Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи

class="p1">— Относись ко мне как к отцу, а мои прошлые грехи забудем! — отвечал растроганный помещик.

Мариетта лежала поперек кровати с задранными до пояса юбкой и подъюбником. Жюстен, ошалевший от удовольствия, водил по ее бедрам пальцем. Любовался белизной кожи, треугольником курчавых светлых волос между ног.

— Ты очень милый, — блаженно проговорила она. — Если б только можно было тут остаться! Если бы не малыш Альфонс, я бы, ей-богу, сбежала с фермы!

— Не говори так, Мариетта, иначе меня совесть замучит. Если б я не вернулся в Гервиль, ты бы не изменяла мужу.

— Короткая же у тебя память, Жюстен! — возмутилась молодая женщина. — Если б не ты, у меня бы не было ни су за душой и твой богомерзкий папаша тискал бы меня во всех закоулках замка!

— Лучше молчи! Противно думать, что он тебя принуждал, — отвечал Жюстен, глядя молодой женщине в лицо.

Он потянулся поцеловать ее в губы. Мариетта, смеясь, его оттолкнула.

— Мне пора, — вздохнула она. — Кстати, я уже говорила, что встретила на ярмарке в Монтиньяке Дюкена-старшего? Постояли, поговорили.

— О чем?

— Да о тебе! Старый мельник говорит, хорошо бы ты пришел в гости. Они недавно только узнали, что ты до сих пор в Гервиле.

— Интересно, откуда? — удивился Жюстен. — Ба! Люди не слепые и не глухие, кто-то из местных и рассказал.

Она передернула плечами и стала поправлять на себе одежду. Блуза и юбка на ней были розовые, атласные, и ткань красиво облегала пополневшие в связи с рождением ребенка груди.

— И о тебе говорили, и о твоей прекрасной Элизабет, — презрительно протянула Мариетта. — Печальная история, не хотелось тебе и рассказывать. Хотя ничего от этого не поменяется!

Жюстен спрыгнул с кровати, словно пружиной подброшенный. Сердце бешено стучало в груди.

— С Элизабет ничего не случилось? Мариетта, скажи!

Было отчего приревновать, и молодая женщина сердито вперилась в любовника:

— Выходит, овдовела твоя племянница! Ее мужа, американца, пока они плыли, смыло волной. Так было написано в письме, которое Дюкены получили от Жана. Он все и рассказал.

— Боже мой! Бедная Элизабет! — огорчился Жюстен, думая о жестокости судьбы. — Надо ей написать!

— Это уж как знаешь! — зло бросила Мариетта. — Я ухожу.

В понедельник встретимся, хозяин?

— Не злись, Мариетта! А даже если злишься, помалкивай. Я очень люблю Элизабет. Она — дочка моей сестры по отцу, Катрин. В гостиной в замке две ее фотографии. Катрин на них очень красивая, я был бы счастлив иметь такую сестру. Когда я родился, ей было уже девятнадцать, как Элизабет сейчас.

— Я пошутила, Жюстен. Подумаешь! — отвечала Мариетта, чуть кривя душой. — Просто я тебя люблю и ревную ко всем девушкам в округе. Пиши своей Элизабет, если хочешь.

— Не знаю… В том письме, что мне читал Антуан Дюкен, она просила передать мне, чтобы я держался от замка подальше. Может, она обидится, когда узнает, что я пошел на мировую с ее дедом.

Мариетта подобрала с пола соломенную шляпку, задумалась на мгновение, потом спросила:

— Жюстен, а «пойти на мировую» — это как?

— Поддерживать мирные отношения с тем, кто тебе враг или просто дрянной человек, если тебе так понятнее.

— С таким, как Ларош? Сколько мудреных слов ты знаешь! А ведь твоя мать, гадина, даже в школу тебя не пускала. Мы с Бертраном ходили год или два, но он читать так и не научился. А у меня получается, если постараться да водить пальцем по строчкам.

Это застенчивое признание Мариетты Жюстена, с его чувствительной душой, растрогало. Он прижался щекой к ее щеке и сказал:

— В детстве, когда я сидел взаперти на чердаке, мне бывало так скучно! Когда только мог, по служебной лестнице я сбегал в детскую. Это был мой рай: игрушки, книжки, зеркало, в котором можно себя разглядывать и гримасничать сколько душе угодно. И вот однажды я взял в руки книжку. С яркими, красивыми картинками, и в уголке, на каждой странице, — черная закорючка. И еще множество других. Благодаря тому, что было изображено на картинках, я понял, что это — слова.

— Сообразительный парень! — изумилась Мариетта.

— Наверное. Несколько месяцев прошло, пока я, мало-помалу, не научился находить в тексте названия животных, цветов, предметов. Если хочешь, могу давать тебе уроки.

Мариетта расхохоталась, обвила руками его шею:

— Нет, таких уроков мне не надо! Лучше, мой хороший, будем дарить друг другу радость!

Дакота-билдинг, в тот же день, в четверг, 17 августа, в 10 утра

Кот кричал пронзительно, как от острой боли. Потом — предсмертный хрип, такой страшный, что от него рвалось сердце…

— Нет, нет! — взмолилась Элизабет.

Она проснулась внезапно, лицо — в слезах, сердце выскакивает из груди. В комнату через двойные розовые шторы проникал мягкий утренний свет.

— Какой ужас! — прошептала она.

Уже вошедшим в привычку жестом Элизабет сжала в ладони крестильный медальон матери. Это был ее способ удержать в памяти жуткие картинки своего кошмара.

— Было темно, вокруг — отвратительные картины в рамах, на столе — кровь, и это несчастное животное… Кто его мучил?

Еще там были руки, руки в красных перчатках… Молодая женщина вскочила, раздернула шторы и распахнула обе оконные створки. Было очень тепло, со стороны Сентрал-парка доносилось пение птиц.

— Может, это всего лишь страшный сон, следствие наших вчерашних разговоров, — сказала она себе. — Я очень люблю кошек. Но в Средние века их считали верными спутницами ведьм, порождением дьявола.

По телу Элизабет прошла дрожь. Она надела голубой атласный пеньюар и вышла в коридор, тоже залитый прекрасным летним солнцем. В столовой Мейбл доедала завтрак.

— А, Лисбет, ты сегодня поздняя пташка! Эдвард уже час как ушел. Норма приготовила тебе яичницу-болтушку и тосты. Тебе чаю или кофе?

— Стакан молока, ма.

Женщины поцеловались, улыбнулись друг другу. Элизабет с аппетитом позавтракала, чем порадовала приемную мать.

— Сегодня ты лучше себя чувствуешь, — заметила Мейбл. — Наверняка это потому, что целый день проведешь с Луизоном и Агатой? Лисбет, своди их в Сентрал-парк! Карусель для детей — прекрасное развлечение.

— В другой раз, ма. Сегодня мы поедем в гости к Бонни и дяде Жану, тем более что дети их знают. И с ними можно поговорить по-французски. А еще Луизон мечтает покататься на трамвае. Он вообще любит все механическое. К двум пополудни я должна быть у входа в прачечную, где работает их отец.

— Это на Бродвее, я правильно помню? Тебе лучше взять такси, так безопаснее. И выбирай автомобиль. Намного быстрее, чем фиакр.

— Ма, я ходила туда пешком на прошлой неделе, и ничего страшного не случилось. Хорошо, что мсье