к девяти утра. Пулихова, сорок три, на входе вас встретят и проводят.

– Вы вызываете меня на допрос? – с интересом спросил Анатолий.

– Беседа. Будем называть это беседой, – с энтузиазмом наседал голос в трубке.

– И все-таки, – попытался он собраться, – все-таки. Почему… Что случилось?

– Да неужели ж вы сами не догадываетесь, – помог ему собеседник, но Анатолий по-прежнему не понимал. – Мы должны с вами побеседовать о деле, о котором сейчас трещат наши враги в Интернете. Ну не будем по телефону, ну? Адрес записали? Пулихова, сорок три. Не опаздывайте! – Последнее прозвучало в другой тональности, таким голосом говорят: «В случае неявки вы будете доставлены принудительно, под конвоем». Причем мастерство заключалось в том, что эта лязгающая нота висела в воздухе всего секунду и вполне могла сойти за искажения связи.

Но Анатолий не мог думать сейчас о тоне, ему нужно было запомнить адрес, а вопросов было так много, а ведь совсем недавно рядом была Лиза, а его вызывают в МГБ, почему – непонятно. Он прислонился к стене и сделал несколько глубоких вдохов. Достал телефон. Внимательно посмотрел на него. Вспомнил ту мысль, которая побудила его достать телефон. Да, конечно же! Набрал номер:

– Дэн?

– Тол! Хай, братюга, вассап?

– Дэн. Скажи-ка мне, о чем сегодня трещат все наши враги в Интернете?

– Да ясен пень, чувак! О загадочном исчезновении какой-то чиксы по имени Елизавета Супранович.

– Так, – скорей для себя, чем для Дэна, медленно сказал Анатолий. – Так.

– Ну, типа, очередное кровавое преступление режима. «Хартия» пишет, что это трагическое исчезновение стало двести двадцать шестым в череде исчезновений людей в нашей стране, и все такое. Ну намекают, понятно, но не борзо так. Пишут, что сливанули им инфуху «кадровые офицеры МГБ, патриоты народа». То есть, короче, МГБ же и маякнуло, причем – не ниже замначальника управления информации. Когда кто помельче сливает, пишут просто – «офицеры МГБ».

– А зачем ГБ светить дело? – Анатолий, пожалуй, безнадежно пытался понять, что ему сейчас делать, а говорить что-то нужно было, нужно…

– Ну ясно зачем. Значит, возникла оперативная необходимость.

– Понял, Дэн, – решился Анатолий. – Дэн, у меня, похоже, проблемы.

– Большие? – хохотнула трубка.

– С МГБ проблемы, Дэн.

– Тогда большие. – Трубка стала серьезней.

– Дэн, мне нужна помощь. Наверное, мне нужно что-то типа консультации. Как вести себя на допросе. Меня вызвали на допрос. На завтра.

Трубка присвистнула, что могло означать и что-то безмерно веселое, и что-то невеселое совсем.

– Восемнадцать сотен. Бар «Духмяны» у ГУМа. Будь там, я подгоню человека, он тебя консультнет, – выдала трубка.

– Спасибо, Дэн, – «Дэн» пришлось говорить чуть длинней, чем следует, чтобы успеть сообразить, что «восемнадцать сотен» – не сумма, запрошенная за услугу, а обычная языковая придурь Дэна, да, да, восемнадцать сотен, шесть часов вечера, – восемнадцать ноль-ноль.

– Понял. Как мы узнаем друг друга?

После некоторой паузы Дэн сказал: «Не будь ребенком» – и отрубился. Ах да, ну что за вопрос. Как его узнает офицер МГБ, действительно, действительно глупо.

