Паранойя - Виктор Мартинович

Лиса. Я не все тебе рассказала о той нашей встрече, когда… Когда он играл… Вернее, ты не дал мне сказать все. Понимаешь… Он – такой же, как ты, только на двадцать лет старше. Представляешь, если бы у тебя забрали меня, а ты был на двадцать лет старше? И вообще никаких надежд… Будь ты министр госбезопасности или дворник, как с этим жить? Я видела, что он знает все. Он с самого начала знал о нас все. Чувствовал. Я увидела это в каждой его ласке… Ну. И я принялась его жалеть. Я гладила его по волосам. Я чувствовала, какую боль пережило это существо, это скопление нервов. И я, я одна была в этом виновата. Я была для него… Как будто надеждой на исправление. Каким-то потаенным, добрым миром, красивым, который существовал параллельно пропитанной звериным рыком повседневности. Параллельно с алкоголичкой-женой и наркоманом-сыном. Он верил в меня самым светлым, что у него было. Такую веру нельзя предавать – это большее преступление, чем убийство. Я гладила его по волосам, а он рыдал своим Моцартом. Потом, когда это у нас случилось… Я подумала о тебе. И поняла, что это – ад. Таким, как мы, нельзя прелюбодействовать. Он же сразу же почувствовал тебя во мне, во всем моем существе, и снова стал деревянным. Он не спустился проводить меня до машины.

Гоголь. Ты встречалась с ним после этого?

Лиса. Нет. Он перестал мне звонить.

Гоголь. Ты уверена, что ребенок его, а не… Не наш…

Лиса. По сроку вроде выходит, что его. Твое любимое слово. Овуляция.

Гоголь. И что дальше?

Лиса. Я у тебя хотела спросить, что дальше. Я не знаю, что дальше. Я устала и запуталась.

(Через 12 минут.)

Лиса. Мы поступим так. Сейчас я помою чашку и поставлю ее сушиться. Я пройду в прихожую и оденусь. Я открою дверь. Я обернусь и посмотрю на тебя. Все это время у тебя будет возможность окликнуть меня. Если ты позовешь меня, Анатолий, я вернусь сюда, на кухню, и мы продолжим пить чай и придумаем, как нам быть со всем этим. Если ты думаешь, что я не понимаю, чем грозит мне внебрачный сын Николая Муравьева под сердцем, ты заблуждаешься. Заблуждаешься. Я все прекрасно понимаю. Так вот. Если ты не окликнешь меня, Анатолий, я закрою дверь, и после этого мы никогда с тобой не увидимся. Ты все понял?

Аудиально оформленного ответа не поступило. После этого слышна активность на кухне (звук воды, звон чашки), одиночные шаги к микрофону 2, шелест надеваемого плаща, 30-секундная пауза нулевого молчания и щелкающий звук закрываемой двери. Судя по звуковой картине на объекте, Гоголь даже не вышел проводить Лису к двери. Просидев 40 минут в кухне, он поднялся, прошел через прихожую и, забыв одеться, вышел вон, не заперев при этом квартиру собственным ключом.

Замечание управления аудирования Пятого отдела МГБ

19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28 ноября наблюдаемый Гоголь регулярно появлялся на объекте «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7», но пребывал там в одиночестве. Каждый заход на объект начинался в 12.00, заканчивался в 23.00. По характеру его нервозных перемещений по объекту, а также продолжающимся беседам «сам с собой» можно заключить, что он напряженно ожидал прихода наблюдаемой Лиса, но безуспешно. Обращают на себя навязчивые, повторяющиеся из раза в раз мотивы обращения к некоему не присутствующему на объекте субъекту на «ты», с предложением «отменить» некие «условия». Так, 26 ноября Гоголь на протяжении двух часов, расхаживая от микрофона к микрофону, повторял: «Это было несправедливо. Милая, это было несправедливо. Я не успел ничего понять. Я не вышел тебя даже проводить. Ты не должна была предлагать так. Нам нужно было поговорить толково. Ты должна была мне дать время подумать. Это было несправедливо» и т. д. Психоэмоциональное состояние наблюдаемого Гоголя мы бы охарактеризовали как подавленное, со всеми признаками тяжелой депрессии деструктивного характера. 28 ноября он, быстрым шагом исследуя квартиру, издавал повторяющиеся шизоидные выражения: «Я тебя зову. Услышь. Я тебя зову. Приди. Я тебя зову. Услышь. Я тебя зову. Приди» и т. д.

