Полицейский из библиотеки - Стивен Кинг

— Но я продолжал в таком же духе. У меня было ощущение, как будто у меня билет только в один конец и мне не сойти с поезда, пока я не проеду весь путь до конца маршрута.

Аделия наняла на работу нескольких ребят из колледжа, но всегда направляла их в абонементную комнату, в справочный зал и за стол администратора. А она полностью занималась детьми… ведь, знаете, их запугать легче всего. Вот они-то, самые пугливые, и были ее самой хорошей пищей. Потому что этим она и жила, ее пища — это их страх. А я все делал и делал плакаты. Я не все из них помню, но помню Библиотечного полицейского. Он появлялся на многих картинках. На одной — она называлась «Полицейские тоже отдыхают» — он стоял на берегу речушки и удил рыбу. Вот только на крючок у него был насажен маленький мальчик, которого ребята называли «Простофиля Саймон». На другой картинке Простофиля Саймон был у него привязан к носу ракеты, а сам он нажимал на кнопку зажигания, чтобы отправить малыша в космос. На ней было написано: «Вы можете больше узнать о науке и технике в нашей библиотеке, но обязательно возвращайте книги вовремя».

— Мы превратили Детскую комнату в камеру ужаса для детей, которые приходили туда, — сказал Дейв. Он говорил медленно, и в голосе его были слезы. — Она и я. Устроили это детям. Но знаете что? Они все равно приходили. Они всегда приходили опять, чтобы увидеть еще чего-нибудь. И они никогда никому ничего не рассказывали. Она следила за этим.

— Ну а родители? — неожиданно воскликнула Нэйоми, и так резко, что Сэм подпрыгнул. — Ведь когда родители увидели…

— Нет! — сказал ей Дейв. — Их родители никогда ничего такого не видели. Единственное, что они из всех этих пугающих картинок видели, это Красную Шапочку и волка. Аделия оставила ее висеть постоянно, а вот другие висели только во время «Часа сказки» — после школы, вечером по четвергам и утром — по субботам. В ней не было ничего человеческого, Сара. Ты должна это понять как есть. Она и не была человеком. Она как-то узнавала, когда идут взрослые, и она всегда брала плакаты, которые я снял со стен и другие, обычные плакаты, в которых говорилось примерно следующее:

ЧИТАЙТЕ КНИГИ ПРОСТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ

— она их развешивала прямо перед их приходом.

— Я помню те времена, когда я бывал там во время «Часа сказки» — в те дни я не отходил от нее, если только это было возможно, а у меня было полно времени быть рядом с ней, потому что я уже бросил писать картины, все свои постоянные места я потерял и жил на те скудные сбережения, которые успел сделать. Но очень скоро этих денег тоже не стало и я начал распродавать вещи — телевизор, мою гитару, машину и, наконец, дом. Да это ладно! Важно то, что я бывал там и видел, что там происходило. Малышей усаживали на стулья в кружок и в центре его сидела Аделия. Я обычно был в дальнем углу комнаты, расположившись на одном из детских стульчиков, чаще всего одетый в свою выпачканную краской спецовку, пьяный как самый последний подонок, небритый, пропахший виски. А она обычно читала одну из своих эдаких специфических сказочек, а потом неожиданно остановится, склонит голову набок, как бы прислушиваясь. Ребятишки начинали ерзать и беспокоиться. Похоже, что их мысли были ще-то в другом месте — как будто они пробуждались ото сна, в который она их погрузила.

«А теперь мы все будем играть», — говорила она с улыбкой. «Здорово, да, дети? Кто изъявит желание быть Послушным Ребенком, чтобы помочь мне подготовиться к нашей игре во взрослых?» Они все обычно поднимали руки, когда она говорила это, потому что все хотели быть послушными детьми. А из плакатов, которые я делал, было ясно, что случалось с плохими детьми, когда они поступали неправильно. Бывало, даже я поднимал руку, пьяный, в дальнем углу комнаты, в свой мерзкой старой спецовке, самый старый во всем мире и самый уставший на свете ребенок. А потом они вставали, одни снимали мои плакаты, другие — вынимали из ящика ее стола обычно висевшие картинки. Их просто меняли местами. Потом они усаживались, и она переключала их внимание от той ужасной истории, которую им только что рассказывала, на сказку типа «Принцесса на горошине', и уж точно через несколько минут чья-нибудь мама заглянет в комнату и увидит, как все милые послушные дети слушают, как чудесная мисс Лортц читает им сказку, и мамаша улыбнется своему малышу, а малыш — ей, и все шло дальше.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь „ужасной истории, которую она только что рассказывала?“ — спросил Сэм. Голос у него был какой-то хриплый, а во рту пересохло. Все это время он слушал Дейва с усиливающимся ужасом и отвращением.

— Сказки, — сказал Дейв. — Но она обычно превращала их в истории ужасов. Вы бы удивились, если бы узнали, как мало ей приходилось переделывать, чтобы изменить их.

— Только не я, — мрачно ответила Нейоми. — Я помню эти сказки.

— Наверняка помнишь, — сказал он, — но вот как их рассказывала Аделия! Такого ты никогда не слышала. И детям они нравились — некоторые мамаши любили эти сказки и любили ее, потому что она манила их к себе и ослепляла, точно так же, как она притягивала к себе меня. Вернее, не совсем так же, потому что там не было секса — по крайней мере, мне кажется так но те темные силы в ней порождали в них такую же темноту. Вы понимаете меня?

И Сэм, который помнил чувство ужаса и, вместе с тем, восторга, испытанное от сказки о Синей Бороде и танцующих швабрах в ФАНТАЗИИ, подумал, что уж кто-кто, а он их понимал. Дети ненавидели темноту и боялись ее… но ведь она притягивала их? Она как бы манила их

/иди со мной, детка/

разве нет? Она напевала им,

/я полицейский/

разве нет? Ну разве нет?

— Я знаю, что ты имеешь в виду, Дейв, — сказал он. Он кивнул. „А ты еще не понял, Сэм, кто был твой Полицейский в библиотеке?“

— Этого я все-таки не понимаю, — сказал Сэм, но ему казалось, что какая-то часть его понимала это. Было такое ощущение, что его сознание гце-то глубоко-темная масса воды, а на самом дне ее была затонувшая лодка но не просто какая-то лодка. Нет — то была пиратская шхуна, полная добычи и мертвецов, и вот оно зашевелилось во всей этой нечисти, которая так долго сковывала его. И он опасался, что скоро эта призрачная, хищная развалина снова поднимется на поверхность, с разбитых мачт будут свисать морские водоросли, а у сгнивших останков штурвала, протянув к нему руки, будет находиться скелет и его злорадная улыбка (ухмылка в миллион долларов).

— А мне кажется, ты, возможно, понимаешь, — сказал Дейв, — или начинаешь понимать. И все так или иначе станет ясно, Сэм, поверь моему слову.

— С этими сказками я что-то ничего не понимаю, — сказала Нэйоми.