Праздничное слово «Духмяны» на русский язык можно перевести как «Пахучий». Можно его перевести и как «Ароматный», но в данном случае правильней все-таки «Пахучий». Это было одно из тех заведений, которые больше всего напоминают подворотню, и заходят люди туда именно с теми лицами, с какими обычно заскакивают за угол по нужде. Здесь когда-то и была подворотня – уютный тупичок для страждущих, но его огородили, поставили несколько столов, барную стойку, предложив поменять причину и следствие. Происходящее там, в темных, людных глубинах бара, случайному глазу с улицы показалось бы, пожалуй, не более пристойным, чем справление малой нужды в темном дворе. Люди нагружались здесь торопливо и стыдно, рюмка за рюмкой, практически не разговаривая. От города «Духмяны» отделял пластиковый полог – вроде тех, за которыми орудуют на рынках мясники, разделывающие свиные туши. Казалось, стоит подождать подольше, и прямо в нарядный центр из «Духмяного» на крюке выползут разделанные пласты мяса, увенчанные буддистски улыбающейся свиной головой с вывалившимся чрезмерным языком. Когда-то полог был прозрачным, с кокетливой решеточкой, намекавшей на ворота замка, да так он, в сущности, и замышлялся когда-то – как мир брутальной средневековой пьянки, лишенный того романтического ореола, которым его окружили компьютерные ролевые игры и детские книжки про принцесс. Он был таверной, ориентированной на троллей, и тролли сползлись сюда со всего Минска, и сделали его совершенно непригодным для людей. В нем было многолюдно, прилавок горел вставными зубами пивных бутылок и фальшивым золотом пакетов с чипсами. Больше здесь ничего не было.

Анатолий пугливо озирался по сторонам, третий раз переходя из начала очереди в самый ее конец. Быть внутри этого помещения и не стоять в очереди не представлялось возможным – в очереди стояли здесь, кажется, даже сидящие за столами с полными бокалами. Пожалуй, он уже нащупал некую медитативность ритуала в этих своих передвижениях и чувствовал успокаивающее прикосновение рутины: он стоит и ничего не делает, можно никуда не бежать, не искать, не думать мучительно и не вспоминать, все делалось само собой, нужно было только следить за вот этим поросшим черной кучерявой шерстью затылком впереди и, когда он сменится поросшим черной кучерявой шерстью лицом бармена, – виновато улыбнуться, отступить и перейти в самый конец очереди, к выходу. Конечно же, он набрал Дэна снова. Конечно же, его сотовый телефон молчал. Оказавшись у липкого прилавка в четвертый раз и уже развернувшись, с тем чтобы уступить свою очередь куда более алчущему, чем он, Анатолий обнаружил рядом с собой человека.

– Возьми мне и себе пива и иди за тот столик, – сказал тот, не интонируя.

Анатолий поставил перед собеседником целлюлозный бокал, в который бармену полагалось сцеживать пиво из бутылок, бокал, до такой отвратительности напоминавший мутный мочевой пузырь какого-нибудь некрупного животного, что он откровенно порадовался тому, что не исполнил предложение мужчины и взял себе вместо пива зеленого чая.

– Виктор Иванович, – сказал мужчина все так же ровно, – большой поклонник вашего таланта. – Анатолий уже собирался хмыкнуть, но следующая фраза мужчины его от этого оградила: – Теперь вылей чай, возьми себе пива и не выёбывайся.

Анатолий, не успев даже подумать, суетливо сцедил чай в урну и выкинул стаканчик туда. Чувствуя, как беспомощно мокнет в страхе спина, он трижды пожалел о том, что попросил Дэна о своей услуге. Конечно же, с людьми МГБ лучше не встречаться. Ни на допросе, ни в городе, ни для консультации. Никак. Он дурак, что в это вляпался. Возможно, он сделал крепко хуже и себе, и Лизе, Лизе.

Осторожно поставив свой бокал на стол, он вежливо уселся рядом, чувствуя, что его брюки не вполне при этом касаются лавки, а ноги напряжены и готовы в любой момент сорваться – через стол, туда, к выходу, и там, в бег, хотя у этого товарища почти наверняка есть пистолет.