Ливонская чума - Дарья Иволгина

— Хватит прятаться, русский! Ты стоишь там уже больше часа — выходи. Мы не причиним тебе вреда.

Лавр засмеялся и вышел из чащи. Он приблизился к костру и оглядел обоих путников по очереди.

— Здравствуйте, господа, и благодарю вас за приглашение.

— Садись, — махнул ему тот, что был повыше. И вдруг замер, прищурив глаза и рассматривая Лавра в упор, позабыв о всяких приличиях и вежливости. — Мы с тобой виделись?

— Не знаю, — отозвался Лавр, с охотой усаживаясь поближе к огню.

На самом деле эти двое показались ему странно знакомыми.

— Не думаю, чтобы у нас когда-то были дела с русским монахом, — задумчиво молвил второй, — но ты мне тоже знаком.

— Давайте обменяемся именами, — предложил Лавр. — Будет проще. Меня зовут брат Лаврентий.

— Иордан из Рацебурга, — представился высокий, а маленький и щуплый буркнул:

— Алебранд Штрик.

Лавр засмеялся вполголоса.

— Я должен был узнать вас раньше! В последний раз мы виделись, когда искали весло святого Берндана, а нашли скорбную тень моего отца.

Двое у костра были старыми ливонскими рыцарями. Их знакомство с братьями-«медвежатами» относилось к тому времени, когда Россия с Ливонией еще не воевала, а орден благополучно существовал, занимая все свои замки на лесных и болотистых землях, где прежде обитали только дикие язычники.

Теперь все переменилось. Ордена больше не было, за разоренную Ливонию грызлись между собой Россия, Польша и Швеция, и никто из троих встретившихся в лесу под Новгородом не знал, как к этому относиться.

Иордан вскочил, сердито глядя на русского. Штрик махнул рукой.

— Теперь все это не имеет значения. Хочешь хлеба, Лавр?

— Да, — просто ответил Лавр. — Со вчерашнего дня ничего не ел.

— Для чего ты идешь в Новгород? Говорят, там теперь чума, — заговорил Штрик вполне миролюбиво.

— У меня там остался брат.

— Ну да, конечно. Вас же было двое — одинаковых. Точнее, вы сделали все, чтобы не быть одинаковыми, но…

— Нет, мы разные, — заверил ливонца Лавр, — но это нам совершенно не мешает. Мой брат женился, теперь у него есть дети…

— А тот, татарин? — спросил Иордан, снова усаживаясь и глядя в огонь. Было очевидно, что вопрос о татарине он задал просто так, из вежливости, чтобы разговор не угас.

— Тот — все ищет себя. А Вадим — третий из друзей — тоже теперь с семьей.

— И тоже в Новгорода?

Лавр молча кивнул.

Затем, нарушая молчание, заговорил первым Лаврентий:

— Ну, со мной все понятно. Я хочу быть поближе к своей родне. Хочу помогать единоверцам. Говорят, в новгородских церквях служить уже некому, а люди нуждаются в утешении, в покаянии, в доброй кончине. А вы для чего направляетесь туда?

— А куда нам идти? — проворчал Иордан. — Мы сражались с вашими под Феллином и были позорно разбиты. Ваш царь послужил причиной гибели нашего ордена. У нас не осталось ни родины, ни цели, которой можно служить. Некоторые сдались в русским, но только не мы!

— Были и такие, кто захотел уйти в Швецию или Польшу и продолжать войну, — добавил Штрик, — но это опять же не про нас. Мы жили духом ордена, его целями. Для нас не столько была важна земля, на которой стояли замки, сколько дух, которым эти замки держались. Почему, как ты думаешь, многие цари были такими отличными бойцами?

— Хорошее вооружение, регулярное питание, частые упражнения, — предположил Лаврентий, хорошо видя, что дразнит обоих ливонцев.

Иордан бросил на него мрачный взгляд, а Штрик, догадавшись, что у русского на уме, только фыркнул.

— Мы были сильны нашим духом, брат. Только этим. Все остальное может быть, а может и отсутствовать. И вот теперь у нас отобрали наш дух. Мы остались наедине с пустотой.

— Погоди, — прервал его Лавр. — Никто не может отобрать у вас Бога. Уж вам-то об этом должно быть известно!

— Земная цель нашей жизни разрушена, — повторил Штрик.

— А небесная? — настойчиво повторил Лавр. — Кто разрушил для вас небо?

— Никто, — ответил вместо товарища Иордан из Рацебурга. — Поэтому мы и решили идти прямо на небо.

— Каким образом?

Иордан посмотрел прямо Лавру в глаза. Лавра поразил этот взгляд, прямой и горький, как запорошенная пылью полынь. Поневоле молодой человек задумался о том, сколько всего осталось за плечами у этого ливонца, сколько смертей он увидел, сколько надежд растратил на долгом пути.

— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Иордан. И, не дождавшись реплики Лавра, продолжил: — Мы шли в Новгород. С той же целью, что и ты. Нам все равно, что вы отвергаете латинскую веру. Люди нуждаются в помощи тех, кто не боится входить в заколоченные дома и приносить им хлеб — на тот случай, если больные все-таки не умрут от чумы. Незачем умирать от голода, в темноте и отчаянии, одиноким, всеми покинутым.

— Похвально, — сказал Лавр осторожно.

Иордан вдруг засмеялся, откинув голову.

— Да? Ты так считаешь? А мы надеялись, что Господь, видя наше усердие, приберет нас к себе! Такими, какие мы есть, в разгар наших трудов!

— Вы не шутите? — удивился Лаврентий. — Но ведь это было бы самоубийством!

— Вовсе нет, — возразил Штрик. — Мы уже обдумали это. Нам нельзя покончить с собой, обратив против себя оружие. Даже если мы убьем друг друга, в этом будет элемент обмана. А мы — не магометане, чтобы играть с Господом Богом в подобные игры и пытаться надуть Всевышнего. Нет, все будет честно. Мы войдем в зачумленный город и будем там работать на благо ближнего. И если Господу будет угодно, Он заберет нас к себе.

— А если нет? — медленно проговорил Лаврентий. — Что вы будете делать тогда?

По улице, вместе с вечерним ветром, бродила шайка. Несколько человек, сплошь невысоких, в темной одежде и низко надвинутых на брови шапках, шлялись мимо замерших домов. Слышны были изредка их шаги и голоса.

Иногда они вламывались в жилища, где, по их мнению, уже не оставалось сильных людей, и отбирали еду у ослабевших. Случалось им нападать на прохожего и, свалив его на землю, ограбить.

Пусто было в Новгороде после начала сумерек. Лихие люди крались вдоль заборов, пробираясь в более благополучные кварталы. Там с охраной было получше, а больных — поменьше; но и там встречались беспечные вечерние пешеходы и плохо запертые двери.

Пересмеивались эти люди, переговаривались между собой, вспоминая недавнюю добычу.

Случалось им наткнуться на похожую шайку, и тогда вскипала битва, в которой поблескивали ножи. Оставшиеся в живых прибивались к вожаку и шли за ним. Редко случалось, чтобы драка не завершалась гибелью одного из предводителей.

— Скучно будет без чумы! — говорили эти люди.

Порождения болезни, они выбрались из темных щелей, где прятались до этого долгие годы, и только в разгар эпидемии явили свою отвратительную, ночную мощь. Прекратится чума — и вновь попрячутся по щелям все эти люди, если еще прежде не истребят их, как бешеных собак.

Они скользили, точно тени, и не было на них управы, потому что горожане боялись не грубой физической силы во встреченном человеке, но того невидимого и смертельного, что убивало вернее меча и переходило от человека к человеку совсем незаметно.

Но неожиданно разбойники остановились. Кто-то преградил им путь.

— Забава! — крикнули стоявшие впереди своим товарищам, которым они загораживали обзор.

— Кто там? — напирали сзади.

— Трое! — прокричали передние.

По рядам разбойников прокатилась дрожь веселья, на свет луны явились дубинки и ножи. Люди, на которых они намеревались нападать, молчали. Вообще непонятно было, что происходит впереди. Не доносилось больше ни звука. Так продолжалось какое-то время, а затем вдруг прокатился вопль ужаса и боли, и тотчас разбойники подались назад, сминая и толкая своих же товарищей.

Пронзительный крик повторился.

Казалось, кричит один и тот же человек, но когда шайка обратилась в бегство, на деревянных мостках узкой улицы остались лежать двое. Один уже затих, а второй продолжал корчиться и слабо звать на помощь.

Невысокая гибкая тень с обнаженным мечом наклонилась над ним.

— Для чего вы здесь бродили? — спросил человек умирающего.

— Искали поживы… — захлебывался тот. — Отпусти меня.

— Скоро тебя отпустят, — заверил невысокий человек. — Скажи мне, глупый русский, на что тебе пожива?

— Весело… — хрипло ответил он.

— Ну и что, — Алебранд Штрик уставился прямо в глаза умирающем, — весело ли тебе?

— Нет, — шепнул он. — Мне больно. Отпусти меня. Я больше никого не буду грабить.

— Верю, — сказал Алебранд. — Прощай.

Он выпрямился. Мертвец, лежавший поперек улицы, больше его не занимал.

Лавр подошел ближе к ливонцам.

— Здесь такое каждую ночь, мне кажется, — молвил он. — Удивительно изменились люди.