Полицейский из библиотеки - Стивен Кинг

Я начал медленно, шаг за шагом продвигаться назад. Я уже и не думал, что у меня получится это, но, наконец, я уперся задом в дверь ванной комнаты. Я чуть не закричал, когда это произошло, потому что мне показалось, будто она каким-то образом подобралась ко мне сзади. Я был уверен в этом, хотя я видел ее прямо перед собой, все еще на коленях.

Я зажал себе рот рукой, чтобы не закричать, и выскочил за дверь. Там и простоял, пока она медленно закрывалась на своем пневматическом устройстве. Для меня это была целая вечность. Когда же она закрылась, я направился к главному выходу. Я был как сумасшедший; мне нужно было только одно выбраться оттуда и никогда больше не появляться там. Я хотел навсегда сбежать оттуда.

Я добрался до того фойе, где она повесила тот плакат, что ты видел, Сэм — тот, с надписью «Соблюдайте тишину!» — и тогда я взял себя в руки. Я думал, что если она поведет Вилли обратно в Детскую комнату и увидит, что меня там нет, она поймет, что я все видел. Тогда она помчится за мной и уж обязательно догонит. Я был уверен, что она сделает это без особых усилий. Я без конца вспоминал тот день на кукурузном поле и как она кругами бегала вокруг меня и ничуть не вспотела.

Поэтому я повернул назад и вместо этого пошел на свое место в Детской комнате. Ничего в жизни не было для меня труднее, но мне удалось это сделать. Не успел мой зад коснуться стула, как я услышал, что они возвращаются. И, конечно, Вилли был весь из себя счастливый, улыбающийся и в прекрасном настроении, и она тоже. У нее был такой вид, будто она готова сдвинуть горы. Она хлопнула в ладоши и громко сказала: «А ну-ка, все Послушные детки, поднимите головы!»

И они все подняли головы и посмотрели на нее-«Вилли чувствует себя намного лучше, и он хочет, чтобы я рассказала сказку до конца. Правда, Вилли?»

— Да, мадам, — сказал Вилли. Она поцеловала его, и он побежал на свое место. Она продолжила рассказывать сказку. А я сидел и слушал. Ну, а когда «Час сказки» закончился, я принялся пить. И с того времени и до конца я пил не прекращая.

— И как же это все-таки закончилось? — спросил Сэм. — Тебе что-нибудь известно об этом?

— Не так много, как знал бы, если бы все время не напивался до чертиков, но больше, чем мне хотелось бы знать. Тот последний период, я даже не уверен как долго он длился. Думаю, месяца четыре, но может быть шесть или даже восемь. К тому времени я почти не отличал времена года. Когда такой пьяница, как я, начинает скатываться вниз, Сэм, единственная погода, которая его интересует, это погода внутри бутылки. Хотя я знаю две вещи и только они имеют какое-то значение. Кто-то действительно начал понимать ее, и это первое. И ей пора было залечь на дно, уснуть. Переменить — обличье. Это второе.

Я помню одну ночь в ее доме — она никогда не приходила ко мне несколько раз она сказала мне: «Мне хочется спать, Дейв. Мне теперь все время хочется спать. Скоро пора будет как следует отдохнуть. Когда это наступит, я хочу, чтобы ты спал рядом со мной. Знаешь, я привязалась к тебе.»

Конечно же я был пьян, но от того, что она сказала, по спине прошел холодок. Мне показалось, я понял, о чем она говорит, но когда я спросил ее, она только засмеялась.

«Нет, совсем не то», — сказала она и бросила на меня язвительный и довольный взгляд. «Я говорю о сне, а не о смерти. Но тебе нужно будет кормиться вместе со мной».

От этого я сразу протрезвел. Она думала, что я не знаю, о чем она говорит. Но я знал. Я же все видел.

После этого она начала задавать мне вопросы о детях. О тех, что мне не нравились, кого я считал ябедами, кто слишком много шумел, кто были самые озорные.

