Библейские пророки и библейские пророчества - Моисей Рижский

Видимо, даже те иудеи, что с доверием относились к рассказам пророка о его «видениях» и «откровениях», вместе с тем говорили о нем: «Пророческое видение… сбудется после многих дней, и он пророчествует об отдаленных временах» (12:27). Счастливая жизнь для народа в целом в неопределенно далеком будущем была слабым утешением для отдельного иудея, современника Иезекииля. Этому иудею, перенесшему столько бедствий, страстно хотелось самому и при жизни своей испытать хотя бы малую толику этого счастья, и он не мог понять, почему лично он этого лишен, если всю жизнь поклонялся Яхве, приносил ему жертвы и не знает за собой никаких серьезных «беззаконий». Где же справедливость Яхве?

Отвечая на этот вопрос отдельного иудея, Иезекииль почти дословно повторяет объяснение Иеремии: «И было ко мне слово Яхве: зачем вы употребляете… эту пословицу, говоря: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»?.. Не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле… Если кто праведен… поступает по заповедям моим и соблюдает постановления мои искренно… то он непременно будет жив… Но если у него родился сын разбойник… то будет ли он жив? Нет, он не будет жив». Но далее у Иезекииля следует очень характерное добавление, которого мы не найдем у Иеремии: «И беззаконник, если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы мои… жив будет, не умрет. Все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему…» А праведник, если он «отступит от правды своей и станет поступать неправедно… все добрые дела его, какие он делал, не припомнятся; за беззаконие свое… он умрет» (18:1—24).

Этим добавлением Иезекииль внес существенно новое слово в теодицею Яхве. Бог не хочет смерти грешника, хочет, чтобы он раскаялся и жил, — это звучит почти по-евангельски; и это могло найти отклик в любом сердце, — мог ли хоть один человек утверждать, что он ни разу не согрешил? Ранние пророки уверяли, что Яхве хочет раскаяния Израиля, чтобы возродить его к новой жизни, теперь пророк от имени Яхве заявил то же о каждом отдельном иудее, даже самом последнем грешнике, открыв перед ним врата не только правосудия бога, но и его милосердия. Все это было бы, конечно, очень утешительно, если бы с Иезекиилем не повторилось то же, что и с Иеремией: его слова решительно расходились с действительностью. В действительности смерть не только не делала различий между праведниками и беззаконниками, но, хуже того, чаще злодей, пользуясь своим неправедно нажитым богатством, переживал праведного бедняка. Наверное, и Иезекиилю не раз задавали вопрос, с которым Иеремия, придя в отчаяние от невозможности его решить, обратился к самому богу: почему злодеи и нечестивцы в жизни процветают, «почему вероломные благоденствуют»? Но в отличие от более экспансивного Иеремии, Иезекииль и не пытался задать этот вопрос своему богу. Он был занят другим делом, которое, очевидно, считал более важным. Иезекииль сочинял «проект» будущего царства Израиль, каким оно станет, когда Яхве вернет свою милость раскаявшемуся и обратившемуся народу.

Тут мы должны еще раз напомнить читателю, что Иезекииль был не только пророк, но вместе с тем жрец, притом тесно связанный со жречеством иерусалимского храма. Вывезенное в Вавилон жречество оказалось там в сложном положении. В Иудее, на родине, это было подлинно привилегированное сословие, чьи доходы и влияние были целиком связаны с храмом. Теперь иерусалимского храма не существовало. Чем могло заняться его жречество в вавилонском плену? Насколько известно из источников, ни Навуходоносор, ни другие вавилонские цари вовсе не стремились навязать пленным иудеям свою вавилонскую религию или запретить им поклоняться Яхве. Они не стали бы, наверное, препятствовать иудеям, если бы те соорудили в местах их жительства жертвенники и жрецы Яхве приносили бы там жертвы своему богу. Вавилонские правители, наверное, позволили бы изгнанникам даже построить для Яхве свой храм в Вавилонии, если бы иудейское жречество обратилось к ним с подобной просьбой. Но, видимо, именно по той причине, что жречество иерусалимского храма было вывезено в Вавилон в полном составе, всем «штатом» во главе с первосвященником, там у них не появилось ни своих жертвенников, ни храма. Жрецы Яхве не могли себе этого позволить, поскольку самим богом в «Книге закона» было строго-настрого запрещено всякое жертвоприношение вне избранного Яхве места (Втор. 12:5, 11, 13–14). А этим местом был, как известно, Иерусалим и гора Сион.

С уверенностью можно утверждать, что жречество и пророки Яхве в плену не только не потеряли надежду на возвращение на родину, на восстановление своего храма на горе Сион и своего былого высокого положения, но и усиленно готовились к этому.

