Мастер - Дмитрий Шидловский

Петр еще раз проверил выкладки и стал переносить их на ситуацию, сложившуюся в этом мире.

Здесь уже два века существовали два дружественных русских государства — Московия и Северороссия. Последняя изначально ориентировала свое развитие на север и запад. Но все-таки Ливонскую войну Иван Грозный начал в союзе с Петербургом. В ходе военных действий он захватил Латвию, превратив ее в вассальное государство. То же было и в его мире, но — существенное отличие — при отсутствии северного союзника. А слова Курбского свидетельствовали, что московский двор намеревался наложить когтистую лапу и на всю Северороссию. Возможно, потому великий князь Николай и не поддержал Ивана в войне с Литвой. Теперь Северороссия расколота на два враждующих лагеря. Позиция сторонников Василия понятна: русский национализм, полное следование в фарватере Москвы. Возможно, их даже устроило бы слияние с Московией — при предоставлении им высокого статуса в иерархии этого государства, разумеется. А вот второй лагерь… Классические западники. Позже сказали бы, сторонники вхождения в общеевропейский дом. Неужели в этом мире история заставила общество разделиться на западников и славянофилов на три столетия раньше? Причина понятна: в Северороссии много выходцев из Западной Европы. Но на их стороне и многие русские дворяне — Оладьин и Дашевский, например. А в противоположном лагере есть обрусевшие немцы. Это уже война не народов, а культур. Раскол. Что он сулит?

— Барон, а как после нашей победы будут складываться взаимоотношения с Москвой? — откашлявшись, спросил Петр.

— Думаю, это будет целиком зависеть от Ивана. Он непримирим и злопамятен. Раз уж он решил нас захватить, постарается довести дело до конца. Значит, война.

— Хорошо, — вкрадчиво начал Петр, — но если московский царь сменится, а его преемник не будет питать по отношению к нам агрессивных намерений?

— Это было бы великолепно, — улыбнулся Оладьин. — Пусть Московия воюет в Сибири и в южной степи. Пусть даже держит флот в Риге. Мы будем держать наши земли, торговать через Таллин, Петербург, Архангельск и воевать за Финляндию. Нам выгоднее иметь Московию в союзниках.

— А слиться с ней в единую империю? — неожиданно спросил Петр.

— Сложный вопрос, — пожал плечами барон. — И у нас, и в Московии немало сторонников этой идеи. Впрочем, после Ивановых казней сторонников мирного объединения стало на Москве много меньше, а сторонников захвата — много больше. И вообще, присоединить Северороссию к Московии очень сложно, слишком разные традиции и уклады. Царь — самодержавный правитель; всякий подданный — его холоп, с которым государь волен делать все, что хочет. У нас даже мелкий лавочник привык сознавать, что рождается с неотъемлемыми правами и вольностями. Он может даже подать в суд на князя, если считает, что тот ущемил его права. И бывают судебные решения не в пользу князя. С потерей этих вольностей люди не смирятся. Будут бунты. И если царь захочет править в этой земле, как в своей стране, ему придется быть много кровожаднее Ивана. Прольются реки крови… Горестная перспектива. А присоединить Московию к нам? Право, не представляю, как наша система, строившаяся для торговых городов Петербурга, Новгорода и Пскова, сможет действовать в такой земле, как Московия. Ну, представь, назначат меня наместником Москвы. И что я буду делать? С эстляндцами я еще мог вести переговоры: они выторговывали вольности, я — их лояльность. А что делать в стране, где тебя способны воспринимать или как барина, или как холопа, но упорно не говорят на равных? Ни один договор или закон в такой стране не будет работать, как у нас. Там это будет или угроза, или пожелание. Там надо постоянно грозить плеткой, потому что народ, едва почуяв слабость правителя, свергнет его, устроит погром, а потом, устав от себя, запросит нового, еще более жестокого царя, чтобы навел порядок, чтобы и боготворить его, и ненавидеть. Нет, увольте, я не готов править в такой стране! Пусть они лучше будут нашими союзниками и разбираются со своими внутренними делами.

— Думаете, в такой стране нельзя ничего поменять? — спросил Петр.