«Они — Плохие дети — и не заслуживают того, чтобы жить», — бывало скажет она. «Они грубые, все кругом ломают, возвращают книги с карандашными пометками и порванными страницами. А как ты думаешь, Дейви, кто из них заслуживает смерти?»

Вот тогда-то я и понял, что надо держаться от нее подальше, и если единственный выход — покончить с собой, мне придется им воспользоваться. С ней что-то происходило. Ее волосы теряли блеск, а кожа, которая всегда была у нее просто изумительной, начала портиться. И было что-то еще — я видел у нее вот это самое, то, во что превращался ее рот — постоянно, прямо где-то под кожей. Но все это приобретало вид подгрудка, в складках и покрытого прожилками, как будто паутиной. Однажды, когда мы лежали в постели, она увидела, что я смотрю на ее волосы и сказала: «Ты замечаешь, что я изменилась, да, Дейви?» И похлопала меня по щеке. — «Это нормально; это совершенно естественно. Это всегда так бывает, когда я готовлюсь опять уснуть. Мне скоро придется сделать это, и, если ты собираешься быть там вместе со мной, тебе скоро придется взять одного из детей. Или двух. Или трех. Чем больше людей, тем веселее!» И она засмеялась своим безумным смехом, а когда взглянула на меня, ее глаза уже опять были красными. — «Так или иначе, я не собираюсь оставлять тебя здесь. Кроме того, это было бы небезопасно. Ведь ты знаешь это?»

Я сказал, что знаю.

«Так если ты не хочешь умирать, Дэйви, это надо сделать скоро. Очень скоро. А если ты решил не делать этого, ты должен мне сказать об этом прямо сейчас. Мы вместе можем покончить со всем приятно и безболезненно, сегодня вечером».

Она склонилась надо мной, и я почувствовал ее дыхание. Оно отдавало испорченной едой для собак, и мне не верилось, что я когда-то целовал эти губы, из которых сейчас исходил этот запах, будучи трезвым или пьяным. Но во мне оставалась какая-то часть — частица меня — которая, должно быть, все еще хотела жить, потому что я сказал ей, что я, конечно, хочу быть там с ней, но мне нужно еще немного времени, чтобы подготовиться, настроиться на это.

«Ты имеешь в виду напиться, — сказала она. — Ты должен падать передо мной на колени и благодарить свои несчастные, невезучие звезды за то, что есть я, Дейв Дункан. Если б не я, через год или два ты бы сдох в канаве. А со мной ты можешь жить почти вечно.»

И на какую-то секунду ее рот вытянулся, вытянулся настолько, что коснулся моей щеки. Но я как-то сдержался и не закричал.

Дейв посмотрел на них. В его взгляде отражались тревожные воспоминания. Потом он улыбнулся. Сэму Пиблзу навсегда запомнилась таинственная сила той улыбки; с тех пор она всегда преследовала его.

«Все нормально», — сказал он. — «Но с тех пор что-то глубоко во мне пронзительно кричит.»

Мне хотелось бы сказать, что в конце я избавился от ее влияния, но это было бы неправдой. Это было чистой случайностью — или что люди называют властью свыше. Вы должны понять, что к I960 я был полностью отрезан от всех остальных в городе. Помните, я говорил вам, что одно время был членом Ротари Клаб, Сэм? Ну, так в феврале, 1960, те ребята уже не желали нанимать меня чистить унитазы в их сортире. А что касается Джанкшн сити, то здесь я просто был еще одним Плохим Ребенком, который жил жизнью пьяницы и бездельника. Люди, которых я знал всю жизнь, обычно переходили на другую сторону улицы, чтобы не встретиться со мной, если они видели, что я иду. В те дни я был крепкий как орел, но пьянство все равно подтачивало меня, а то, чего не лишало меня пьянство, забирала Аделия Лортц.