Библейские пророки и библейские пророчества - Моисей Рижский

Не стоит переоценивать «духовную высоту» Иеремии и нет оснований считать, как это утверждают Р. Киттель и другие богословствующие библеисты, что в лице Иеремии пророческое движение и ветхозаветная религия пережили свой расцвет. Иеремия был человеком своего времени, и его представления о добре и зле, о справедливости и правосудии, о боге и отношениях между человеком и богом соответствовали этому времени. В одной речи Иеремия рекомендует себя «кротким агнцем» и тут же настоятельно требует от Яхве, чтобы тот жестоко и беспощадно отомстил его землякам из Анатота за учиненные ему в свое время обиды: «Дай увидеть мне мщение твое над ними». И Яхве с полным сочувствием своему пророку обещает ему: «Вот, я посещу их: юноши их умрут от меча… и дочери их умрут от голода. И остатка не будет от них; ибо я наведу бедствие на мужей Анафофа в год посещения их» (11:19–20,22—23). Представление Иеремии о боге также было достаточно далеко от «духовной высоты» и последовательного монотеизма. Как справедливо отметил А. Лодс, древних пророков Израиля и Иуды вообще мало интересовала доктрина монотеизма. Для них достаточно было убедить свой народ в могуществе Яхве и бессилии перед ним богов других народов. Но они к случаю признавали определенную реальность и за иноземными богами[55]. Иеремия не был исключением.

Зато нечто новое внес Иеремия в теодицею Яхве. Мы уже отмечали, что у Амоса и Осии, Исаии и других древних пророков до Иеремии при всех различиях между ними есть нечто общее и характерное для ранней теодицеи, — в ней имеется в виду конфликт между богом и народом. Аргументация защитников Яхве развивается исключительно в рамках старого образа мышления, связанного с коллективным отношением к божеству, даже там, где к старому примешивалось новое. Наделив Яхве атрибутом высшей справедливости, Амос в то же время считал вполне совместимым с ним, что за беззакония кучки богатых и знатных насильников должен отвечать весь народ. Точно также у Исаии весь Израиль должен уйти в изгнание за то, что царь и его советники нарушили волю Яхве, возвещенную устами пророков. И награду от Яхве тоже должен получить весь народ или его уцелевший и «обратившийся остаток». Взаимоотношения между богом и индивидом при этом не рассматривались и не принимались во внимание.

Теодицея пророков была целиком основана на принципе воздаяния. Бог справедлив и воздает по заслугам: добром за добро и злом за зло.

Важно отметить две характерные черты, которые отличали религию Древнего Израиля. Первая — это ее монизм. Религии Яхве (по крайней мере в допленный период) был совершенно чужд дуализм иранского типа. Если в религии Древнего Ирана, помимо доброго бога, Ахурамазды, почитался еще и равный ему по могуществу злой бог Анхра-Майнью, то у древних израильтян и добро и зло в равной мере исходили от Яхве. Сатана (евр. «сатан» — «противник», «наветник») у древних евреев играл совсем иную роль. Он был одним из «сыновей божьих» (Иов. 1:6; 2:1), т. е. божеством более низкого ранга, подчиненным богу и выполнявшим особую функцию: он должен был по заданию Яхве испытывать и обвинять людей[56].

Второй особенностью древнееврейской- религии (по крайней мере до II в. до н. э.) было отсутствие в ней идеи о возможности загробного воздаяния. В Древнем Египте уже во втором тысячелетии до н. э. было разработано учение о том, что после смерти человека душа его должна в зависимости от поведения человека при жизни попасть в блаженные поля Иалу или терпеть страшные мучения и погибнуть в пасти страшного чудовища.[57] Древние израильтяне верили, что после смерти тела душа опускается в подземное мрачное царство мертвых — шеол. Это место тьмы и забвения, где бестелесные души ведут призрачное существование, худшее, чем несуществование. Эта участь ждет в равной мере доброго и злого, праведного и нечестивца, и «нет им воздаяния» (Еккл. 9:5).

Но если в Яхве видели бога, воздающего по заслугам, и если представление о шеоле не вязалось с концепцией посмертного воздаяния, значит, воздаяние от бога могло быть мыслимым только на земле, при жизни, в виде земных, материальных благ. Так оно и рисуется во Второзаконии (в которое, как мы уже знаем, была включена пресловутая «Книга закона»), где Яхве за послушание обещает Израилю «изобилие во всех благах, в плоде чрева твоего, и в плоде скота твоего, и в плоде полей твоих»; «Поразит… Яхве врагов твоих, восстающих на тебя»; «поставит тебя Яхве народом святым своим…» (Втор. 28:11,7,9).