Ни в один из этих дней наблюдаемая Лиса не заходила, не звонила, не связывалась с Гоголем каким-либо иным подлежащим аудиодетектированию способом, из чего следует сделать вывод о том, что между ними либо произошел разрыв, обусловленный личной ссорой, либо исчез надежный канал связи, позволяющий договариваться о встрече, либо с Лисой произошли некие события, исключающие ее приход. 29 ноября Гоголь на объекте не появился, с 1 декабря, в связи с истечением срока оплаченной хозяйке аренды, квартира перешла во временное (три месяца) пользование студенток Института физкультуры Реборян М. К. (уроженка г. Глубокое) и Срамнюк Ю. М. (уроженка г. Гомеля).

Министру МГБ Муравьеву Н. М.

Представление на вручение госнаград и ценных подарков

В связи с тщательной работой по отслеживанию оперативной ситуации на объекте «Жилая квартира по адр. ул. Серафимовича, д. 16, кв. 7», рекомендуется вручить государственную награду с присвоением внеочередного звания ст. оп. уп. Цупику Е. П., ценные подарки (часы наручные марки «Луч») Скрыгану Л. Л. и Мовсейсюку П. Д. Ст. оп. уп. Цупика представляется возможным перевести в следуправление Пятого отдела. Ст. лейтенант Геворкян А. М. переводится из управления аудирования Пятого отдела МГБ в службу охраны гражданских объектов МГБ. В связи с получением полных и исчерпывающих данных об объекте все виды наблюдения за ним снимаются.

Часть третья

Я

1

Что рассказать тебе об этих первых днях без тебя? Я помню хлопок двери – не громкий, а такой, что бывает при финальном прощании, – деликатный и тихий, как будто металл боится брать на себя слишком много в наших воспоминаниях. Это был даже не хлопок, а щелчок, похожий на шепот. Ты ушла, да? Почему я в этот момент был на кухне, а не в прихожей? Я, кажется, в тот момент уже говорил с тобой, или это началось позже?

Все стало как будто комиксом. Или съемкой со стробированием. Как если бы каждый третий кадр в видео моей жизни был вырезан незримым монтажером. Или как будто я смотрел на себя со стороны, в абсолютной темноте, и ярко вспыхивающие софиты высвечивали то поднятые в танце руки, то замершие в секундном движении волосы, то прыжок. В этом неясном, прыгающем свете, в этом срывающемся, дерганом движении я существую, пожалуй, до сих пор. Как будто после того прощального щелчка двери свет, проникающий в мое сознание через бойницы глаз, чуть померк, будто во мне сузилась какая-то внутренняя диафрагма. Дни стали сумрачнее, а ночи, напротив, светлее, они потеряли окрашивающую их черноту. Все сущее поблекло, но, возможно, это бессонница, бессонница.

Я видел себя будто со спины, будто в музыкальном клипе, и даже мелодия, невыносимая, тянущая мелодия то и дело появлялась – какой-то навязчивый глэм с очень высоким мужским вокалом. Что-то вроде «Upa-pa Upa-pa Upa-pa Upa-pa I got you baby Upa-pa». И под нее – мои прыгающие, покачивающиеся, то слишком быстрые, то слишком медленные движения. Ты была – был яркий, ровный свет. Ты исчезла, и остались лишь дерганые софиты, этот дискотечный маскарад.

Я вста с табур Я пдшел к вери Я отк л две Я выш на ицу. Я пыталс ловит кси, но они не оста влив ась. Я пош дальш Мен вели фнари. Они стяли как в алле Я шел по это алле Впереди было черн

Вот как-то так, наверное.

Я промок и, кажется, очень замерз – все потому, что оказался без плаща и шапки, в одном синем свитере с надписью «bear bears bear» – твой подарок! Мы, кажется, беседовали с тобой, но я не уверен, что ты была при этом рядом. Я помню пар изо рта и мысль о том, что ноябрь – холодный месяц, помню замерзшие лужи под ногами и мысль о том, что случается с рыбами, когда они замерзают, и фары маршрутки сзади, которая остановилась, хотя я ее не просил (возможно, я шел по проезжей части).

Я давал кому-то деньги, Лиза! Я точно давал кому-то деньги, и это одно из самых странных воспоминаний того вечера. Кому и за что я мог в таком состоянии платить? И даже не так: что нужно мне было тогда из вещей, которые можно купить за деньги? Согласись, это какой-то бред, обман? Но я очень отчетливо помню женщину в каком-то ямщицком армяке, которая высокомерно принимала у меня ком смятых купюр и с поистине ямщицким отвращением возвращала мне его обратно, отлепив от него несколько бумажек. Я помню ее лицо с крупными чертами и сплюснутым носом, к которому так подошла бы душевная, с проседью и застрявшим кусочком капустки борода. Я помню ее фиолетовые губы, помню, что нас окружал полумрак, и как раз этот полумрак позволяет заключить мне, Елизавета, что было это, наверное, в маршрутке. В маршрутках людям надо платить.