Как установлено современной научной библеистикой, в Вавилонии в эти годы сложилась целая «школа» иудейских теологов, ученых «книжников», которые поставили перед собой задачу создать для иудейского народа новое священное писание по примеру того, как полувеком ранее, при царе Иосии, сочинили «Книгу закона». И они создали его, представив, конечно, как «слово Яхве», переданное через того же Моисея.

В современной научной библеистике этому новому священному писанию присвоено условное название Жреческий кодекс, и не случайно: в нем, как в зеркале, отразились интересы и чаяния иерусалимского жречества и примыкавшей к нему части пророков Яхве. Позже, уже в послепленный период, когда в результате дальнейшей работы иудейских теологов была окончательно оформлена та часть Ветхого завета, которая называется Пятикнижием Моисеевым, Жреческий кодекс был по частям включен в отдельные его книги. Эти части настолько отличаются по языку, стилю, идеям, что современные библеисты почти всех направлений единодушны в их выделении.

Жреческий кодекс охватил почти все стороны общественной жизни. В него вошли предписания юридические и моральные, «гигиенические» и «медицинские», пищевые запреты и магические формулы, благословения и проклятия. И все это представлено как волеизъявление Яхве, исполнителями и толкователями которого будут они, жрецы будущего храма Яхве. Целые разделы Жреческого кодекса посвящены функциям жрецов и детальному описанию обрядов, которые будут совершать жрецы, и прежде всего жертвоприношениям: всесожжениям и благодарственным, очистительным, и за грехи, в праздники и в будни. Будущий Израиль должен был стать государством иерократии: народ под властью жрецов.

Можно не сомневаться, что одним из участников и, возможно, даже вдохновителем этого замысла был все тот же пророк и жрец Иезекииль. Не случайно в книге, называющейся его именем, целых восемь глав (40–48), т. е. одна шестая часть всей книги, представляют собой настоящий проект нового Израиля, своеобразную жреческую «утопию».

Пророк изложил ее в обычной для него форме «видения».

«В двадцать пятом году по переселении нашем (573 г. до н. э. — М.Р.)… в четырнадцатом году по разрушении города, в тот самый день была на мне рука Яхве, и он повел меня туда. В видениях божиих привел он меня в землю Израилеву и поставил меня на весьма высокой горе, и на ней, с южной стороны, были как бы городские здания». Внезапно перед пророком появилось некое сверхъестественное существо, «муж, которого вид как бы вид блестящей меди» — очевидно, ангел Яхве. В руках ангела были «льняная вервь» и «трость измерения»; автор уточняет размеры «трости измерения»: «шесть локтей, считая каждый локоть в локоть с ладонью», — по нашим мерам, следовательно, около трех метров; длина «верви», которая также, как выяснилось, должна была служить для измерения, не указана. «Муж» объясняет Иезекиилю, что здание, которое он видит, — это будущий храм Яхве, и выступает в роли проводника по этому зданию.

Самым подробным образом описывая план и размеры здания, отдельных его помещений, устройство жертвенника, украшения в виде пальм и фигур херувимов и т. д., «муж» при этом успевает еще и делать «тростью» промеры и сообщает пророку размеры не только всех помещений, но и окон в них, и дверей, и столбов у ворот, и столов, «чтобы заколать на них жертвы всесожжения, и жертвы за грех и жертвы за преступление… И крюки в одну ладонь приделаны были к стенам здания кругом, а на столах клали жертвенное мясо». В это время Иезекииль услышал глас «как шум вод многих». Оказалось, что это сам Яхве прибыл в свой храм (в тексте описательно: «слава бога Израилева» вместо «Яхве»). Яхве открывает пророку: «Сын человеческий! это место престола моего и место стопам ног моих, где я буду жить среди сынов Израилевых во веки; и дом Израилев не будет более осквернять святаго имени моего… Ты, сын человеческий, возвести дому Израилеву о храме сем, чтобы они устыдились беззаконий своих… покажи им вид храма… и все образы его… и напиши при глазах их, чтобы они сохраняли все очертания его и все уставы его и поступали по ним». Последние слова означают, конечно, что пророк не только задался целью описать внешний и внутренний вид храма, каким он его увидел, перенесенный богом в будущее, но и представить роль, какую этот храм будет играть в жизни нового, обращенного Израиля. Он станет постоянным местопребыванием Яхве, местом престола его, оплотом и защитой Израиля «во веки веков». И одно это уже должно поставить его служителей, жрецов и пророков, на самую верхнюю ступень общественной лестницы.