— Некоторые полагают, что это у них в крови, — хмыкнул барон. — Я не согласен. Ведь не только я, коренной новгородец, но и русские, переехавшие к нам из Московии, недавно живущие здесь, очень хорошо воспринимают наш уклад. Просто так сложилась их история. Думаю, они смогут измениться — поколений за пять-шесть. Но не завидую тем, кто будет править в эти времена…

Глава 47

ВСТРЕЧА В АНГЛИЙСКОМ ПАБЕ

«Это через столетия Британия станет великой империей, а чопорность ее жителей войдет в поговорки, — думал Петр, поглощая прожаренный бифштекс и запивая его темным английским пивом. — Это через века британский традиционализм станет притчей во языцех. А сейчас, наверное, нет страны динамичнее. Здесь все дышит движением, стремлением к развитию, безудержному росту. Ничто не стоит на месте, все меняется. Все дальше плывут корабли, открывая все новые земли Нового Света, все смелее набеги на испанские колонии, все больше претензий на европейское господство. Неважно, что Испания еще грозит еретикам, живущим на туманном острове. Неважно, что Португалия встала на всех торговых путях вокруг Африки. Неважно, что шотландцы пытаются сомкнуться с Францией, чтобы противостоять притязаниям Лондона. Что может остановить английского льва, берущего разгон? Кто может противиться стране, решившей встать над миром, живущей этим, дышащей этим, движущейся ради этого? И уже маячит впереди Британия — владычица морей. Вот из этого вечного движения и рождаются империи, в пределах которых не заходит солнце. Которые впоследствии могут позволить себе неподвижность и традиционность. Которые потом теряют колонии и доживают имперский век сытым и самодовольным островным государством, раздумывающим, пристать ли к новой мировой империи, выросшей из собственной колонии, или войти в общеевропейский дом. Но до этого еще далеко. Пока — вечное движение, подъем, расширение. А впереди — разгром Непобедимой армады и покорение Индии». Петр откинулся на спинку стула и улыбнулся: легко быть пророком, придя из будущего.

Он обедал в ресторане лондонской гостиницы. Сделав еще один большой глоток тягучего, хмельного, доброго пива, Петр присмотрелся к окружающим. Гостиница была не из дешевых, и только в такой и могло разместиться посольство Северороссии. Здесь не останавливались простые моряки, торговцы и мелкопоместные дворяне. Вот за соседним столиком лощеный джентльмен поддерживает светскую беседу с дамой. А там двое — в высоких сапогах, широких штанах и куртках, курящие длинные трубки, — наверняка капитаны корсарских кораблей. Интересно, а кто этот джентльмен, одиноко сидящий за столиком и неспешно поглощающий превосходное английское пиво? Тонкая бородка-эспаньолка, кривая восточная сабля, европейский камзол… Что-то знакомое — в облике, в этих глазах, запечатлевших одновременно усмешку и печаль… Незнакомец бросил острый взгляд, остановил его на Петре и улыбнулся. Петр тоже узнал: Басов. Кто бы мог подумать?

Басов встал, подхватил кружку с пивом, неспешно направился к Петру. Подошел, легко опустился напротив и, будто не было годичной разлуки, буднично сказал по-русски:

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй, — отозвался донельзя озадаченный Петр. — Как ты здесь оказался? Где Федор?

— Путешествую, — охотно пояснил фехтовальщик. — Федор осваивает азы секса под руководством одной многоопытной, но еще достаточно молодой дамы. А ты?

— Я с посольством, — гордо произнес Петр. — Мы прибыли, чтобы уговорить внука великого князя Николая, Карла Стюарта, взойти на престол…

— Слушай, давай не будем о политике, — поморщился Басов. — Уши вянут. Значит, все еще на службе?

— Да. Знаешь, я теперь полковник, — степенно произнес Петр. — И рыцарь.

— Поздравляю, — улыбнулся Басов. — Но я, как помнишь, дворянство присвоил, и пока в этом никто не сомневается, — он самодовольно погладил эфес сабли.

— Брось, — отмахнулся Петр. — Я, между прочим, участвую в строительстве нового государства, в котором…

— В котором жулики прогонят убийц, — усмехнулся Басов.

— Ты не прав, — покачал головой Петр. — Впрочем, не стану переубеждать. Не отвергни ты всех предложений, что тебе делали, то добился бы большего.

— А я и так добился, чего хотел, — хохотнул Басов. — Ты — политик, я — странник. Сидим в одной и той же гостинице, пьем одинаковое пиво и едим одинаковый бифштекс. Я жду, когда отчалит корабль, который отвезет меня туда, куда я хочу; ты — пока тебя примут при дворе. Потом ты вернешься в Петербург и будешь служить прохиндеям, думающим только о собственной власти и деньгах, они выжмут тебя, как лимон, и выкинут на свалку.

— Мы по-разному смотрим на все это, — произнес Петр. — У тебя был неудачный опыт, и ты пришел к выводу, что все в мире такие… Кстати, ты знаешь, наш капитан погиб.