В религии Яхве эта идея не встречала трудностей, пока имелось в виду воздаяние в отношении коллектива, будь то отдельная родовая группа или народ (Израиль) в целом. Яхве обещал «избранному народу» процветание, если тот будет блюсти условия «завета» — договора с богом, и суровое наказание в случае неверности (Втор. 28:15–68). В Книгах Судей и Царств успехи или неудачи израильтян ставятся в прямую зависимость от верности Яхве. Естественно, что при таком «массовом» подходе невинные нередко страдали наряду с виноватыми, но они были членами одного виновного коллектива, и потому страдания невинных не вызывали сомнений в справедливости и правосудии Яхве.

Таким образом, пока теодицея должна была оправдывать Яхве в его отношении к Израилю в целом как к народу, она могла казаться достаточно убедительной. Израиль творил и творит беззакония, а бог правосуден, и он карает свой народ за грехи. Пока тот грешит, Яхве может даже отдать его под власть иноземцев, даже часть его истребить руками язычников, поклоняющихся другим богам. Но когда Израиль раскается и вернется к своему богу, тогда и Яхве переменит гнев на милость. Израиль будет спасен и восстановлен в славе и величии. Может быть, бог совершит это в ближайшем будущем, а может быть, ныне живущие умрут, так и не дождавшись спасения. Но будет жив народ-Израиль, и, следовательно, воздаяние будет опять-таки прижизненным и на земле.

Шло время, и Древний Израиль из совокупности племен и родов, связанных родовыми традициями, все более превращался в совокупность отдельных личностей, отдельных малых семей, уже не связанных древними понятиями о родовой общности и коллективной ответственности как перед людьми, так и перед богами. Отдельный иудей, современник Иеремии, считал себя уже лично отвечающим за свои поступки и не отвечающим за поступки других, в том числе даже своих сородичей и родственников. И постепенно должно было перестать казаться справедливым понятие о коллективной ответственности перед богом одних за грехи других, всего народа — за грехи какой-то его части, отдельной личности — за грехи народа, даже за грехи своих ближайших родственников: дети не должны отвечать за грехи отцов и отцы — за грехи детей.

Иеремия был, может быть, первым из древнееврейских пророков, который счел себя обязанным ответить на эти новые запросы, возникшие в общественном сознании, запросы, в которых, в сущности, заключалось обвинение Яхве в несправедливости по отношению к людям. Ему, судя по его же словам, не раз приходилось слышать в ответ на его упреки о бесчисленных изменах Израиля своему богу в далеком прошлом вопрос: «А справедливо ли со стороны Яхве мстить за древние обиды? Предки грешили, — почему должны страдать их далекие потомки?» И Иеремия решился на смелый шаг: от имени Яхве он заверил, что в будущие дни Яхве заключит со своим народом новый завет. «В те дни уже не будут говорить: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина», но каждый будет умирать за свое собственное беззаконие; кто будет есть кислый виноград, у того на зубах и оскомина будет» (31:29–30). Видимо, не раз пророк слышал эту поговорку от своих слушателей, если он процитировал ее в своем пророчестве. Но и это вряд ли могло их успокоить. Потому что уверению пророка, что только у того, кто ест кислый виноград (т. е. ведет себя нечестиво), обязательно заболят зубы (т. е. он потерпит наказание от Яхве), решительно противоречила действительность: страдали как раз чаще всего невинные и праведные, а не «беззаконники». И это, конечно, сознавал и сам Иеремия и не мог понять, как увязать это противоречие с понятием о правосудии бога. Он даже решился задать этот вопрос богу, правда, в самой смиренной форме: «Праведен будешь ты, Яхве, если я стану судиться с тобою, и однако же буду говорить с тобою о правосудии: почему путь нечестивых благоуспешен, и все вероломные благоденствуют?» Вопрос этот, конечно, был риторическим, ответа на него у Яхве, а значит, и у пророка не нашлось и не могло найтись. И Иеремия заканчивает свое обращение к Яхве настоятельной просьбой: пусть все-таки бог накажет этих нечестивых и вероломных людей: «Отдели их, как овец на заклание, и приготовь их на день убиения» (12:1–3).

В Библии следом за Книгой Иеремии помещено небольшое произведение под названием «Плач Иеремии». Однако в самом тексте этой книги нет указания на то, что она была сочинена именно Иеремией, а критический анализ свидетельствует о ее более позднем происхождении. В нее входят пять элегий, в которых оплакиваются бедствия, постигшие Иерусалим и Иудею в связи с вавилонским завоеванием. Скорее всего, это произведения разных авторов периода плена и даже послепленного.